А вот про сектантов вполне могло оказаться правдой. Собственно, по этой причине Соня никогда не была на заводе. Одной ходить как-то боязно. А компании у нее не было.

А завод… Эта темная, мрачная крепость была так притягательна. Так желанна. Недоступна. Подходить к ней было запрещено, ни кем-нибудь – городом. Под угрозой огромных штрафов, отчисления из гимназии. А Соня все равно так мечтала заглянуть за это старый бетонный забор. Выведать все его тайны, секреты…

– Надо налево, там дырка в заборе, – крикнул Вдовин идущим впереди.

И откуда он это знал?

Дырка действительно была. В одном месте, у самой земли бетонная плита была пробита, под ней – неглубокий подкоп. Это как раз и подтверждало – завод обитаем. От чего Соне сделалось слегка не по себе. И одновременно с тем ее переполнило какое-то радостное предвкушение.

На территории завода Соня оказалась в числе последних. Пришлось проползать на коленях, но даже при этом, она умудрилась зацепиться курткой за торчавший штырь арматуры. Ткань треснула, и ползущий позади Кирилл Жиров сообщил, что из куртки торчит теперь синтепон. А значит, дома ждал нагоняй.

Но отдаться переживаниям по этому поводу девочка не успела. Потому что как только она подняла глаза, увидала ЕГО. Ближе, чем когда-либо.

– Не шумите! – бросил Вдовин, выходя вперед. – Идем за мной, тихо. Не разбегаемся. Если видите что-то подозрительное, сразу кричите. И вместе бежим назад. Все поняли? Вместе!

Вся их компания послушно притихла. Послушно двинулась следом за негласным теперь их предводителем. Аннинская, стушевавшись, отошла в конец. Была теперь совсем рядом с Соней. Что не могло не вызвать у последней злорадства.

Главное здание представляло собою ужасающее зрелище. Облупившаяся, некогда белая краска посерела и местами пошла пузырями. Окна выбиты, из некоторых свисали лианы вьюнка – странно-зеленого для нынешнего времени года. Стены и трубы – во всю высоту – покрылись мхом и плесенью. Вот отчего казались издалека черными. Но теперь Соня поняла, здесь нет никакого обмана зрения. Плесень действительно была черной.

А еще где-то стены украшали грибы – слоеная, многоэтажная колония. Все это было… довольно странно.

Да и вообще была здесь, за забором, была какая-то необычайно бурная растительность. Трава высокая – почти до колена – и живая, несмотря на октябрь, насыщенных зеленых оттенков. Повсюду пышные кусты и молодые, низенькие еще пока деревца. Но крепкие. Асфальтовая дорога разломана по всей длине. Из трещины торчат листья подорожника и мелкие цветы. Цветы – в октябре!

«Как странно,» – запоздало подумала девочка.

Они, длинной цепочкой, почти бесшумно ступая друг за другом, проникли в главное здание. И дружно замерли.

В представшем цеху оказалось очень темно.

«Ненавижу темноту»

У Вдовина и еще пары мальчишек в руках вспыхнули карманные фонарики. Но их света было недостаточно, чтоб как следует осмотреться. Зато достаточно, чтобы понять: здесь все было еще более ненормально, чем там – снаружи.

Ни станков, ни стен, ни пола – ничего не было видно за разросшимся, огромным, раскидистым лесом.

– Что за чертовщина?!

– Тихо!

Белые лучи фонариков хаотично прыгали из стороны в сторону. Толком разглядеть то, чтобы было вокруг, оказалось почти невозможно. Но одно было ясно: они оказались будто бы в тропиках – тех, что удавалось видать лишь по телевизору. В фильмах про «Индиану Джонса». Но они не были в тропической зоне, не были даже на улице. Они ведь стояли в здании завода.

– Почему никто не говорит об этом? – воскликнула Аннинская. – Как все это вообще возможно? Почему никто не изучает?

– Здесь никто не бывает. Это запрещено, забыла?

– Никогда не поверю, что здесь действительно никто не был. И не видел этого!

– Взрослые сюда не суются, – подала голос обычно самая молчаливая из их компании.

Из Женечки Кировой порой сложно было выдавить слово даже учителям на уроке. Вечно витающая в облаках, она приходилась Аннинской троюродной сестрой. И видно лишь потому избегала насмешек и издевательств – поговаривали, их родители близко дружили.

