– Что ты наделала, гадина! – выкрикнула Беата со слезами, кидаясь на меня.

Я разрушила ее мечту, уничтожила единственную возможность приблизиться к Нилу и быть подле него.

Нужно быть честной с самой собой: Беата некрасивая. Она даже не хорошенькая.

Нил обзывает меня мышью потому, что у меня черные, яркие глаза и мелкие черты лица. Но прочие мальчишки, не такие заносчивые, как Нил, в один голос твердят, что я очень привлекательная. А бедняжка Беата вечно в тени; у нее жидкие волосы и болезненный вид. Даже на новогодние праздники ей никто не подарил подарка, свидетельствующего о симпатии. Ни открытки, ни цветка, ни конфеты.

И угораздило же ее втрескаться в этого чертова Нила!..

– Дура! – исступленно, со слезами в голосе, кричала Беата, накинувшись на меня и вцепляясь в мои волосы обеими руками. – Испорченная! Ты вечно все ломаешь и рушишь, все, к чему прикасаешься! Я так хотела!..

Беата никогда не была сильной. Оттолкнуть ее не составило никакого труда, и она шлепнулась на старенький, вытертый ковер, тяжело дыша и сжимая в кулаках вырванные из моей шевелюры волосы.

– Прислуживать этому скользкому мерзавцу – предел мечтаний? – выкрикнула я.

– Да! Да! – яростно выкрикнула Беата.– Прислуживать! Ходить в новой одежде! Есть досыта! И быть с ним… с ним рядом!

– Фу, какая мерзость! – кричу я, хотя слезы катятся по моим щекам. – Ты забыла, что из приличной семьи?! Ты хочешь всю жизнь унижаться? Должна же быть у тебя хоть капля гордости!

Беата молчит, а я рыдаю. Мне жаль ее и нестерпимо стыдно. Стыдно за то, что наша семья обнищала настолько, что вечно больная Беата не наедается. Она поправилась бы, и, может, похорошела бы, если б пила свежие сливки и ела фрукты, но…

Быть служанкой у Монтеррея это был ее единственный шанс поправиться. Теперь ее, конечно, не возьмут в это дом.

На наши крики спустилась встревоженная мама. Ступеньки старой лестницы скрипели под ее ногами, а мне и этот скрип был невыносим. Он ввинчивался мне в уши, напоминая о нашей бедности, о том, что мы не можем себе позволить даже лестницу починить.

– Что вы тут устроили, девочки?! – всплеснула руками мама, увидев нас обеих, растрепанных, взлохмаченных. – Драку? Где ваше воспитание?! Где ваши манеры?! Приличные леди себя так не ведут!

– Приличные леди не мечтают подтирать задницу богатею за подачку! – выкрикиваю я яростно. – Она собиралась в горничные! К Монтеррею!

– Эгоистка! – вопит Беата. – Не тебе решать, чем мне заниматься! Хочу прислуживать Монтеррею, и буду! Буду! Буду!

От ее истошных криков у мамы опускаются руки. Она горбится, на глазах будто бы старится. Губы ее дрожат, руки бессильно опускаются вдоль тела. И я вижу, какие они у нее натруженные и грубевшие от работы. Мама всю работу делает по дому сама. Выращивает овощи и продает их на рынке. Делает все, чтобы у нас был кусок хлеба – и чтобы при этом ей не нужно было униженно прислуживать богатею.

– Беата, девочка моя, – произносит мама тихим, дрожащим голосом. – Ты ведь из приличной, уважаемой семьи… Разве же можно… так?..

– Договаривай! – кричу я с какой— то злой радость. – Договаривай, ну же? Разве можно так унижаться! Неужели недостаточно того, что на улице ему надо кланяться? Хочешь, чтоб он драл тебя розгами за разбитые чашки? Хочешь приветствовать его, стоя на коленях?!

– Приличная, уважаемая семья? – визжит Беата как одержимая. Ее вечно бледное лицо раскраснелось, глаза засверкали. – Кто нас уважает?!

Мама быстро взяла себя в руки, перестала дрожать, гордо вздернула голову.

– Мы сами, – сказала она твердо. – Мы сами к себе относимся с уважением и считаем ниже собственного достоинства…

Беата не стала ее слушать. Она подскочила, словно резиновый мяч, и рванула наверх, захлебываясь слезами. Я осталась наедине с мамой.

