«Гуляевых больше не зовём! – сообщила она Денису. – Подарили какой-то бабушкин постельный комплект. А наели и напили тысячи на две, если не больше. Ни стыда у людей ни совести».

И так во всём. А тут вдруг такие жертвоприношения. Ну не в её это духе совершенно.

Ну и в конце концов она выложила свой замечательный план. Им с Денисом позарез понадобились деньги. Много.

Точнее, им понадобилась квартира побольше, потому что вчетвером в двушке тесно. Вот трехкомнатная была бы в самый раз. Не предел мечтаний, но жить можно. И как раз такую продают их соседи, которые уезжают из страны и срочно ищут покупателя. И за эту срочность прилично снизили цену. Вот Валя и загорелась.

– Ну, где мы ещё такое выгодное предложение найдем? За него хвататься надо зубами!

– А при чем здесь мы с отцом?

– Очень даже при чем! Вообще-то эта квартира как бы не только Ивана, но и моя. Это и мои родители были. Они квартиру переписали на Ивана только потому, что он женился. Они сами так говорили, когда живы были. А теперь он не женат. Зато я замужем и у нас двое детей. Мы на головах друг у друга сидим. Это будет честно и справедливо, если я получу часть денег с родительской квартиры. К тому же, пока он сидел, я тебя растила. В хорошую школу устроила. Какая-то элементарная благодарность должна быть? Ну и справедливость, конечно.

– То есть, по-твоему, справедливо нас с отцом выселить черт знает куда, чтобы вам там стало удобнее? – от удивления я даже возмутиться не могла.

– Не выселить, а обменять.

– На что можно обменять двушку в хрущовке? На однокомнатную? Чтобы я с отцом в одной комнате ютилась? Ты, Валя, совсем с ума сошла.

– У вас район хороший, почти самый центр, – не моргнув, с ходу предложила Валя. – Можно обменять на такую же двушку, но в спальном с доплатой. Я даже несколько неплохих вариантов подобрала уже. На Синюшиной горе, в Рабочем, в Топкинском…

Валя сейчас выглядела деловитой, прямо-таки нахрапистой и при этом тупой.

– Мне так дорога родительская квартира. Я ведь здесь выросла, – съязвила я, припомнив её же недавние слова.

– Хамка ты малолетняя, – оскорбилась она. – Вот будут у тебя свои дети – посмотрю, как тогда запоешь.

Она обиделась и ушла. Но девятнадцатого декабря Валя снова заявилась как ни в чём не бывало. Якобы поздравить меня с прошедшим днем рождения. Торт принесла, немного фруктов и бутылку шампанского.

– Прости, Татьяна, вчера не могла вырваться. Денис поздно с работы пришёл. Что так смотришь? Шампанское тебе уже можно, ты у нас теперь совершеннолетняя.

А я вовсе не из-за шампанского зависла, а в целом – от ее жеста. Даже, скорее, от ее непробиваемости.

Я накрыла на кухне. Быстренько отварила картошку с ее же сосисками. Порезала яблоко, пару бананов и апельсин. Но она отказалась. Хотя шампанское намахнула по-гусарски. А потом вдруг увидела мой браслет. Я, сообразив, спрятала руку под стол, но она уже зацепилась глазом.

– Ну-ка, ну-ка, покажи. Откуда это у тебя?

– Сама себе купила. В подарок на день рождения.

– Откуда у тебя такие деньги?

– Какие – такие? Он не так уж дорого стоит.

– Что ты мне поешь? Думаешь, я в таких вещах не разбираюсь? Не меньше двадцатки такой стоит, а то и дороже. Откуда он у тебя?

– Тебе-то какая разница? – огрызнулась я, не зная, что сказать. Жаль, я врать с лету не умею.

Валя пару минут разглядывала меня с прищуром, потом тихо сказала:

– А как там Рощин поживает?

– А я откуда знаю? Я же тебе говорила уже, что мы с ним не общаемся.

– Говорила, да. Но что-то меня терзают смутные сомнения…

Потом вернулся с работы отец, на удивление, трезвый. И Валя сразу же прекратила свой допрос и быстро умотала к себе.

А теперь вот – подкараулила.

Валя начала с порога, даже сапоги снять ещё не успела:

– Ивана дома нет? Ну и прекрасно. Значит, вот так ты с Рощиным рассталась?

– Ты сегодня без сосисок?

