Петр Андреевич носил бороду. Истинно мужское украшение! Густая седина покрывала его щеки и подбородок. Шилов успел обзавестись сединой и к своим семидесяти четырем годам сумел сохранить далеко не самый плачевный вид. Таких, как Петр Андреевич называли настоящими долгожителями, ибо в те времена мало кто доживал хотя бы до пятидесяти лет, не свалившись от очередной хвори.

Зачастую Шилов был обут в простые кожаные сапоги, а из одежды имел темный потертый кафтан-зипун. Обвязанный красным поясом в талии, пекарь представал перед людьми в самом простом обличии. Для Петра Андреевича красота в одежде не имела смысла, да и красоваться в его годы было уже совсем не перед кем. Шилов придерживался постоянства в своем образе жизни, а постоянство, как любил говорить пекарь – это залог успеха.

Пекарня Шиловых была совсем небольшой и была похожа на одну из множества торговых лавок, что расстилаются вдоль“ Купеческой тропы». Кроме отдельных мест, сделанных из грубого камня, пекарня почти полностью была построена из дерева. Ее ширина была не больше шести метров, а длинна едва ли превышала отметку в четыре метра. Крыша пекарни была так же выстлана из дерева, а ее козырек, свисающий над самым прилавком, представлял собой давно потертое, но все так же прочное полотно. Полотно было довольно крепко натянуто веревками и в дождливые дни защищало свежеиспеченный хлеб от влаги, а в ясную погоду была щитом от губительных солнечных лучей.

В пекарне были сооружены две печи – гордость и сердце любой пекарни. Располагались они чуть позади от самого прилавка. В углу каждой из печей всегда лежало по три-четыре охапки дров, а над ними, в свою очередь, на самодельном чугунном крючке висели потрепанные рабочие перчатки. От каждой из двух печей уходили вверх по одной чугунной трубе. Они уже давно были покрыты толстым слоем сажи, отмыть которую не представлялось возможным, но это только больше подтверждало, как долго пекарня Шиловых проработала на благо людей.

К самому потолку, были прибиты мелкие крючки, на которые были насажены пять фонарей. В самих фонарях, в свою очередь, располагались небольшие восковые свечи. В холодные вечера, огоньки от свеч заманивали покупателей словно мотыльков, и казалось запах свежеиспеченного хлеба в такие времена перебивал запах любого коровьего дерьма. За самим же прилавком, прямо вдоль стены, была развешана различная утварь, без которой не мог обойтись ни один уважающий себя пекарь.

Тем не менее, пекарня Шиловых была нечто большим, нежели груда камней, досок да взбитого теста. В семье Петра Андреевича пекарское дело передавалось по наследству десятилетиями. Так было всегда и эта часть наследия считалась по-настоящему неотъемлемой частью в жизни семейства Шиловых. Иногда Петр Андреевич, будучи молодым, задумывался над тем, что на этот свет он был рожден лишь для одной цели. Цели, что дал ему господь, а такие вещи не дано оспаривать никому. Шилов знал – цель своего предназначения – воплощать из теста настоящее чудо. Продолжать дело семьи.

В свое время, а оно не за горами, Петр Андреевич так же передаст это ремесло своему сыну, передаст окончательно и бесповоротно, это уж точно. Да и в то время это было чуть ли не единственным, что отцы мог оставить своим будущим потомкам, что-то полезное и важное. На ряду со всем прочим, эта часть наследия, к тому же, является чем-то по-настоящему материально ощутимой. Лики предков со временем потускнеют и даже мужское воспитание отца может быть размыто о новую эпоху и его новые традиции, но пекарня… пекарня будет стоять всегда. И в памяти горожан останется образ, если уж и не Петра Андреевича Шилова, то нерушимой пекарни, чьи рассказы о выпечки будут простираться на тысячи миль вокруг.

И конечно же в семье Шиловых хранился свой собственный тайный рецепт. Рецепт сытного и вкусного хлеба, который ни утратил своего спроса и во времена Петра Андреевича. Осведомленные горожане, не изменяя традициям, приходили в пекарню снова и снова, лишь бы отведывать вкус, знакомый некоторым с самого детства. А потому дым из труб шел не переставая, бревна в печи сменялись одно за другим, а утварь порой даже не успевала остывать от жаркого пламени печей. Одним словом, дело благородного рода Шиловых все еще жило и не намеривалось отправляться на покой.