– Повторю, я никогда в это не поверю! – отрезала Лиза.

– Зря, – задумчиво сказала Женечка. – Их отсюда будто отвадили. А бабушка говорит, так оно и есть. Им рядом с заводом становится то плохо, то еще что… Для них действительно почти невозможно заставить себя к нему хотя бы приблизиться и…

– Бред!

– Заткнитесь! – прошипел Вдовин – Чего разорались? Я же сказа…

Окончание фразы его никто не услышал.

Потому что в один миг цех вдруг взорвался какофонией звуков.

Пакет с пирожным выскользнул из Сонных рук. Три луча от карманных фонариков заметались по темноте.

В-В-Ш-Ш-Х

В-В-Ш-Ш-Х-Х-Х

Словно ураганный ветер.

Все растения – совершенно все, что попадались на пути белых лучей, пришли в движение. Стволы шатались из стороны в сторону, сгибались до самого пола. Словно на тропики налетел шторм. Но ни тропик, ни тем более ветра не могло быть в спрятанном за толстенными стенами цеху заброшенного завода.

– Что это? – завопил кто-то, силясь перекричать поднявшийся шум.

Те немногие, что успели зайти в цех дальше других резко рванули назад. Ветки деревьев преграждали им пути. Сбивали с ног. Один из них упал на пол с таким громким ударом, что должно быть едва не расшибся насмерть. И тогда, наконец, шайку Лизы Аннинской настигла настоящая паника.

Расталкивая друг друга, минутой ранее самые закадычные друзья, пробирались к выходу. Без разбора отпихивая, роняя, пиная тех, кто замешкался. Вдовин пытался кричать:

– Успокойтесь! Идем друг за другом! Без паники!

Но никто его уже не слушал. Они все побежали – скорее к выходу, на улицу, прочь от завода. Но железная дверь, еще несколько мгновений назад бывшая всего от них в двух шагах оказалась вдруг отделена десятками метров. Десятками деревьев и кустарников.

«Что происходит?!»

Соня бежала в конце, бежала сама не понимая от чего. Фонарики освещали лишь почти растворившуюся в листве дверь впереди. Позади же, вокруг была сплошная темень.

Соня ненавидела темноту. Ненавидела!

Рядом раздался душераздирающий крик. И чьи-то пальцы вцепились в Сонину лодыжку. Она завизжала тоже. Опустив глаза, успела заметить белый рукав с желтой резинкой – Лизиной куртки.

– Помоги!

А потом и рука Лизы, и сама она, и вообще все поглотила темнота.

Потому что кто-то зачем-то погасил фонари.

Впереди истошно завизжали девчонки. Соня тоже закричала было, но из легких вдруг выбило воздух. Вцепившаяся в сапог Аннинская вдруг резко и невозможно сильно для ее телосложения рванула Соню назад.

Соня упала. Колени глухо ударились об пол, на миг их будто окатило ледяной водой. И почти сразу на смену пришла неописуемая, пронзительная боль. Соня взвыла. А Лизина рука продолжала утаскивать ее куда-то назад, вглубь цеха.

Полубезумная Соня не особенно отдавая себе в том отчета принялась бить по Лизиным пальцам свободной ногой. С таким остервенением, будто оттого зависела ее жизнь.

– Нет! Нет! Пожалуйста! Соня!

Аннинская не отпускала, и они отдалялись все дальше от выхода. И все быстрее.

Соня ударила по пальцам одноклассницы каблуком сапога. Потом еще раз. И еще.

– Соня! Нет, Соня!

Но Соня будто бы и не слышала. Ударила снова. И снова. Била до тех пор, пока, наконец, не разжались Лизины пальцы.

И тогда, подскочив на ноги, Соня, не чувствуя ни боли в коленях, не хлеставших по щекам листьев, рванула вперед. Туда, где сквозь щель в приоткрытой двери ударил яркий, холодный дневной свет.

2.

Черный рюкзак Кирилла Жирова привычно привалился к ножке соседней парты. Из него торчал учебник английского и мятые зеленые тетради. На полу валялся колпачок от ручки, а линолеум вокруг был исчерчен полосами от подошв.

Учителя часто ругали их всех за это – нельзя бегать по классу, остаются черные черточки. Это грязно.