Девере манипулировал тремя камерами, добиваясь, чтобы изображение переходило одно в другое. На них накладывались мерцающие световые пятна, расплывающиеся, как масло на воде. Затем шел калейдоскоп танцев, а на заднем плане в это время смутно проступала статуя Свободы.

— Этот эффект он взял из предыдущих своих постановок, — прокомментировала Силки. — В цвете действует потрясающе.

Джерри удивилась ее эрудиции.

— Ты много работаешь на телевидении? — поинтересовалась она.

— Нет, только в третий раз. Мы были лишь на двух шоу для подростков до сегодняшнего дня, пели под фонограмму. Ненавижу работать под фонограмму, потому что всегда поешь по-разному, когда тебя захватывают чувства и выглядит просто ужасно, когда подгоняешь движения губ под то, что уже записано на пленку. — Силки робко улыбнулась Джерри. — Я знаю, что нельзя импровизировать. Девочкам трудно подстроиться. Но иногда просто не могу удержаться. Мистер Девере говорит, что я — Сэнди Деннис среди певцов. — Ты хорошо с ним знакома?

— Мы познакомились шесть месяцев назад на одном из шоу для подростков. Он тоже его ставил. Прекрасно получилось. Он тоже клиент мистера Либры, — добавила она поспешно. — Я думаю это важно — смотреть работы других клиентов. — Да, думаю, можно многому научиться, — заметила Джерри.

Они просидели до окончания программы до полуночи, так как Либра хотел переговорить с Диком Девере. Джерри то следила за программой, то любовалась Силки. Та действительно была очень хорошенькой, воплощая в себе пронзительное сочетание горячности и робости. Однако было очевидно, что с нервами у нее не все в порядке. Обкусав крохотные ногти на одной руке, она тут же принялась за другую. Казалось, уже было нечего обкусывать, но Силки что-то находила. Либра исчез, и вернулся лишь по окончании шоу в сопровождении высокого, не очень красивого молодого человека с редеющими темными волосами, ястребиным носом и впалыми щеками. Он был одет в прекрасно скроенный и явно дорогой костюм и черный свитер с высоким горлом.

— Это Дик Девере, — представил его Либра.

Так вот, оказывается, каков этот Дик Девере, в которого по заверениям Либры, Джерри предстояло влюбиться. На Джерри, однако, он не произвел особого впечатления. Они обменялись рукопожатиями, и Либра с Диком принялись обсуждать шоу. У него был замечательный голос: глубокий и низкий, интеллигентный, совсем не походивший на кокетливое мурлыканье некоторых отощавших экземпляров, которые выглядели так, словно в детстве их морили голодом. В юности ей доводилось назначать свидания вслепую по телефону, и она всегда разочаровывалась, когда видела их обладателей. Силки впитывала в себя каждое слово, не удосуживаясь даже притворяться, что ее все это не интересует. Ее огромные глаза сияли. Впервые в них появилось что-то еще, кроме печали. Джерри даже подумала, не влюблена ли Силки.

— А почему бы нам не пойти куда-нибудь выпить по чашечке кофе, наконец обратился Дик к Либре, глядя при этом на Джерри.

Либра посмотрел на часы.

— Я — пас. У меня еще несколько встреч у Рубена. Иди с девушками.

— Джерри? — переспросил Дик и очаровательно улыбнулся.

Джерри перевела взгляд на Силки. Глаза ее вновь погасли. Господи! Да девушка ревнует!

— Мне нужно рано вставать завтра, — поспешила ответить Джерри. — Как-нибудь в другой раз.

— Может, как-нибудь пообедаем вместе, — предложил Дик.

— Это зависит от мистера Либры, — попыталась уклониться Джерри.

— Меня не касается, Джерри, с кем вы будете обедать, — заявил Либра. Казалось, он был страшно доволен развитием событий.

«Черт, — подумала Джерри. — Ну и положеньице! Либо я восстановлю против себя Дика, и Либру, либо Силки и опять-таки впоследствии Либру. А я? А у меня болит голова, и я хочу домой в постель.»

— Я позвоню вам утром в офис, — сказал Дик.

Джерри вежливо улыбнулась.

— Спокойной ночи, — сказала Силки, и виновато улыбнулась Джерри, словно говоря, что она не виновата в том, что Дик так себя ведет.

— Подброшу девочку домой, — небрежно промолвил Дик, беря Силки за руку. — Где твой кролик?

