Сыростью. Гнилью.

Девочка обернулась. И крик застрял в Сонином горле. Вместо него из груди вырвалось жалкое сипение.

Перед нею действительно была Нина Аверина. Вернее, на нее смотрело лицо Нины Авериной.

Сизое, испещренное вздутыми синими венами, выступающими из-под кожи будто корни из-под земли. Но это было точно-преточно ее лицо. Соне доводилось видать его столько раз. Улыбающимся. Грустным. Задумчивым. Спящим. Она узнала бы его всегда.

Узнала его и теперь.

У Нины Аверины одна глазница была пробита стеблем растения. Толстый, с три пальца, он торчал оттуда, где должен был бы быть правый глаз. С шипами. И скрученными, будто гусеницы, молодыми листьями. Окаймленный рваными лоскутами кожи.

«Боже…»

У Нины Аверины была оголена кость нижней челюсти. И мясо на ней мокро блестело.

Соня не могла даже дышать.

А Нина Аверина, не двигаясь, в упор смотрела на нее – левым, единственным глазом. С радужкой ярко-синей. И зеленоватыми капиллярами на белке.

– Соня, – ее губы даже не шелохнулись. А голос, раздавшийся откуда-то из глубины, из груди был высоким, холодным.

Совсем чужим.

Соня, не в силах отвести взгляда, таращилась на поросль, покрывающую Нинины щеки и лоб. Странная, темная, похожая на шерсть.

«Мох»

Нина подалась вперед.

Мир поплыл перед Сониными глазами.

«Вот и все…»

Но ей больше хотя бы не придется думать о Лизе.

В следующий миг Соня обнаружила себя несущейся со всех ног прочь от гаражного массива. Деревья и кустарники, синий школьный забор – все слилось в одно длинное размазанное пятно. Она не чувствовала ветра. Не слышала гулких шлепков подошвы об асфальтовую дорогу.

Соня бежала без оглядки. В голове не было ни единой мысли. И только кровь стучала в висках.

Она не знала гонится ли за ней оно. То существо. Как далеко или близко это – нацепившее Нинино лицо – было теперь.

Соня не остановилась ни перед взвизгнувшей тормозами машиной. Ни возле «Пятого» магазина, из которого вывалился вчерашний пьянчуга. Ни перед стайкой старух, громко спорящих о чем-то посреди тротуара. Она врезалась в них, едва не вывихнув себе плечо. И не обращая внимание на вопли «Дрянь ты такая!», рванула дальше – к подъезду.

========== III. ==========

1.

Мама все не приходила. Кухня уже успела погрузиться во мрак. Серый свет, падающий от окна, какой бывает лишь после сумерек, делал все вокруг черно-белым. Только оранжевый заварочный чайник все еще имел цвет – единственный здесь предмет.

Соня не отрывала взгляда от стрелки часов, висевших над кухонным столом. Она бежала по циферблату, перепрыгивая минутную и часовую. Бежала медленно, куда медленнее, чем, когда опаздываешь или ждешь, когда же снимать сковородку с горелки.

Восемь двадцать пять. Мать и раньше задерживалось на работе. Приходила поздно. Иногда, когда Соня, не выдержав, уже засыпала. Но в этот вечер сна не было ни в одном глазу.

Она не смогла справиться с собой.

Сорвалась с места и подскочила к выключателю на стене. Щелкнула кнопка. Кухня залилась желтым светом. Метнувшись к окну, девочка задернула шторы. Бросилась в коридор – зажгла люстру и там.

Она долго боролась. И все же проиграла. От матери попадет за счета. Верхний свет в их доме практически никогда не включался – только энергосберегающие лампочки над столом и кроватью.

Но она не могла больше сидеть в темноте.

Вернувшись на кухню, Соня потянулась за пультом от телевизора. Нажала красную круглую кнопку, и комнату залил вибрирующий голос диктора, рекламирующего зубную пасту. Девочке сделала звук тише. Потерла глаза.

Ей не хотелось совсем уж заглушать тишину телевизором. Снова стал слышен шелест деревьев за окном. Далекий лай собаки. Шорох шин. Время от времени Соня оглядывалась, принимая висящую в коридоре куртку или стоящий в углу табурет за какое-то движение. Сердце в миг пропускало удар. Дышать становилось труднее. К щекам приливал жар.