Ей тоже не надо было рассказывать, что я натворила. Она это узнала, лишь коснувшись моей щеки, и губы ее снова задрожали от сдерживаемых слез.

– Ох, Алиса, – выдохнула она горько. – Ты же понимаешь, что теперь тебя ждет суровое наказание? Ах, почему ты так несдержанна…

Мои мысли метались, как перепуганные зверьки.

– Может, – неуверенно сказала я, – мне сейчас уехать в академию? Они защитят…

Мама лишь покачала головой.

– Академия Усидчивых Девиц, – произнесла она с горечью, – выдаст любую адептку по требованию магического совета…

У нее опали плечи, она потерла лоб, скрывая от меня свои слезы.

– Но что— то надо сделать! – закричала я.

Не знаю, что мне невыносимо больше, трястись от страха за себя или видеть отчаяние и бессилие мамы. «Надо что— то сделать!» – эта мысль колотилась у меня в висках, гнала вперед.

Вихрем я взлетела по лестнице вверх, на второй этаж, ворвалась в свою комнату и захлопнула дверь. Не соображая толком, что делаю, вытащила из— под кровати старенький чемодан, отстегнула замки и принялась лихорадочно набивать его вещами, первыми попавшимися под руку, и нужными, и не нужными. Одежда, учебники, милые безделушки, что будут напоминать мне о доме, украшения.

– Сбежать хочешь, мышонок? Не выйдет.

Моя комната, маленькая и темная, находилась на чердаке. Если поднять взгляд вверх, можно увидеть несущую балку и скаты крыши, образовывающие стены моего убежища. Во время дождя было слышно, как капли шелестят по ветвям деревьев и по красной глиняной черепице.

Здесь, конечно, было всегда аккуратно прибрано и чисто, но мебель была самая простая и старая. Покрывало на кровати было выцветшим и штопаным. Но именно здесь, в этих стенах, я предавалась смелым и наивным мечтам.

Да, раньше я мечтала, что сюда, в эту комнату, подобно моим мальчишкам— приятелям, тайно, по дереву, влезет Нил. Он уже не будет таким далеким и холодным. И мы проболтаем с ним всю ночь, прислушиваясь к ночным звукам, рассматривая звездное небо и вдыхая свежий холодный ветер.

– Нил?! Что ты тут делаешь?! И как попал сюда? Кто тебе разрешил сюда войти, это частный дом, это моя комната, я тебя сюда не звала!

Нил усмехнулся:

– Стены, замки и двери – это всего лишь условности, – ответил он. – Я могу войти всюду, куда пожелаю.

– Это моя комната! – храбро выкрикнула я. Щеки пылали.

– Я пришел наказать тебя,– ответил Нил. – И мне все равно, в какой комнате это произойдет.

– Не было еще решения Совета о моем наказании! – дерзко выкрикнула я. – Ты не имеешь права!

– Я имею право сделать с тобой все, что мне заблагорассудится, – отрезал Нил. – И ничего мне за это не будет.

Почему мечты сбываются неправильно?

Сейчас, в тишине комнаты, я видела, как из полумрака выступает Нил. Я узнавала шитье на его одежде, острые уголки воротника его крахмальной сорочки и блестящие пуговицы. И его улыбка, прекрасная и зловещая одновременно. От испуга я вскрикнула, но не успела и шага назад сделать, как он оказался рядом и вцепился в меня всеми силами, и магическими, и физически – руками.

Я и пальцем не могла пошевелить от страха, скованная его чарами и крепко прижатая к его нарядному жилету. Нил потомственный маг, он старше меня, учится в Академии Военных магов. Обездвижить противника – это первое, чему их учат. И, кажется, учат очень хорошо…

Отчего в мечтах все не так? Я видела эту сцену совсем иначе.

От мысли, что можно будет вот так стоять, крепко прижавшись к Нилу, меня всегда в дрожь бросало. О его объятьях я грезила бессонными ночами, когда весна тревожила меня своим цветением.

А сейчас, когда это все происходило, мне было страшно, словно я попала в роман с дурным, очень дурным сюжетом. Нил тискал и мял меня, было ужасно больно, потому что он не стеснялся, щипал, сжимал, обшаривал, жадно, по— хозяйски бесцеремонно. И при этом смотрел в мое лицо, гадко ухмыляясь. Ему нравилось, что он сумел меня напугать. Ему нравилась моя беззащитность и мое отчаяние. И он нарочно причинял мне боль и делал так, чтобы мне было стыдно. Упивался моим страхом и унижением.