Но полосами был усеян весь пол.

Соня смотрела на них невидящим взглядом.

– На дом вам задан был пятый параграф. Кто пойдет отвечать? Так… Николаева.

В Сониной голове не было ни одной мысли. Пустота. Белый туман.

Они все разбежались вчера по домам. Никто никого не ждал – даже Вдовин. Из здания завода Соня выбралась самой последней. И все что увидела – спины одноклассников далеко впереди. Разноцветные пятна. Голубая куртка, желтая, черная…

А белой вот не было.

Ручка в ее пальцах дрожала. Синие буквы получались кривыми.

Соня подняла глаза на учительницу биологии. Та, активно жестикулируя, говорила что-то стоявшей у доски ученице. Ругала, наверное. Вот только Соня отчего-то не слышала слов. Учительница, словно рыбешка, выброшенная на поверхность, только открывала и закрывал рот. А оттуда не доносилось ни звука.

Соня оглядела кабинет, сидевших рядом одноклассников. Она видела как шевелятся их губы, пальцы барабанят по парте или шлепают по кнопке авторучки, складывают гармошкой тетрадный лист. А в ушах у нее будто стоит вода. И она не слышит ни-че-го.

«Да что же…»

Глаза кололо, словно бы от песка. Соня коснулась их кончиками пальцев, сгибая ресницы. И резко выдохнула.

Она никому ничего не сказала…

Этим утром сквозь витринное стекло ларька «Пресса», с обложки нового выпуска «Северянки» смотрели черно-белые глаза Лизы Аннинской. Дочки главы городской администрации. Соня увидала ее лишь мельком. Не сумела не отвести взгляда, когда проходила мимо.

Она никому ничего не сказала. Уже дома – сидя на кафельном полу ванной – она уверяла себя, что Лиза выбралась. Бежала за нею следом. И тоже ревела теперь, наверное, себе дома. В безопасности.

Она никому ничего не сказала.

Соседка по парте пихнула Соню локтем и кивнула в сторону доски. Учительница биологии выжидающе таращилась на нее. Соня растерянно оглядела кабинет. Николаева, красная как рак, сидела на своем месте.

– А почему мы ничего не записываем, Коткина? – голос учительницы прозвучал словно сквозь стену из ваты. Но по крайней мере Соня хоть что-то смогла услышать. – Раз так хорошо знаешь тему, может сама нам расскажешь?

Соня вцепилась в ручку и резко склонилась над тетрадью, будто отвешивая поклон. Она пялилась в свои записи, надеясь, что учительница найдет жест покаяния этот достаточным. «Фотосинтез – процесс.. преобразование органического из неорганического… очищение…». Слова прыгали со строчки на строчку. Но она не помнила, когда успела их записать.

«Я ничего не понимаю», – она снова принялась тереть глаза.

– Что с ней случилось? – спросил Соню перед уроками Вдовин. – Вы были рядом, ты видела как она выходила?

– Нет, – ее голос тогда был хриплым и ниже чем обыкновенно, будто она была по меньшей мере лет на пять старше.

– Она осталась там?

– Не… Я не знаю. Там было темно, я не видела…

– Будем надеяться, она выбралась. Выбралась, ясно? Мы не будем рассказывать никому о заводе, ты поняла?

– Н-ну…

– Нас всех отчислят, Коткина. Поставят на учет в милиции, а родителей оштрафуют. Твоим есть чем платить?

Нет, Сониной матери платить было нечем.

– Она дочка главы администрации. Нас всех запихнут в колонию, если с ней что-то случилось, поняла? Мы должны молчать, ясно? Все. Мы теперь повязаны.

Они теперь повязаны.

На уроке геометрии – на сегодня последнем – чтоб не встречаться с Вдовиным взглядом, Соне пришлось все время таращиться в окно.

Полумертвое-полуживое обезьянье дерево сегодня было задвинуто в самый угол. Его некогда толстые листики сморщились, ствол кверху совсем истончился. А тонкие прожилки его оплетающие, проступили, были сильно заметны. Словно вены на руках старика.

Соня клевала носом.

Глаза, словно затянутые поволокой, медленно скользили по погибающему растению. Потом по подоконнику. Затем по гаражному массиву. По яркому пятну, появившемуся там словно бы из ниоткуда. Прямо посреди пятой линии – той, что ровно напротив Сониного окна.

