Художественное оформление: Редакция Eksmo Digital (RED)

В оформлении использована фотография:

© Valentina Shilkina / iStock / Getty Images Plus / GettyImages.ru

Утро началось, как всегда, с растопки вечно дымящей железной печурки. Благо, изба с просмоленными от дыма и табака стенами зимой хорошо удерживала тепло, а летом сохраняла прохладу.

Построена она была еще в советские годы для нужд совхоза. Срубил ее промышлявший здесь знаменитый охотник, имевший государственные награды, – Иван Герасимович Петров, в обиходе более известный как Саарба Уйбаан, а в переводе на русский – Иван Соболь. Крепкая изба размерами не впечатляла, но четыре-пять человек, при желании, могли свободно в ней разместиться. Окна ее, как во всех охотничьих избушках, регулярно ремонтировали целлофаном располагавшиеся тут охотники. Что же до избы Уйбаана, то целлофан ее окон так же регулярно каждую весну и лето разрывался медведем. Это стало традицией: зверь заходил в дверь, а выходил через окно. Что побуждало заматеревшего зверя к таким похождениям, никто не знал. Самое интересное было то, что медведь никогда ничего в избе не трогал, – просто заходил и выходил именно таким манером. Охотники объясняли эту привычку довольно просто: обход территории и нежелание старого зверя ссориться с соседями. Никаких пакостей медведь не устраивал, при встрече с охотниками обходил их стороной. Такое деликатное и, в общем-то, продиктованное желанием жить в мире обхождение люди ценили, и сами тоже не устраивали на медведя охоту; если же собаки, нечаянно наткнувшись на него, начинали его облаивать, – сразу их отзывали. Понимали охотники, что на место старого медведя придет другой, более молодой, а вот уживутся ли они с ним – это было серьезным вопросом. Старый пес Туйгун, давно смирившийся с подобным отношением к зверю, перестал даже обращать на него внимание, а при встречах на узкой звериной тропке, нехотя и не теряя достоинства, отходил в сторону. Хозяин, как-никак.

Печка наконец-то разгорелась. Чайник зашипел, а куски мяса на сковороде зашкворчали и начали испускать аппетитный аромат. Руслан, которого деревенский люд за высокий рост, прямую осанку и худобу называли Коноккой – от якутского слова «прямой», – не спеша готовил себе нехитрое угощение. В этот день он никуда не собирался, решил дать отдых коню, с которого не сходил уже две недели. Да и работа по хозяйству накопилась. В этой местности Коноккой охотился девятый год. Знал, как говорится, каждый кустик и где какой зверь стоит.

Осень выдалась теплая, до начала ноября морозов не было. Забой скотины начался только после октябрьских праздников, и на карася мунха (ловля неводом) состоялась тоже только после праздников. Управившись со всеми осенними домашними делами, Коноккой на своей лошаденке, погрузив на сани весь немудреный охотничий скарб, выехал на угодья только в середине ноября. В этом году Байанай – дух тайги и охоты – особых сюрпризов не преподнес, год был такой же, как предыдущие. Соболь в капкан шел нехотя. Расчет был только на собаку. В общем-то, охотники каждый раз так говорят: соболя нет, но при подведении итогов обычно цифра выходит неплохая. Ведь каждый охотник, однажды отхвативший фарт, всегда стремится к тому же или даже более высокому результату. Отсюда и всегдашнее недовольство тем, что имеют в настоящий момент. А насчет зверя Коноккой не торопился. Мясо «на поесть» было: оставили осенние охотники в лабазе, – а для дома он добудет его перед отъездом, ближе к новому году. Сохатый был на угодьях. У Коноккоя имелись старенький, оставшийся от совхоза карабин СКС и совсем уже старый, шестидесятых или семидесятых годов прошлого века, ТОЗ-8. Оружие по наследству перешло новому хозяину – кооперативу – и уже давненько находилось в постоянном пользовании самого охотника. Патроны он покупал к оружию сам, хранил их у себя и брал с собой в лес, когда считал нужным. Выданные в райотделе милиции, или полиции, как прозывают ее ныне, разрешения находились всегда дома в сейфе; Коноккой брал их с собой только тогда, когда уезжал на угодья.