А между тем коровник расширял свои владения все больше.

Запах свежего навоза давал знать о себе Шилову довольно часто. Возможно, даже слишком часто, чтобы остаться не замеченным. Словно летящий камень, этот аромат бил прямо в голову, оставляя мерзкое послевкусие во рту на кончике языка. Распространяясь, вонь коровьей мочи способствовала не только возникновению рвотного рефлекса и непроизвольной задержки дыхания, но и «убивала» главное – запах выпечки!

Например, выбирая булочку посвежее и послаще, некоторые из горожан ощущали непривычный и ранее неизведанный для запеченного теста запах кислятины. Неестественный вкус тут же обосновывался на всей поверхности языка. Он буквально отдавал приказ: отказаться от выпечки! И все это Петр Андреевич видел в глазах покупателя все чаще и чаще. Ожидание удовольствия от сладких лепешек превращалось в непонимание и огорчение. Недоумение окутывало покупателей с головой. Они чувствовали себя обманутыми и облапошенными. Жители могли смериться с этим странным соседством, но к запаху бы не привыкли никогда. Не мог привыкнуть к этому и сам Шилов. Другие хоть могли свернуть свои палатки и торговать где подальше, да только у Петра Андреевича была целая лавка. Такую не свернешь, да в кармане не унесешь.

Если день был особо неудачным, то к выпечке разочарованные посетители пекарни получали увесистый бонус: на входе-выходе из пекарни, вляпываясь одну из коровьих лепешек, которые, по иронии судьбы, в какой-то мере так же были частью собственности градоначальника. Да, Скрябин разрешал бродить коровам по всей округе – еще одна его придурковатость, которая, впрочем, никем и никак не наказывалась. Может он видел в них не только скот, но и городскую стражу? Авось спасут еще какого мальчонку? Черт его знал, что творилось в голове градоначальника…

Вся эта ситуация, в свою очередь, закрепляла, а в этом владелец пекарни был убежден, в умах городских жителей одну простую мысль:

«Держись подальше от пекарни Шиловых – говорил Петр Андреевич, озвучивая мнение большинства – Держись подальше, если тебе дорога твоя обувь и твой нос. Держись подальше и держи монеты поближе к телу. Ибо если они пропитаются запахом коровьего дерьма и мочи, их у тебя не примет ни один уважающий себя торговец»

Да, в карманах пекаря все чаще разгуливал ветер. Петр Андреевич был готов поклясться, что где-то в хлеву в этот самый момент над ним смеется самая старая и противная из коров градоначальника. И скорее всего, именно ее стараниями все эти кучи дерьма были развалены по всей дороге вокруг и непосредственно вблизи пекарни Петра Андреевича. Наверное эта тварь и не сдохнет, пока пекарня окончательно не разорится.

Думая обо всем этом Петр Андреевич пропитывался ненавистью к градоначальнику и его коровнику все сильнее. Его начинали мучить кошмары.

В них он резал ножом горло коров в коровнике, одну за другой, держа их за рога и наблюдая, как из них уходит жизнь. Коровы не сопротивляются и не мычат, просто падают замертво, как и подобает рогатому и тупому мешку с дерьмом. А Скрябин стоит рядом и с выпученными глазами и широко открытым ртом замирает в беззвучном крике, но его никто не слышит, все слышат лишь звук входящего куска метала в плоть обитателей коровника. После Шилов наполнял ведра их грязной кровью, смешивал с тестом и выпекал, а после ел, засовывал в открытый рот остолбеневшего градоначальника и смеялся, смеялся, смеялся, смеялся, смеялся.

«Дерьмо»

Именно так высказывался Шилов о всей сложившейся ситуации. Произнося это слово раз за разом, язык непроизвольно начинал елозить по верхнему небу, а губы Петра Андреевича тут же кривились. Обычно такой ритуал заканчивался смачным плевком на землю и презрительным взглядом в сторону коровника. Ох, если бы простого взгляда было бы достаточно, для того чтобы крушить все вокруг…