Но куртка по-прежнему была курткой, а табурет – табуретом.

На экране появились две длинноногие девушки в белых халатах. «Привет, подушка! Привет, подружка» – бубнил телевизор. Красная комната, окружавшая их, окрасила розовым светом Сонин кухонный стол и стоящие на том тарелки.

В глубине квартиры что-то щелкнуло. Соня дернулась. Подмышки защипало от пота. Но за звуком этим ничего не последовало – должно быть просто соседи. И глаза девочки снова вернулись к телевизору.

Реклама окончилась продолжением выпуска местных новостей.

– В этот час на главной площади Данилова Бора, у каменных рядов собирается целая толпа добровольцев. Григорий Павлович Аннинский, отец пропавшей накануне Лизы Аннинской, уже отправился с первой группой обыскивать территорию Центрального парка…

Соня подалась вперед. Сделала звук чуть громче.

– За последние недели были объявлены пропавшими семеро детей. Из них пятеро – жители города Данилов Бор. И двое – близлежащих деревень. Женя Печорина, Алеша Маркин, Костя Петров, Нина Аверина, Лиза Аннинская. И самые маленькие брат и сестра Маша и Витя Красновы, предварительно похищенные прямо из детского сада «Звездочка». И хотя все силы милиции брошены на поиски пропавших, сегодня главой администрации Аннинским была организована первая добровольческая поисково-спасательная операция.

Перед Соней как наяву возникло покрытое венами и мхом серое лицо Нины. Торчащий шипастый стебель, пробивший глазницу. Кость нижней челюсти, не прикрытая кожей.

Как это могло быть правдой?

Сонина голова была тяжелой будто свинец. Глаза кололо от новой порции выплаканных слез. От бессонной ночи. Ее руки дрожали. А губы кровоточили от частых укусов.

Лицо корреспондента сменилось привычными городскими окрестностями. Центр был забит людьми. В их руках перемигивались фонарики.

В основном были мужчины. Лица – мрачные.

«Где мама?»

Девочка снова кинула взгляд на часы. Без пятнадцати девять.

«Ну где ты?»

Она поджала колени к груди. Обняла себя руками. Отчего она не побежала прямиком к ней на работу?

И снова щелчок.

Соня резко повернулась к коридору.

Никого.

В раковине звякнули стаканы. Девочка до боли прикусила губу. Почувствовала металлический привкус на языке.

«Господи Боже».

В квартире никого кроме нее не было. Не могло быть.

И снова лицо Нины Авериной возникло перед глазами.

«Такого тоже ведь не могло быть, да?»

А следом за ним Соня увидела перед собою другое. Лизы. Девочки, которую она ненавидела всем сердцем. Которую обожали все остальные. На которую было велено равняться.

Чьи пальцы вцепились в резиновый Сонин сапог. По котором она остервенело лупила каблуком. Пока те не разжались. Могла ли она сломать ее пальцы?

Ее отец сейчас прочесывал весь город. Он осмотрит парк, помойки, гаражи. И, наконец, доберётся до него. Так долго манившего Соню, таинственного, запретного.

Мерзкого.

«Взрослые сюда не суются…» – раздался в голове задумчивый голос Женечки, – «Их отсюда будто отвадили»

Соня закрыла руками лицо.

«Не были они там. На что угодно могу поспорить…» – следом за Женечкиными в памяти всплыли вчерашние слова Вдовина.

Он ведь был прав. Чертовски прав! Почему она не понимала этого раньше? Не замечала?

Взрослые обходили завод стороной. Никогда к нему не приближались. Не было ни одной новости, ни единого сообщения, что милиция искала там хоть кого-то. Были и лес, и парк, гаражи и заброшенные постройки, старые дома, речка. Но никогда завод.

Они обыщут весь город. Но так Лизу и не найдут.

Им никогда будто и в голову не приходило искать там. Но это ведь так очевидно!

«Что если…» – вдруг подумалось Соне – «Что если она жива? Еще жива»

– А вы знаете откуда взялось выражение «Молоко убежало»? – завизжал телевизор. И Соня едва не подпрыгнула, – Из этих цветов, милая, делается мое молоко. В них свежесть летнего утра и сила природы! Молочник! Твое молоко убежало! Веселый молочник! Весело живе..