Он навалился на меня, и мне казалось, что одно его ужасное присутствие не дает дышать. Навалилась паника, но я не могла не вскрикнуть, ни оттолкнуть его. А его руки вдруг задрали подол моего платья, и я ощутила его похотливую ладонь на своем бедре. На том самом месте, где натянут чулок, подхваченный подвязкой.

– Грязная мелкая мышь, – шептал он, шаря по моим ногам. Кажется, его даже трясло, то ли от того, что он делает, то ли от того, что он только собирается сделать. – Ты думаешь, что сможешь убежать от меня после того, что сделала? М— м— м?

Ответить я не могла. Но Нилу и не нужен был мой ответ. Ему достаточно было видеть мои слезы унижения, льющиеся из глаз. Он смотрел внимательно, а его ладонь тискала, сжимала мои трусики, чуть пониже живота.

– Ничего у тебя не получится, – довольный, промурлыкал он. Его пальцы грубо и властно протиснулись между моих сжатых бедер, и я вздрогнула, даже сквозь наложенные на меня чары.

Он ухватил меня там – где стыдно, где так нежно и чувствительно, – и засопел удовлетворенно. Его движения сделались еще грубее, еще резче, он покраснел, но не от стыда. Его трясущаяся жадная рука терзала мое тело. Нил еще плотнее прижался ко мне, почти вжался губами в мою шею. Я видела, как его ресницы дрогнули, словно он устыдился своего поведения – или того, как выдал свое истинное желание.

– Маленькая тощая мышь, – простонал он, потираясь об мои голые бедра совершенно неоднозначно. – Ты думаешь, сможешь убежать от меня, блохастая шкурка? Конечно, нет. Я выступлю перед Советом. И вместе с десятью розгами по твоей голой заднице потребую, чтобы тебя вместо учебы отдали мне в услужение.

От его слов я задрожала сильнее, чем от его руки между моих ног.

Нил пыхтел, прижимался и все тискал и тискал там, внизу. Он не особо был опытен с девушками. Думаю, всех его знаний хватило бы только на то, чтобы свалить девушку, задрать ей юбку и грубо сделать свое дело. Но и этого было достаточно. Меня мутило, будто я отравилась, и Нил все терся об меня, так, как это порой делают собаки об ноги своих хозяев.

– Да, да, – гадко шептал он, задыхаясь. – Я разложу тебя на лавке, сам задеру тебе юбку, сам стащу трусики и сам, слышишь, сам всыплю тебе десять розог. Я тебе всю задницу разукрашу. А потом прогоню по городу… и велю прислуживать себе. Ты же знаешь, чем служанки занимаются, м— м— м?

Я стояла и тряслась, как заяц, а Нил все пыхтел, противный и мерзкий, все больнее тер у меня между ног. Его дыхание было возбуждённым, горчим, частым, прерывистым, а я в ужасе думала о том, что сейчас испытывает этот мерзавец.

Он испытывал наслаждение.

– Будешь всю ночь стоять у моей постели с опахалом и отгонять от меня мух, – шептал он. – Или с чашкой воды. Вдруг мне ночью пить захочется? Ночи зимой холодные, длинные… тепло из комнаты быстро испаряется. Наверное, это очень мучительно – стоять босиком, на холодном полу, в одной ночной рубашке… Даже под одеялом иногда становится прохладно… в одиночестве.

Его язык заплетался, словно Нил был пьян. Да он и был пьян – от возбуждения, от вседозволенности и от удовольствия, которое ему приносили эти прикосновения.

– Будешь греть меня, мышка, – шептал он. – Как же я хочу взять твое тощее мышиное тельце…да, мышка, ты будешь делать то, что я скажу!

С мучительным стоном, весь дрожа, как в лихорадке, Нил ухватил меня за волосы, оттянул мою голову назад и сжал подбородок так, что стало больно. Губы мои чуть приоткрылись, и он тотчас же припал к ним, жадно, словно голодный.

Я стояла, заливаясь слезами, а Нил целовал меня, постанывая от возбуждения, целовал, запуская свой язык мне в рот.

Мой первый поцелуй. С тем, о ком я мечтала. Настоящий страстный поцелуй.

Но отчего же тогда так противно и горько? Отчего я чувствую себя так, будто Нил меня изнасиловал?

Наверное, как— то по— своему, странно, Нилу я нравилась.