– Не переводи разговор. Лучше скажи, тебе как, нормально, встречаться с парнем, зная, что он – один из них? Из тех, кто убил твою сестру, свел в могилу твою мать, посадил твоего отца?

– Он тут не при чем. Он – это он, – и с вызовом добавила: – Сын за отца не отвечает. И за брата – тоже.

– Наивная, – покачала головой Валя. – Все они, мажоры, одинаковые.

– Ты мыслишь стереотипами и дальше своего носа не видишь, – заводилась я. – А Димку ты вообще не знаешь.

– Я знаю жизнь. Рощины – гнилая семейка. Все они одинаковые. Что старший их сынок-убийца, что младший, этот твой… Димка, – на его имени она презрительно фыркнула. – От осинки не родятся апельсинки. А самое страшное, если твой отец узнает, что ты водишь шашни с этим Рощиным…

Валя вдруг заткнулась и резко побледнела. Смотрела она уже не на меня, а поверх моего плеча. Я обернулась, и внутри у меня всё похолодело. На пороге кухни стоял отец и таращился на нас с перекошенным до неузнаваемости лицом.

– Рощин? – прохрипел отец, будто его душили.

– Ваня, Ваня, ты всё не так понял! – засуетилась Валя, вскочив из-за стола.

А я просто одеревенела, впала в ступор. Смотрела на отца, на его изуродованное шоком и гневом лицо, на горящие безумием глаза и не могла пошевелиться.

– Ты… моя дочь… – медленно и угрожающе надвигался он на меня, – ты… связалась с ними… с одним из них… с теми, кто убил Аришку… нашу маму… меня на десять лет… Да кто ты после этого?

И отец вдруг с размаху ударил меня. Голова дернулась вбок и тут же будто взорвалась. На несколько секунд я ослепла и оглохла. Открывала и закрывала рот, не в силах глотнуть воздуха. Потом сквозь тяжёлый гул в ушах различила звон бьющейся посуды и вопли тети Вали.

Она визжала, металась. По-моему, отец и её стукнул.

– Ваня, успокойся!

– Ты всё знала! Знала и молчала! – он схватил её за волосы и вытолкнул из кухни в прихожую. – Пошла прочь! Чтоб ноги твоей в моем доме не было!

Потом повернулся ко мне:

– А с тобой я разберусь.

– Это родительский дом! Не твой! – верещала Валя, торопливо натягивая шубу.

– Пошла вон! – рявкнул отец.

– Имей в виду, я этого так не оставлю! Я твою дочь растила, пока ты сидел. И после этого ты ещё…

Отец двинулся к ней, Валя тотчас подхватила в охапку сумку, шапку, шарф и выскочила в подъезд, не успев даже сапоги застегнуть.

– Сучка… всегда такой была… – процедил отец. Потом перевел тяжелый взгляд на меня. – Ну а ты… Не думал я, что моя собственная дочь окажется такой продажной дрянью…

– Дима никого не убивал. Он не при чем! – срывающимся голосом произнесла я. И тоже поднялась из-за стола.

Однако мне пришлось ухватиться за край столешницы. Голову по-прежнему наполнял вязкий гул, а перед глазами всё плыло и качалось.

– Дима? Ах, Дима! Бесстыжая ты дрянь! – рыкнул отец и опять замахнулся.

Я отклонилась, и его ладонь, сухая и твердая как доска, прошлась по моему лицу лишь вскользь. Но отец тут же, не дав мне даже вздохнуть, ударил снова. Я впечаталась спиной в стену и потихоньку начала сползать вниз. А после следующего удара и вовсе провалилась в забытье как в черную яму.

***

Очнулась я в полной темноте и не сразу сообразила, что лежу на своей кровати прямо в одежде, а на дворе – глубокая ночь. Отец, видать, меня перенёс. Заботливый какой, с ума сойти. Избил до потери сознания, но не бросил на полу, а отнес в кроватку.

Я горько усмехнулась, и губы тотчас засаднило. Нащупала кончиком языка на нижней губе ранку и почувствовала привкус крови. Видать, о зубы порезалась, когда он стукнул. Ну отлично!

Попробовала встать и тут же со стоном бессильно рухнула обратно. Всё тело болело так, словно по мне проехались катком. Или как у Бёрджесса: «всю ночь били, колотили и не давали опомниться». Голова, по ощущениям, весила целую тонну. Особенно левая ее сторона.