– Хорошо, – едва слышно пробормотал Бруно, бросив мимолётный взгляд на бусинку у неё на шее. Близился закат, тени удлинились, но Алма пока не дала указание принести фонари.

– Поторопимся, – в глазах девушки мелькнула какая-то диковинная искра, – Я договорилась с Антонио, он тоже нам поможет. А ты, – она наклонилась ближе, и предсказателю показалось, что его кости превращается в бульон, – Будешь смотреть, как я танцую?

– Буду, – со всей серьёзностью ответил он, – На тебя нельзя не смотреть, mi linda, поскольку второй такой нет.

Она улыбнулась чуть печально, с видом человека, ощутившего давление рамок приличия:

– Тогда я рада… Долорес, Мариано!

Пара за отдельным столиком поняла на них глаза. Отпустив руку дяди, девушка вышла в центр свободного пятачка газона аккурат напротив молодожёнов:

– Мы с Бруно хотели поздравить вас со столь знаменательным событием и приготовили нечто особенное. Простите, если заставили волноваться и думать, что мы забыли. Мы не забыли. Дело во мне, – девушка раскрыла руки, вертясь так, чтобы её было видно, – Дорогие жители Энканто! Не у всех Мадригалей в крови струится золотой свет свечи. Я пошла по иному пути, но не волнуйтесь: это нормальный порядок вещей, и каждый живущий отбрасывает тень.

– Мирабель, что… – начала было Алма, но девушка остановила её, подняв руку:

– Я прошу. Это наш подарок. Долорес, Мариано, примете ли вы его?

Кузина еле заметно кивнула, и Мирабель прикрыла глаза, а затем встала в танцевальную стойку, ожидая игры на типле.

Наступившую тишину разорвали несколько аккордов. Девушка закружилась, притопывая и шевеля плечами. Поняв, что танец намеревается быть энергичным, Бруно выбрал другой перебор струн. И началась то, что жители Энканто будут передавать из уст в уста ещё много лет.

Ритм нарастал, движения Мирабель становились ломаными, будто ей не хватало собственного тела. Казалось, она билась в невидимом силке, как шаман, путешествующий по миру духов. По её рукам поползли тёмно-вишнёвые полосы, и па стали более текучими.

Она резко остановилась в волне укладывающихся юбок, смотря прямо на Бруно. Тот резко ударил по струнам.

Раздался рык, и к танцующей девушке выскочил Гато. Его пасть была раскрыта, а шерсть вздыблена. Мирабель резко согнулась, касаясь его тени, и отпрянула, скалясь как дикий ягуар. В её танце появилось нечто кошачье: пальцы скрючились, движения стали ленивыми, но при этом смертельно опасными. Девушка сделала большой круг, покачивая бёдрами, словно вышедший на охоту хищник. Её рот был приоткрыт, и казалось, что она принюхивается. Резкий поворот головы заставил толпу отпрянуть. В их глазах смешался восторг и трепет.

Гато зарычал снова, и Мирабель быстро подошла к нему, целуя кота в широкую макушку. Он попятился, и на его место прибежала носуха. Чиркнув по её тени ногой, Мирабель игриво выгнулась, улыбаясь. Изобразив рукой длинный хвост, она затанцевала снова, с коротенькими прыжками, водя туда-сюда носом. Юная Мадригаль вплетала в свой танец перенятые у животных повадки, пользуясь тем, что отображали тени. И это завораживало.

Скопировав тапира, Мирабель издала призывной свист, заставивший откликнуться остальных парнокопытных друзей Антонио. В новых па она била ногами по земле, изображая самцов, дерущихся за самку.

Бруно сдержал своё обещание. Он не сводил глаз с племянницы, пока та на его глазах перетекала из тела в тело, ничем не стеснённая. Непокорная. Дикая. Прекрасная. Она имитировала изящество птиц и грузность капибар, чуткость крыс и суетность обезьян, а потом смешивала это с человеческим танцем, до сей поры выглядевшим бледной копией живой природы. И она плясала с таким жаром, что никто из смотрящих не смел пошевелиться, очарованные тёмной силой, плещущейся по её венам.

И только двое знали истину, возникшую с первых аккордов. Этот танец был не для молодожёнов. Всю красоту исполнения могли оценить только двое: юная носительница тёмного дара и ещё один отверженный, играющий для неё на типле так, что его пальцы полыхали огнём от терзания струн и собственной души.

