Дойдя до ближайшего и безлюдного переулка, Рыжий вдруг ощутил такую резкую боль, словно внутри него что-то лопнуло. Боль отдалась по всему телу и казалась невыносимой. Живот начал гореть изнутри адским огнем. Попытки выдавить из себя хоть один звук казались для Рыжего невозможным, будто внутри все органы перемешались в одну кашу.

Вокруг не было никого. Только заполненные мусорные баки и прячущиеся во тьме крысы. Рыжий снова упал на колени, хватаясь за живот. Внезапно кашель пробрал все горло Рыжего. На асфальт брызгами закапала кровь. И вот Рыжий уже лежал на окровавленном асфальте, медленно сворачиваясь в позу эмбриона. Теперь его рвало не прозрачным и пенистым, а кровавым и зловонным. Боль внутри была нестерпимой. Рыжий начал жадно глотать воздух, но в итоге были слышны лишь булькающие звуки. Глаза Рыжего налились кровью и казалось, еще немного, и они непременно лопнут. А потом Рыжий вдруг перестал извиваться в агонии и его движения оборвались так же внезапно, как и начались. Оборвалось и его сердцебиение.

Еще через мгновенье Рыжий умер.

А Большой Макс все стоял и стоял напротив огромной толпы будущих посетителей ночного клуба «Искра». Стоял, пока краем глаза не увидел кусок бумаги, торчащей из его нагрудного кармана. Большой Макс слегка удивился, ведь подобной бумаги при нем не было. Медленно потянувшись к карману, он ухватился за ее кончик своими огромными пальцами и потянул вверх. Через секунду Макс смотрел на самый обыкновенный конверт. Смотрел, а после положил обратно. Большому Максу просто лень было открывать его и смотреть, что же таит в себе этот конверт.

«Закрыл ли я дверь, уходя из дома?»

В конечном итоге и эти размышления стали ему неинтересны. И потому Большой Макс стал заниматься тем, чем он занимался всю свою жизнь. Он стал размышлять, что же еще ему может быть делать лень.

Когда Михаил вышел за порог, стрелка на его наручных часах приблизилась к отметке 10:00. Для мужчины это означало лишь одно: его утренняя смена, как водителя такси, почти началась. Михаил любил свою работу. От части потому, что свободный и удобный график давал ему возможность быть рядом с сыном в те моменты, когда это было особенно нужно. От части потому, что он имел свою собственную машину, а значит не особо зависел от конторы. И, наверное, в больше степени, от части потому, что его работа являлась тем немногим, чем он мог жить помимо домашних хлопот.

После трагедии, произошедшей с Костей, дом Михаила в буквальном смысле стал для мужчины самой настоящей тюрьмой. Тюрьмой для них обоих. Словно изолятор, отгородивший отца и сына от внешнего мира, в котором приходилось создавать свой собственный мирок. Свой маленький и уютный микромир. Решетки и стены заменяло инвалидное кресло Кости, а надзиратели… порой Михаил чувствовал, как он и его сын думали об одном и том же: теперь они друг для друга являются самыми настоящими смотрящими, нежели полноценной семьей.

В тот же период Михаила начали мучить его ночные кошмары.

Раньше Константин обожал уличные прогулки. Теперь же он только изредка мог себе позволить неспешно колесить вокруг семейной яблоне на заднем дворике дома. Если же настроение подростка было более чем приподнятое, то тот даже решался на пребывание на свежем воздухе за пределами территории дома, возле проезжей дороги, наворачивая круги на газоне и на подъездной дорожке в дом. В такие моменты прогулки Кости были кратковременны и чаще всего заканчивались в те моменты, когда он замечал на себе взгляды соседей, водителей, проезжающих мимо машин и просто прохожих.

Костя стыдился самого себя. Ему казалось, что он делает что-то мерзкое и незаконное. Словно в любой момент его могут уличить с криками: «Убирайся отсюда, мелкий уродец, не пугай людей!». Но одновременно с этим Костя считал необходимым показаться общественности. Словно отмечаясь перед соседями, показывая, что он все еще жив. Показывая, что он имеет права на жизнь не меньше других, пусть и жизнь эта превратилась в настоящую муку.

