Людям свойственно меняться. Обстоятельства требуют того, но, к сожалению, чаще всего люди становятся худшей версией себя. Какая теперь я – решать вам, однако осмелюсь высказаться, что обновлённая Рэйчел мне нравится больше, потому что отныне я использую мозг, а не сердце. И два моих полушария деспотично велят быстро закутаться в тёплое одеяло.

Ночь перед Рождеством прошла скорее как ночь перед Хэллоуином. После, выражусь так, «извержения», я облегчено выдохнула и выпила приготовленную Айзеком шипучку от тошноты. Мне было безумно неловко перед ним и отвратительно некомфортно перед хозяином дома, чертовым Никсоном, однако поделать я с собой уже ничего не могла. Даже если бы наступил конец света, я бы не двинулась с места, наоборот, обрадовалась бы, что мой личный кошмар наконец-то закончится.

Роуз, плохо соображающая, сидела со мной в свободной комнате и ласково гладила руку, виновато кусая нижнюю губу. Она не поднимала взгляда, ибо знала, что своим я её сожру, потому просто помалкивала, понурив голову, будто побитый щенок.

Спальня, в которой меня уложили буквально на десять минут, показалась мне забавной, и я подумала, что здесь спит Айзек. Острота моего зрения и наблюдательность позволили заметить на полках разные учебники, которые выдаются в моем колледже, на столике с ноутбуком лежали различные масла и какая-то побрякушка из ракушки. Стул, стоящий прямо в тютелька в тютельку в специально выделенное для него отверстие стола, вещи на комоде, сложенные в ровный прямоугольник, даже домашние тапочки, лежащие впритык друг к другу, подсказали мне неоднозначную черту характера студента – он перфекционист. Помню, подумала в тот момент, что это сложно. Любой непорядок выводит из себя. Интересно, а хаос внутри самого себя перфекционисты способны пережить или они каждый день страдают из-за этого?

В конечном итоге, разогнав всех гостей, абсолютно трезвый Никсон, окинув меня раздражённым и высокомерным взглядом, объявил, что отвезёт нас «с моей шумной подружкой» домой. Конечно я возмутилась. Кто угодно, да хоть Фредди Крюгер, но только не этот самодовольный болван, однако, мне пришлось уступить, поскольку Никсон оставался единственным трезвым и не страдающим отравлением человеком в округе. Поэтому мы спустились к моей колымаге, которую я отныне буду ласково называть Бетти, и сели в не очень удобный салон. Благо шатен хотя бы не отшутился по поводу внешнего вида Бетти, а то я ему точно прописала бы парочку ударов в нос.

В двадцать минут четвёртого утра мы приехали к дому семьи Фишер.

Я вспоминаю эту поездочку с кислым лицом, но сейчас лучше перестать это делать.

Интенсивно вытирая полотенцем мокрые волосы, выхожу из душа, кончиком носа услышав прекрасный, сводящий с ума желудок, аромат жаренной индейки. Через мгновение мой живот жалобно заурчал. Несчастный… Да уж, кто-то будет сегодня набивать брюхо всякими вкусностями, а кто-то, не будем показывать пальцем, станет давиться пресной кашей. Отравление в праздники – настоящая катастрофа для любителей поесть.

– С Рождеством и доброго утра! – энергично встречает меня, лежащая на кровати, Роуз.

Она, одетая в розовый тёплый халат, под которым пряталась белоснежная пижама, смотрит ожидающе на меня и неловко улыбается.

Я недовольно буркнула, повесив полотенце на спинку стула. Её комната с последнего моего визита изменилась только тем, что постельное белье теперь вишнёвого оттенка, а туалетный столик не забит всякими тюбиками, косметичкой и браслетами. Все чисто и аккуратно. Наверное, Реджина постаралась.

– Скорее адского утра, – сев на край кровати, отвечаю я, всем своим видом показывая, что до сих пор злюсь.

Достаю руками до коробки с феном, быстро и ловко подключив его к розетке.

– Как себя чувствуешь? Цвет лица стал лучше, – прищурившись, продолжает блондинка.

Она лениво переворачивается на живот и, работая локтями, ползёт ко мне, свесив кисти на пол. Я стараюсь держать планку и выглядеть максимально твёрдо. Пусть знает и видит, что вчерашний её побег заставил меня страдать. А что? Она заслужила.

– Я выпила таблетку. Мне уже лучше, – говорю кратко и тут же включаю фен, тем самым перебив реплику подруги.