— Моя шуба в гардеробе наверху, — ответила Силки обиженно, а потом усмехнулась и показала Дику язык.

Они ушли, а Либра проводил Джерри до такси.

— Ну как он вам? — поинтересовался он по дороге.

— Хорош.

— Я слышал, что у него член как у лося.

— Меня, правда, это мало волнует, мистер Либра.

— Зато других — очень, — бодро откликнулся Либра.

— Вы имеете в виду Силки?

— Что вы имеете в виду?

— Между ними что-то есть?

— А почему вы спрашиваете?

— Из любопытства, — ответила Джерри.

— Нет, — холодно ответил Либра. — Они просто друзья.

— Я спрашиваю лишь для того, чтобы не попасть в неловкое положение с клиентами.

— Между ними ничего нет, — твердо повторил Либра. — А если и есть, пусть Силки сама вам расскажет.

— Понятно.

— Что вам понятно?

— Надеюсь, она не обиделась, — ответила Джерри.

— Это ее проблемы, не так ли? Природу человека невозможно изменить. Почему бы вам просто не получать удовольствие? Никому не удастся захомутать нашего друга Дика Девойда. По крайней мере, надолго. Все, к чему он стремится, это приятно провести время. И что в этом плохого? Почему девушки из всего пытаются извлечь душевные потрясения?

— Вы имеете в виду меня?

— Я имею в виду всех девушек. Сколько со всеми вами хлопот! Слава Тебе Господи, что я счастливо женат.

Джерри продолжала смотреть на него, когда машина уже тронулась. Ей было интересно, действительно ли Либра идет к Рубену по делу; и чем занимает себя Лиззи Либра в такие вечера. Дик Девере хотя бы был холостым.

Когда Силки Морган исполнилось десять лет, ее мать умерла в госпитале от туберкулеза. Они жили тогда в Южной Филадельфии на Южной Улице, прославившейся благодаря известной песне, в районе, населенном неграми и итальянцами. Мама сначала долго болела дома, а когда ее забрали в госпиталь, отец Силки вернулся домой, чтобы ухаживать за детьми. Они жили в трехэтажном доме из красного кирпича. В каждой маленькой квартирке по двенадцать человек, хотя семья Силки состояла из восьми, включая отца. Когда они вернулись с похорон, кто-то разрисовал их дверь белой краской: череп и кости, а над ними огромные буквы ТБ. Тогда-то отец впервые после смерти матери и заплакал. Он рыдал и колотил кулаками в дверь, пока не разбил их в кровь. Затем он попросил старшего брата Силки Артура принести воды и едкого желтого мыла и попытался отмыть краску. Тогда у них не было денег, чтобы купить новой краски и перекрасить дверь. Отец заявил, что это все проклятые итальяшки; никто из черных братьев не сделал бы подобного. Но они не смогли отмыть краску. Отвратительный рисунок так и остался на стенке, пока время не стерло его, как и воспоминания о мягком и добром лице мамы. Силки вспоминала мать каждую ночь. Их стали все избегать, соседи, проходя по лестнице, шарахались в сторону. Артур объяснил Силки, что туберкулез заразен. И она стала мечтать заразиться, чтобы смочь подняться на небеса к маме. Отец не дождался, когда краска сотрется сама собой, он просто исчез, попросив соседку присмотреть за детьми. Она единственная не отвернулась от детей, хотя и не разрешала несколько недель играть им со своими ребятишками. Затем она смягчилась. И даже как-то обняла Силки и сказала: «Я буду твоей Тетушкой Грейс[3]. Приходи ко мне, когда будешь очень сильно скучать по маме».

Силки думала, что у нее самый красивый и чудесный отец, какой только может быть на свете. Он был как Санта Клаус: то исчезал, то вновь появлялся, каждый раз, однако, оставляя после себя очередную сестренку или братика. Она была старшей дочкой. Остальные: Корнелиус, Вильям, Ла Джин и крошка Цинтия. Ее настоящее имя было Сара, хотя отец еще в детстве прозвал ее Силки. Мать всегда говорила, что девочка очень похожа на отца. Он был высоким и сильным мужчиной с черными волосами, в которых с годами так и не появилась седина. Силки воспринимала отца как какую-то знаменитость. Когда он возвращался, все вокруг были счастливы. Но потом он начинал скучать, просиживать целыми днями у окна ничего не делая и в одно прекрасное утро снова исчезал.