Может, он даже был влюблен в меня тайно. Отсюда и все многочисленные подколки, дразнилки и холодное высокомерие. Только вот эта симпатия была какой— то болезненной и извращенной.

Нил целовал меня, поцелуи – это ласка. А казалось, что он издевается и мучает меня. Каждое его прикосновение было противным и почти болезненным, хотя он всего лишь касался моих губ своими губами. Его всего трясло от нетерпения, от долго скрываемых чувств и желаний, которые он реализовывал здесь и сейчас, но почему— то он делался в моих глазах все противнее и гаже.

– Ты ведь красивая, мышонок, – шептал Нил горячо. Его мокрые губы все прижимались к моему лицу, словно он сожрать меня хотел. – Ты такая красивая!.. Любой хотел бы тебя в служанки… чтобы каждый день видеть тебя и иметь возможность прикоснуться… Но достанешься ты только мне.

Он снова поцеловал меня, жадно впился в мой рот, запустил в него язык. Его поцелуи словно высасывали из меня душу, силы, да саму жизнь. Было в его власти надо мной что— то страшное, темное и омерзительное.

На каком факультете Нил учился?!

Он учился на некроманта?!

На мое счастье, он не мог одновременно долго целоваться и держать меня в подчинении. Не умел; или слишком увлекся удовольствием, которое получал, мучая меня. Чары его спали, я почувствовала, что тело снова меня слушается, и с криком влепила ему хлесткую пощечину, оттолкнув от себя.

– Мерзкий, противный! – прокричала я со слезами, отпрыгнув от него подальше. – Убирайся вон!

Нил, растрепанный, с волосами, упавшими на бледный, мокрый от пота лоб, молча ухмылялся, потирая побитую щеку. Я своей пощечиной, наверное, глубоко его оскорбила и убила в нем лучшие чувства, то светлое, что еще оставалось в его темной душе.

Он не грозил мне ничем и не боялся, что на мои крики сбежится весь дом. Если он умеет открывать порталы, то исчезнет в один миг, как только услышит звук открывающейся двери.

– Думаешь, – с тихим зловещим смехом произнес он, – тебе удастся спастись от меня? Думаешь, я прощу тебе эту пощечину? Нет; за нее ты заплатишь еще десятью ударами!

– Совет еще не вынес мне никакого наказания! – выкрикнула я дерзко, хотя на самом деле от страха у меня ноги подгибались. – Так что убирайся!

Нил снова гадко, тихо и страшно расхохотался.

– Ты хорошо подумала? – протянул он. – Если б ты сейчас и здесь уступила мне, то, возможно, наказание было бы не таким суровым… Но теперь мне придется наказать тебя сильнее.

Он стремительно шагнул ко мне, его руки протянулись, чтобы ухватит меня, и я отчаянно закричала в ужасе. Я не надеялась на спасение; помощи было неоткуда прийти. Дверь, обведенная зловещей алой каймой света, была опечатана его магией, и никто не могу услышать меня и прийти мне на помощь…

Но Нил не притронулся ко мне и пальцем. Не смог. Не успел.

Вдруг откуда ни возьмись, в облаке волшебного тумана, появился мой дедушка, и чары, что Нил насылал на меня, разбились о защитную прозрачную сферу, которой дед накрыл и себя, и меня.

– Что за… – пробормотал Нил, отшатнувшись. Страх плавал в его глазах.

Дед мой, пожилой джентльмен, медленно опустил руку с зажатым в нем старым серебряным ключом. Я никогда прежде не видела, на что способен магический ключ деда, и какие уровни магии он отпирает, и потому не поняла, чего так напугался Нил.

А потом увидела на полу корчащиеся обрывки ядовитого шипастого плюща, и мне стало жутко. Потому что плющ этот рос на проклятых, черных землях, и чтобы от него избавиться, надо быть очень сильным магом. Видимо, Нил даже не подозревал, что кто— то сможет противостоять его нечистым чарам.

Дед – смог…

– Что, – меж тем весьма едко поинтересовался мой дед у оробевшего Нила, – не хватает силенок творить свои мерзкие пакости? Это тебе не девчонок зажимать!

Одно движение руки с ключом, и Нил заорал от боли; на лбу его, словно удар хлыста, проступила красная отметина, какую обычно ставят ворам— домушникам.

– Вы не имеете права! – верещал Нил тонким, визгливым голосом, пытаясь пальцами оттереть позорную метку. Но это, разумеется, ему не удавалось. Такие метки сходили либо со временем, либо заговаривались опытными магами.