Та шикнула и скрестила ноги в воздухе. Потребовалось три минуты, чтобы высушить голову и ещё одна, дабы нанести на лицо крем для сухой кожи.

– Твоя мама приехала. Они в гостиной завтракают. Моя ей все рассказала, так что тебя ругать не будут, – мягким голосом поведала мне очевидное Роуз, и я, усмехаясь, поворачиваюсь к ней на девяносто градусов.

Подлизывается, старается углы сгладить…

– Меня и не за что ругать. Я за твою шкуру беспокоилась, дура, – тыкаю пальцем ей в ребро, отчего блондинка визжит, – я готова выслушать твои объяснения. У тебя со Скоттом какие-то проблемы?

Услышав имя возлюбленного, Фишер заметно мрачнеет, стирая улыбку с девственно чистого лица и садится по-турецки, избегая зрительного контакта.

Так, мне её реакция не по душе. Начало многообещающее.

– Мы расстались, – на выдохе произносит Ро, и я опешила.

Приподняв брови ко лбу, раскрыла рот, но ничего не в силах выпалить, ведь сказать в такой ситуации мало, что возможно. Ну, не считая «мне жаль», «какой ужас», «почему так? Это трагедия». Тем не менее мне не нравится разбрасываться клишевыми фразами, я лучше искренне поддержу её молчание. Потому что молчание порой имеет куда больше содержания, чем обильный поток слов.

Сплетя наши пальцы, сидим в полной тишине несколько секунд.

Да, неожиданно. Оглядываясь назад, на историю любви друзей, я искренне не понимаю, что могло сломаться. Какой механизм дал сбой? Все казалось идеальным: эти безбашенные поступки, поездки на мотоцикле, встречи в «Сходке», свидания… Даже банальная первая встреча. Как чертов романтический фильм. Но если все так радужно и прекрасно, тогда почему любовь угасла и исчезла? Кто виновник беспредела? Может, любовь – это песочные часы? Закончились песчинки, так мы перевернём вверх дном, чтобы заново пошёл отсчёт… И так раз за разом, пока однажды часы не разобьются. Стекло есть люди, любовь есть песок.

– Скучаешь по нему? – неуверенно спросила я ломко.

Роуз улыбнулась так сладко, так нежно, что я как будто ощутила вкус сахарной пудры на языке.

– Скучаю. Люблю… Но быть с ним больше не хочу. Он первый отдалился, Рэй. Теперь он в баскетбольном клубе университета. Звезда, можно сказать. Постоянно в разъездах, на учебе или ещё где-то… Я виделась с ним только по утрам. Мне было так одиноко, Рэйчел, – она моргнула, выпустив скупую слезу и поджала дрожащую губу, стараясь не выглядеть передо мной жалкой.

Кажется, мы с ней поменялись ролями. Пришёл мой черёд вытирать чужие слёзы из-за разбитого сердца. Это больно. Не так сильно, как от шипов Бородавчатки, но все же…

– Почему ты не позвонила мне, м? Почему тащила этот груз одна? Я бы… – нравоучительным тоном заговорила я, но Роуз устало перебивает:

– Что ты? Да брось, Рэй, это не смешно. Как я могла тебе жаловаться на такое, зная твои травмы из-за Эрика?

Сердце испустило сильный удар, от которого показалось, что меня ударили кувалдой. Такое ощущение, точно ледяной водой окатили и заставили плясать на морозе. Имя. Одно имя, и я в нокауте. До этого никто: ни мама, ни бабушка, никто не вспоминал данного человека, а эта блондинка взяла и ляпнула. Хотя, чего молчать? Он ведь только призрак из прошлого. Фантом, который стоит изгнать из своей головы.

– Причём здесь он? Мы говорим о Скотте. Они очень разные, – нервно поправляя лохматые волосы, тараторю я.

– Но они были лучшими друзьями. И знаешь, не такие они уж и разные.

– Ладно, – приподняла руки, громко выпалив. – Кто стал инициатором разрыва?

Фишер, облизывая уголок ненакрашенных губ, хмурится, после чего издаёт тихое хриплое мычание.

– Оба.

Закатываю глаза, глубоко вздыхая.

– Кто первый предложил расстаться? – парирую, хочу донести до неё очевидную вещь.

– Ну, мы ссорились… И я в сердцах сказала, что лучше вообще оставить друг друга в покое. А Скотт ответил, – Ро откашлялась, сделав голос как у парня, – «единственная здравая мысль из твоих уст за последние месяцы».