Это был дикий вопль, желание разрушить стены и порядки, желание быть принятой другими и одновременно принятие себя. Это было то, что впоследствии назовут танцем теней – самым неожиданным подарком за всю историю Энканто.

Когда сумерки окончательно вступили в свои права, Мирабель резко остановилась, кланяясь молодожёнам и зрителям. Тёмные полосы на её руках исчезли. Пару секунд ничего не происходило, а затем гости буквально взорвались аплодисментами.

– Твоя кузина это нечто! – Мариано даже встал, чтобы похлопать, – Никогда такого не видел! Она еле дышит – вот это сестринская любовь!.. Долли?

Долорес сидела на своём месте мрачнее тучи, изо всех сил зажимая уши ладонями.

– Ой, прости, если было громко, – перешёл на шёпот Мариано, – Но это было потрясающе! Ты ничего им не скажешь?

– А зачем?

Новоиспечённый муж оторопел:

– Она ведь так старалась.

– Это импровизация.

– Пусть так, но…

– Это не она. А Вишнёвая тень, – взгляд молодой женщины метал молнии.

– Вишнёвая тень? Погоди: та жуткая штука?

– Да, Мариано. Та самая жуткая штука, – Долорес снова взглянула на толпу, сосредоточившуюся вокруг Мирабель, которая приветливо улыбалась.

– А, так она её приручила? Вот молодец!

– Ага. Молодец, – новобрачная хмыкнула.

Все довольны, беседуют, хохочут, наслаждаются праздником. Все, кроме неё, Долорес. Она желал добра – а теперь эта бунтарка сплясала такое, ТАКОЕ, что даже при воспоминаниях мурашки бегут. Прямая дорога к греху, более страшному, чем у Долорес.

Молодая женщина убрала руки от ушей. Грехи искупляют. Как она, выйдя замуж за Мариано. За того, кто сначала её использовал, а потом не мучился угрызениями совести. Мирабель была права.

Но где была Мирабель со своей правдой в церкви?! Ни слова! Да, это стало бы катастрофой, настоящей катастрофой для чести семьи, но…

А дядя Бруно? Уговорил этого кривляку прийти и сделать предложение! А она, Долорес, ещё и спасибо сказала!

Вот она, Долорес Мадригаль, птичка в силке, только что смотревшая, как отплясывает кто-то свободный. Правильная Долорес с камнем на сердце, полюбившая идиота и получившая позор, шантаж от Алмы, а на десерт – дозу правды от младшей кузины, которая…

Да как она вообще посмела?! Она, влюбившаяся в собственного дядю?! Ещё и огрызалась, пока Долорес беспрекословно сделала так, как велено. И все думают, что она счастлива. А на деле…

Где любовь? Где признательность? Её будто сожгло изнутри, сквозь пальцы сыпался пепел. Долорес даже не замечала Мариано, который пытался втянуть её в разговор.

Вот она, взрослая жизнь. Жертвы. Честь. Отныне Мариано – её крест. И она намерена стать последним пятном на репутации семьи Мадригаль.

– …не понимаю, что происходит.

Долорес вздрогнула, впервые поняв, что всё это время её муж что-то говорил.

– Прости, что?

– Я пытаюсь понять, что с тобой происходит, – его рука легла на плечо молодой жены, – Долли, скажи мне.

На секунду, на один миг перед внутренним взором Долорес открылась новая дверь. Поговорить – и решить проблему. А Мирабель и Бруно уже не её беда. И брак уже состоялся. У неё туповатый муж, но у него прекрасный голос и чудесные стихи. Это её день. Её гости, её подарки. Зачем бы ей?..

Долорес ни разу в жизни не закрывала дверь с ноги, потому что это было достаточно громко, но сейчас она сделала это, пусть и мысленно.

Она рухнет в самые пучины ада за всё, что сделала. Но для начала предотвратит ещё большее прегрешение.

Как всегда делала абуэла. Жёстко, но справедливо. Так, чтобы было понятно.

– Долли? Я схожу за лампой, уже темно.

– Да, конечно, – она кивнула, вглядываясь в толпу. Захмелевшие гости, собиравшиеся танцевать, сутолока, ждут свечи. Рука в другой руке. Под шумок, как преступники. Сбегают туда, где их не найдут. Спрячутся, словно крысы. Не разглядеть – слишком много теней. Не узнать по звуку дыхания и поцелуев. Но Долорес справится. Услышит. И отыщет.