Анна… Психолог из Лост Арка… Дети… Как овощ… Фьюжинер Гагарин… Эдвард… И наконец… Мэй…

Безумная карусель минувших событий закрутилась-завертелась перед глазами. Илона захлестнула паника, лишая сил и делая ноги ватными. И он не придумал ничего лучше, чем со всей дури садануть сержанта по затылку. Вацлав распластался на земле, широко раскинув руки.

Сам Илон где стоял, там и сел. Приложил горячий лоб к пистолету, а потом больно застучал им по голове, словно старался выбить из нее любую мысль о том, что Мэй… погибла из-за него.

День убегал, тащил за собой свой широкий небесно-голубой плащ и солнце, закатывая его за горизонт. Тени размывались в густых сумерках. Лес изменился, покрываясь пятнами ночи. Сделался тихим-тихим.

Илон слышал свое беспокойное и прерывистое дыхание. Он запыхался, но продолжал шагать уже проторенной дорогой — в сторону мертвого города, не оборачиваясь и не останавливаясь. На плече в такт шагов качался автомат, другой держали влажные ладони, поясницу холодил пистолет, а на боку поблескивал армейский нож.

Жаркое тело никак не остывало, несмотря на подступившую ночь; ветви, неожиданно выпрыгивающие из темноты, хлестали по лицу; во рту стоял привкус чеснока, уксуса и подгоревшего мяса, несколько волокон крепко застряли в зубах, подбрасывая угли в пылающую белым пламенем топку раздражения и ненависти.

Ярость, словно прорвавшаяся из преисподней, толкала и толкала вперед. Но останавливаться было нельзя. Илону казалось, что если он хоть на минуту сделает привал, прильнет к дереву, даст натруженным ногам отдохнуть, то случится что-то непоправимое. Его поймают, начнут преследовать или подстрелят.

Братьев он привязал к дереву, их же ремнями перетянул запястья и привязал, сложив руки за спиной. Но надежно ли?.. Илон не помнил, не мог с уверенностью сказать, правильно ли сплел узлы и туго ли затянул. Воспоминания приходили урывками, зажигались фрагментами и исчезали, как вспышки фейерверков в воздухе.

Вскоре на лес наползла полновластная ночь, и пришлось сбавить шаг, чтобы не расшибиться впотьмах. Стало полегче, а когда из отнятой у кавенов фляжки на волосы, на лицо и в рот пролилась вода, еще лучше. Почти хорошо.

Однако с облегчением вернулись и мрачные мысли, от которых, увы, нельзя было скрыться. Мэй, милая Мэй не только спасла его ценой своей жизни, но и погибла из-за него. Из-за его идиотских желаний, его глупых амбиций… От осознания этого становилось гораздо больнее, чем от удара или пореза. Боль кромсала и жгла что-то в груди, в голове — саму человеческую сущность, саму душу. И терпеть ее было невыносимо.

Когда впереди наконец-то замаячили знакомые очертания зданий мертвого города, Илон, измотанный и подавленный, едва не упал от бессилия. Однако все равно не позволил себе передышку, пока не устроился на крыше одного из них. Теперь оставалось только ждать. Ждать и надеяться, что сержант не соврал, и где-то здесь, среди руин, объявится Скар.

Над ним бело-голубыми гирляндами висели звезды. Тьма простиралась от горизонта до горизонта; среди руин было неприятно тихо, даже ветерок не вздыхал. Илону чудилось, что он один в мертвом городе, и нет здесь ничего, кроме осыпающихся домов и разъедаемых ржавчиной аэрокаров.

Его терзали опасения, что, возможно, так и есть. А рассказ сержанта — самая обыкновенная ложь, на которую он купился, как ребенок. И теперь напрасно всматривается в темноту в надежде заметить какой-нибудь проблеск. Но тогда получается, что весь этот путь был пройден зря? Пройден лишь за тем, чтобы узнать причину убийства Мэй… От этого на душе делалось совсем гадко.

Дурея от ожидания, Илон вновь обвел здания внимательным взглядом и… не увидел ничего. Только бесконечные руины, занесенные песком и пылью, заросшие травой и кустарниками, выступали из темноты.

Он смиренно вздохнул и твердо решил, что все равно не уйдет. Будет ждать всю ночь. А когда наступит рассвет, то обыщет каждый дом в Дэдтауне, поднимется на каждый этаж, заглянет в каждую уцелевшую комнату. И будет искать Скара дальше. Пока не найдет. Пока не отомстит.

