Немного успокоившись, сидя возле костра и угощая Тереху брусничником, Сыромят успокоенно вымолвил:

– Ну вот, теперь все будет хорошо. И Тереха нашелся, и горячий чай пьем, дальше будет только удача.

Знал бы Сыромят, что еще им предстоит пережить, может, воздержался бы от этих слов. Но вечер был радостный – друг нашелся, живой и здоровый!

Эту ночь, как и предыдущие, друзья провели на ногах. Только разогреются немного горячим кипятком и хождением, подобно теням, по кругу около костра, только, прижавшись друг к другу, усядутся на попоны, как мороз запускал свои холодные щупальца под одежду. От этого начиналась дрожь по всему телу и неимоверно хотелось в теплую избушку, под теплое одеяло.

Вначале Тереха никак не мог отогреться. Он никак не мог почувствовать тепло огня и всем телом приник к костру, а руки запустил почти в пламя. Когда хлебнул горячей настойки, его стало трясти. Засевший за эти дни внутри него мороз с трудом покидал его измученное тело. Данил, не переставая, кипятил воду в банках и подавал ее Терехе, а он, в свою очередь, никак не мог напиться этим горячим эликсиром. По-другому назвать этот оттаянный в жестяной банке с острыми, режущими губы краями, снег в тот момент было никак нельзя. Постепенно он стал приходить в себя, затем его потянуло ко сну. Друзья, дав ему немного поспать, будили его и опять подавали брусничку. Нельзя спать в такой мороз – не проснешься.

Так и прошла еще одна бессонная ночь.

Новый день начался с тихого возгласа Сыромята:

– Светает, мужики. Надо ехать.

На востоке небосклон немного посветлел.

Новое утро началось со вчерашних проблем. Расшевелиться было трудно. Застывшее на морозе усталое тело не хотело двигаться, а Тереха вообще не смог самостоятельно подняться, хотя всю ночь поднимался и, пытаясь согреться, постоянно двигался. Подхватив его под руки с двух сторон, Сыромят с Данилом стали ходить вокруг костра. Постепенно тело задвигалось, дыхание стало глубже, хотя и обжигало морозным воздухом гортань. Вскоре он уже самостоятельно начал переставлять ноги и шевелиться.

Запрягая коней, Сыромят обратил внимание на состояние коня Данила. Он был совсем плох. Дрожь волнами проходила по его телу, и он никак не реагировал на человека, пока его седлали.

– Данил, сможешь пока пешком пройти? Что-то твой конь совсем ослабел. Может, постепенно оклемается.

– Да, вижу. Придется так и сделать. Ну, а вы вдвоем с Терехой?

– Нет, я пешком. Надо коня поберечь. Тереха, сможешь конем управлять? Я буду говорить тебе, куда рулить. А сам буду держаться за стремя.

– Попробую, – еле выговорил Тереха.

– Тереха, подбодрись немного, ты же вчера вечером на своих ногах притопал, а тут расклеиваешься почему-то, – голос Сыромята был уговаривающим, просящим, а взгляд – жалостливым.

– Хорошо, Сыромят. Просто ко сну клонит и клонит. Мороза уже не чувствую. Холодно и холодно. Все одинаково стало.

– Мужики, давайте хлебнем брусничку. Напитки уже готовы. Поможет.

– Данил, молодец, все успеваешь.

Хотя брусничка была и сейчас хороша, но той приятности для вкуса, как вчера, уже не было. Испив горячего, немного подбодрились. Пусть костер и не жаловал особым теплом, но отрываться от этого, скорее воображаемого, уюта и тепла не хотелось. Немного посидев и обсудив направление движения, поднялись.

Вдвоем кое-как водрузили Тереху на лошадь и тронулись в путь. Перед выездом Сыромят разорвал свой шарф по длине и обвязал половиной шею Терехе – пальцы Терехи не желали слушаться. Отрезав веревку с развязки для приторачивания груза к седлу, Сыромят подвязал Терехе наушники шапки на темени бантиком. Вспомнив при этом, как в первый день усаживали Колю на коня, Сыромят в душе даже не улыбнулся.

Пока собирались – вроде как подпоясались только – уже вовсю рассвело. Путь теперь пролегал исключительно по целине. Немного пройдя, Данил крикнул:

– Сыромят, давай завернем до коня Терехи! Может, ожил. Хотя вряд ли. Если помер, то хотя бы мяса возьмем, поедим. И карабин Терехин еще там.