Хотя до самой избы можно было добраться на автомашине, Коноккой всегда добирался туда на лошади, точнее, на санях. Считал, что техника – штука капризная и в лесу для охоты не совсем подходящая. Дичь-то водилась не на дороге. Неторопливый и степенный Коноккой умело управлялся с лошадью, да и сама она слушалась хозяина легко и без особого принуждения. На кормежку Коноккой отпускал лошадь без пут, а по утрам подзывал стуком палки по вед ру: овес решал много вопросов.

Первичный азарт уже прошел. Коноккой проехался по всем закоулкам местности и добыл достаточно соболя, чтобы домой зайти твердой поступью. Как говорится по-якутски – «проламывая ногами половицы». Туйгун в этом году тоже не подвел, хотя и в возрасте собачка. Коноккой уже подумывал о щенке. Ведь охотничьи собаки долго не живут, а опыт охотник должен успеть передать.

После завтрака Коноккой наколол дров целую поленницу, натаскал льда с озерка и накидал снега на завалинку избы. За работой не заметил, как солнце перевалило за полдень. Лошадь по имени Ноохой уже достаточно времени околачивалась возле избы, желая получить свою долю овса. Конечно, хозяин не обошел друга вниманием. Довольно похрустывая зерном, Ноохой спокойно дал себя привязать к дереву. Сегодня лошадь все равно понадобится. Позже Коноккой собирался съездить в заброшенную избу неподалеку и осмотреть там печку.

Пройдя в избу, охотник подложил дров в печурку и поставил разогреваться чайник. В это время на улице залаял Туйгун. От неожиданности Коноккой, выпрямившись, ударился головой о притолоку, затем, почесывая ушиб, стал прислушиваться к происходящему на улице. Туйгун, не переставая лаять, побежал в сторону дороги. Вскоре с той стороны послышался шум мотора, затем заржал Ноохой. Поняв, что пожаловали незваные и нежданные гости, Коноккой вышел на улицу.

К дому подъезжал серого цвета джип. На таких часто приезжали в деревню охотники из города. Так называемые «охотники». К ним Коноккой относился терпеливо. Особого ущерба не приносили, бахвальства только много. С разными иностранными ружьями, одетые порой на все сто тысяч рублей, вечно пахнущие спиртным, большинство – с толстыми животами. Опасности они не представляли, да и как конкуренты были несостоятельны.

С интересом посматривая на авто, Коноккой прикурил сигарету. Кто бы мог пожаловать в такое неурочное время, ведь вроде сегодня вторник? Не суббота и не пятница. Да и раньше вроде бы он не встречал тех, кто сидел в кабине.

Задняя дверь распахнулась. Из джипа вышел среднего роста крепкий мужчина лет за сорок, без шапки, в свитере, с коротко подстриженными стоячими волосами – так называемой «площадкой». Увидев этого человека, Коноккой сразу напрягся. Это был охотинспектор Мастыров, известный всем охотникам района. Настроение у Коноккоя сразу упало, солнечный день как-то быстро поблек. Встреча с такими людьми на угодьях охотнику обычно ничего хорошего не предвещает. Спокойно начавшийся выходной день привнес совершенно другие краски.

Мастыров по-хозяйски огляделся и, не обращая внимания на лаявшего Туйгуна, подошел к Коноккою. Обычного в таких ситуациях рукопожатия не последовало. Спокойным и уверенным голосом инспектор, глядя неотрывно в глаза охотнику, словно тот уже находился на допросе, спросил:

– Ну что, как охота? Много добыл?

– Все как подобает, – ответил Коноккой, отводя глаза от вперившегося в него самоуверенного взгляда инспектора.

– Что мелочишься? Год хороший. И мясо, и пушнину, наверное, добыл достаточно. Чаем угостишь?

Опомнившись, что не пригласил приезжих в избу, Коноккой засуетился и распахнул дверь. Все приезжие, а их оказалось четверо, пригнувшись, пролезли в дверь. Изба сразу переполнилась, стало тесно.

Чайник разогрелся. Охотник принялся разливать чай по кружкам. Кроме сахара, хлеба и масла на столе ничего не было, а гости ничего с собой не принесли. Как ни странно, спиртного не было тоже. Да и объяснялось это, скорей всего, просто. Мастыров был на службе, поэтому негоже было ему распивать спиртное вместе с охотниками.