Прошло три часа, когда глухой и прочный мешок тишины проткнул грозный гул. Шорохи и шелест затопили дремлющий город — прокатились от дома к дому, словно овации ликующей толпы. Аэрокар садился без сигнальных огней, однако вспышки голубого пламени, прожигающие застоялый мрак, выдавали его с потрохами.

Илон глядел во все глаза, отсчитывая дома, которые разделяли его и планирующую к руинам машину. Хотел рвануть сразу к цели, но решил обождать, пока железное брюхо не коснется земли. И бросился вниз, как только грохот с присвистом стихли, а серебристо-голубые вспышки растаяли в ночи.

Ожидание закончилось, время настало. Дышит он ровно и глубоко, ноги больше не подводят и несут вниз по ступеням легко и ровно, автомат зажат в кулаках, а нож на боку играет в лунном свете. Страха нет. Его затмила ненависть. Осталось лишь добраться до Скара и выплеснуть ее до последней капли.

Илон выскочил на улицу, обогнул яму и бодрым шагом направился в сторону севшей машины. Звезды закружились в темном небосводе, слева и справа потянулись хмурые дома. Иногда он срывался на бег, но темный спутник, рожденный закинутой инфой, быстро его одергивал. Кругом кромешный мрак, бежать без оглядки слишком шумно и глупо. Илон соглашался, однако едва себя сдерживал.

Он преодолел примерно половину пути, когда в здании, у которого сел аэрокар, примерно на пятом-шестом этаже зажглись белые огни. Лихорадочно забегали, запрыгали, запорхали, словно большие светлячки, и успокоились, чуть подергиваясь в темноте.

Так даже лучше, — подумал Илон, остановившись лишь на миг. — Скар там, он непременно должен быть там.

Теперь он ясно видел цель. И почти ничего, кроме нее. Это высокое здание — возможно, самое высокое во всем Дэдтауне, и эти белые огни, подрагивающие высоко над землей. Они словно маяк указывали путь, влекли к себе, притягивали, манили.

За пятьдесят шагов жо аэрокара Илон пригнулся, прислушался, осмотрелся и, убедившись, что вокруг нет опасности, короткими перебежками от развалин к развалинам добрался до машины. Серебристо-серая птичка, посаженная среди метелок колючих кустарников, остывала, но все еще хранило тепло полета. В салоне никого не было, как и у дверей высотки.

Предвкушение схватки щекотало нервы. Медленно и осторожно Илон двинулся к зданию, держа автомат наготове. Почти бесшумно приоткрыл покореженную тяжелую дверь и начал подниматься по лестнице, стараясь взглядом обхватить и ступени под ногами, и лестничные пролеты.

Под лестницей, на первом этаже сердито гудел генератор, а от него ветвились провода, проброшенные между этажами.

На втором этаже Илон услышал слабые стоны и заметил, что провода тут расходятся: один бежал в квартиру слева, другой уходил вверх, повиснув между этажами. Понять, откуда плыли стоны, было легче легкого.

Мягко, как кошка, ступая, Илон пошел на звук. В квартире, куда черным змеем уползал провод, не было дверей, а из комнаты, сразу за коридором, сочилось апельсиново-мутное мерцание, словно там горел камин или костер. Но Илон не чувствовал ни дыма, ни гари, только пыль, жесткую и густую.

На то, чтобы бесшумно миновать коридор, потребовалось время. Но зато сидевший в просторной комнате громила даже ухом не повел, когда Илон в нее заглянул. На столике в дальнем углу булькала лава-лампа, зловещий свет подрагивал оранжевыми всплесками в осколках разбитого окна и играл на непонятных серебристых приборах и деталях, которыми были захламлены все полки.

В обветшалой гостиной находились двое. Один, широкоплечий детина с бритой головой, разместился на стуле и дымил сигаретой, со смаком пуская струйки дыма в потолок. Другой, тоже довольно крепкий малый, только связанный по рукам и ногам, лежал на полу у окна, гоняя разбитым носом стоны; на его лице не было живого места.

Илон осторожно положил автомат на пол, ладонь сама собой потянулась к ножу. Этого кекса нужно убрать по-тихому. Одним точным ударом — прямо в сердце. Зажать рот и ударить в грудь, резко — ничего сложного. Илон никак не мог привыкнуть к новым воспоминаниям. Было странно и немного жутко. Он как будто проделывал этого сотню раз, помнил каждое движение до малейших деталей. Но в то же время…