Костя кричал всем своим видом о том, что мир не таков, каким вы хотите его видеть. Это мир многогранен и в нем есть место каждому и не стоит об этом забывать. Но каждый раз, после очередной вылазки во внешний мир, с опущенной на бок головой, Костя возвращался назад, в свою колонию строго режима… в свою тюремную камеру. Однако была еще одна причина этих вылазок. Ох, если бы только Михаил знал истинную причину этих прогулок своего сына, если бы мужчина мог хотя бы на мгновенье оказаться в голове Кости и понять ход его мыслей, то возможно дальнейшие события в их жизни семейства пошли совсем по другому сценарию.

Но этого не произошло.

По большей части «публичные» прогулки Кости происходили в утреннее время, когда все взрослые были, как правило, на работе, а ровесники подростка просиживали свои задницы за учебой в институте. Тогда никто не мог смотреть на то, как молодой парень, прикованный к инвалидному креслу, мирно кружит по газону возле своего дома. Конечно, никто из них не тыкал бы в Костю пальцем и не кричал ему обидные слова, однако для юноши, как и для многих людей с ограниченными возможностями, было достаточного одного жалостливого взгляда, чтобы его день испортился окончательно.

Люди этого зачастую не осознавали. В жизни человека с ограниченными возможностями, жалость была почти единственной эмоцией, которую окружающие питали по отношению к нему. А инвалиды впитывали ее словно губка, ведь потоки жалости были неиссякаемы и иного выхода, как принимать все на себя попросту не было. Жалость, принималась инвалидами, как самый настоящий яд. Яд, отравляющий душу. Его токсины никогда не выйдут из организма до конца. По крайней мере до тех пор, пока люди не начнут видеть в инвалидах себе равных. А такое на веку Кости еще не случалось.

Лишь одна Ольга относилась к Кости, как к человеку. Настоящему и полноценному. Она наотрез отказывалась замечать его недуг и вместе с тем признавала их, как что-то совершенно естественное. Это неотъемлемая часть подростка, не самая счастливая, но она есть, а значит с этим нужно считаться. А по-другому, доверия Кости не завоевать. За это юноша искренне ценил свою сиделку, хоть и никогда не показывал этого. За это, честно говоря, Костя и влюбился в Ольгу.

Во всех же остальных, окружающих Константина людях, главенствовало одно чувство: жалость.

Только из жалости Костю приглашали на выпускной. Только из жалости его будут пропускать вне очереди. Только из жалости какая-нибудь девица, искренне уверенная в том, что делает доброе дело, оставит ему свой номер телефона. И конечно же никогда не ответит на звонок Кости. Даже на СМС. Даже на одну гребанную СМС.

При проблемной речи Кости, на большее рассчитывать и не приходилось Ведь даже сам Михаил, к своему стыду, так и не избавился от ощущения, что теперь он смотрит на Костю ни как на родного сына, а как на побитого беззащитного щенка, поводок которого накрепко связал запястья отца, раздирая кожу и впиваясь все глубже и глубже, до самого мяса. Щенка, который не оставит тебя никогда.

Никогда.

Что касается друзей Кости, то их у него попросту не было. Наверное, такое горе, как бы жестоко это не звучало, является одним из лучших средств, которые выявляют настоящих товарищей среди твоего окружения. У Кости и никогда не было настоящего друга. Ни тогда, ни тем более теперь.

Он был общительным и славным парнем, а такие люди всегда рано или поздно обзаводятся приятелями. Общие тусовки, прогулки, походы в кино… все это было весело и здорово, однако никогда не требовало жертв. И это было очень удобно. И для Кости, и для его приятелей. Только сейчас Костя сожалел, что не искал Дружбы и не шел на жертвы ради нее.

А «просто приятели» не оценили новый образ своего «друга». Должно быть инвалидное кресло, туманный взгляд и несуразное мычание в реальной жизни действует на людей куда эффективнее, чем вампиры и оборотни в фильмах ужасов. Поэтому все эти приятели начали убегать из жизни Кости так же быстро, как может бегать пойманный с поличным мужем любовник.