Девочка в зеленой куртке бродила меж гаражей. Ее шапка была смешной, розовой. С разноцветными помпончиками, пришитыми на манер гребешка.

Соня выпрямилась. Потерла глаза.

Это была куртка, что она видела миллион раз. Это была шапка, что вечно валялась под табуретом в прихожей. Сколько раз ей приходилось помогать надевать их? В том не было необходимости, но и маме и тете Вере было приятно, что она заботится о мелкой, словно о родной сестре. Соне, конечно, это было совершенно ненужно. Это ее раздражало. Но что ни сделаешь, чтобы мама расщедрилась на похвалу.

– Коткина, в чем дело? – донесся до нее недовольный голос учительницы.

Соня и не поняла, как поднялась на ноги. Не осознала, когда это произошло. Она не сводила глаз с девочки, гуляющей среди гаражей .

– Там Нина.

– Что?

Соня резко повернулась к математичке, не замечая, что весь класс уставился на нее.

– Там Нина Аверина, – голос дрогнул.

– Где?

Соня ткнула пальцем в окно, в то место, где…

Никого не было.

– Коткина, села!

Соня уставилась в окно. Открыла рот и почти сразу закрыла. Как рыбешка.

Пустота. На месте, где мгновение назад стояла Нина Аверина была пустота. Соня вцепилась в парту.

– Она…

– Сядь на место!

Опускаясь на стул, совершенно потерянная, будто только что ее огрели кирпичом по голове, Соня поймала на себе пристальный взгляд Вдовина. Сосед по парте открыл было рот, но она дернула плечом и вновь отвернулась к окну.

«Нина была там».

Нины там не было.

Соня не спускала глаз с гаражей до конца урока. Но больше потерянную девочку так и не увидала.

3.

Из школы она плелась, еле переставляя ноги. Голова была тяжелой. Соня будто пробежала несколько километров. Ее шапка была небрежно запихнута в мешок для сменки. Куртка расстегнута.

Она шла прямиком к гаражам. И глаз не сводила с нависающего над ними – будто голова чудовища – завода. Темный силуэт на фоне сизого неба.

Соня не понимала, что делает здесь. Для чего нужно было отправиться сюда, а не прямиком домой. Что она пыталась себе доказать?

Она чувствовала себя неважно. Каждый раз при мысли о Лизе Аннинской, сердце ее пропускало удар. А потом заходилась в ужасающе быстром ритме. Сразу переставало хватать воздуха, перед глазами чернело.

Что с ней будет за эту выходку?

Она совершенно ничего не понимала. Мир вокруг приобрел резкие, слишком контрастные очертания. Глазам было больно.

Почему ей просто не пойти домой?

Соня ведь уже почти убедила себя, что по-просту задремала. Что не было в окне никакой Нины Авериной. Что бессонная ночь дала, наконец, знать о себе в полной мере.

И вдруг она увидела снова. Ее – зеленую куртку. И шапку с гребешком из разноцветных помпончиков.

Соня зажмурилась. Затем заставила себя открыть глаза.

Никакое не наваждение. Девочка впереди никуда не пропала.

Из легких выбило воздух. В груди что-то болезненно сжалось.

Соня замедлила шаг, не сводя глаз со спины Нины Авериной, застывшей между гаражных линий.

Соня не верила.

«Быть может это и не она?»

Девочка впереди не двигалась. Совсем. Стояла, будто оловянный солдатик. Не поворачивала головы. Смотрела куда-то вдаль – за гаражи.

На завод.

– Нина? – осторожно позвала Соня, медленно приближаясь.

Она снова пыталась проморгаться. Щипала себя за внутреннюю сторону ладони. Но ничего не помогало. И она просто шла дальше – осторожно ступала вперед.

Вот между ними не более пяти шагов.

Теперь четыре.

Три.

Девочка не откликалась, и Соня позвала ее снова. Приблизившись почти вплотную. Протяни руку, и пальцы коснулись бы вывернутого капюшона.

И тогда девочка обернулась. Тоже очень неспешно. Словно крепко о чем-то задумавшаяся.

В ноздри Сони ударил сладковатый запах. Отвратительный. Захотелось блевать. Так пахла плесень в бабушкиной сарайке.