– На таком морозе павшая лошадь уже не поднимется. А мясо павшей лошади совсем для еды не годится.

– Ну давай, Сыромят. Совсем небольшой крюк ведь, наверное. Почти по пути.

– Ладно, хорошо.

Лошадей привязали в стороне, чтобы не испугать их. Тереху тоже спустили с седла и усадили на поваленное дерево, а сами с ножами и топором подошли к окоченевшей уже туше коня.

Конь остался лежать в той же позе, в которой его оставил Тереха. Сыромят с Данилом, приложив немного усилий, выдернули из-под туши седло, попону и карабин.

– Откуда срезать? – Данил оглядел друзей. – Ляжка уже мерз лая, живот снизу еще теплый должен быть. Можно там ребра срезать.

– Давай ребра. Только вряд ли что будет съедобно.

– Ничо-о! Для перекуса сойдет. Перевернем тушу? Перевернутая туша коня, как и предположил Данил, под брюхом оказалась не мерзлой. Пока Сыромят развел огонь, Данил уже ошкурил часть лошадиных ребер и топором вырубил их.

Друзей ждало разочарование. После того как поделенное на части мясо поднесли к огню и только начало оно испускать аппетитный запах, как тонкий слой мяса на кости на глазах зашкворчал, запузырился и стаял. На ребрах остались пересохшие, совсем небольшие кусочки, которые даже на перекус не годились, а на вкус – наверное, подметки поношенных сапог и то вкуснее.

– Ну вот. А ты не верил, Данил. Отец мне рассказывал, что с мертвечины ничего не поимеешь. Скоро полдень, мужики, двигаться надо.

Не солоно хлебавши, только выпив в очередной раз горячей воды из банки, друзья водрузили засыпающего на ходу Тереху в седло и двинулись дальше. Из вещей взяли только карабин, который приторочили к седлу Данила. Данил, не смирившись с поражением, прихватил с собой кусок сырого мяса и, как ни противились душа и вкус, стал жевать на ходу, отрывая по небольшому кусочку. По ходу движения Сыромят внимательно наблюдал за Терехой.

Тот постоянно засыпал, поэтому его надо было время от времени теребить, будить и вообще следить, чтобы он не упал с лошади, не уронил рукавицы или вовремя пригнулся под встречную ветку. Подруливать конем тоже приходилось Сыромяту. Держась за левое стремя, он подталкивал или немного тянул лошадь и та его понимала, поворачивая то влево, то вправо. Понимала она и то, что спешить нельзя. Время от времени, кося глазами в сторону идущего рядом хозяина, Холорук всхрапывал и то тянул вверх, то тормозил, спускаясь вниз.

Тяжелее приходилось Данилу. Он так и не уселся на своего коня. Слишком замученным было животное. Если бы Данил не тянул его безостановочно, то он бы остановился и слег. Так продолжалось до полудня.

Сыромят после преодоления очередного подъема, оглянувшись, не увидел ни Данила, ни его лошади. Переводя дыхание и теребя в очередной раз Тереху, он стал ждать. Прислонился к дереву, но усаживаться не стал, хотя соблазн расслабиться был велик. Постепенно дыхание успокоилось, вроде как даже воздух потеплел. И вдруг ему причудилось лето. Ласковый теплый ветер дунул ему в лицо и он, стоя на берегу, прыгнул в теплую воду родной Амги. Летел долго, а вода никак не хотела приближаться. Вдруг перед глазами Сыромята оказалась не теплая вода родной речки, а темная холодная пучина с плывущими льдинами. Он окунулся туда с головой. Очнулся Сыромят, уже упав вниз по склону преодоленного было подъема. Побарахтавшись в снегу, он поднялся и почувствовал неожиданный прилив сил. Даже минутный, а возможно и меньше, сон придал силы.

Данила все не было. Тереха, сидя на лошади, спал. Поднявшись наверх, Сыромят растеребил друга. Тот ничего не понимающим взглядом огляделся вокруг и уставился на Сыромята.

– Тереха, проснись! Слезай с коня. Подбодрись немного. Данила нет, что-то случилось. Надо идти к нему.

– Сейчас, сейчас. Еще чуть-чуть.

– Все, Тереха, давай сползай, я помогу.

Вытащив ноги Терехи из стремян, Сыромят стащил его вниз и прислонил к дереву. Затем привязал коня и сразу зашагал вниз. Пройдя совсем немного, увидел, что конь Данила лежал на брюхе, уронив голову на снег, а Данил, усевшись перед ним на колени, дергал за узду и что-то ему говорил.