Каноль следил глазами за этим милым белым привидением, которое, удаляясь, простирало к нему руки. Но вдруг он вспомнил, что его ждут в другом месте, и бросился вверх по лестнице, приказав сержанту и солдатам идти за собою.

Вибрак стоял в его комнате, бледный, без шляпы, со шпагою в руках.

– Господин комендант! – закричал он, увидав Каноля. – Неприятель в крепости!

– Знаю.

– Что же делать?

– Что за вопрос? Умирать!

Каноль бросился на внутренний двор. На дороге он увидел топор и схватил его.

Двор был наполнен врагами. Человек шестьдесят крепостных солдат старались защищать вход в комнаты Каноля. Со всех сторон слышались крики и выстрелы: это показывало, что везде дерутся.

– Комендант! Комендант! – закричали солдаты, увидав Каноля.

– Да, да, – отвечал он, – комендант ваш пришел умереть с вами! Мужайтесь, друзья мои! Вас взяли изменой, не надеясь победить.

– На войне все хорошо, – сказал Равальи насмешливым голосом, Равальи, у которого рука была подвязана, но который дрался отчаянно и поджигал солдат своих схватить Каноля. – Сдавайся, Каноль, сдавайся! – кричал он. – Тебе предложат выгодные условия.

– А, это ты, Равальи! – вскричал Каноль. – Я думал, что уже заплатил тебе долг дружбы! Но ты еще недоволен, так погоди же...

Каноль, прыгнув шагов на пять вперед, бросился с топором на Равальи с такою силою, что топор раздробил шлем офицера, стоявшего возле Равальи. Несчастный офицер упал мертвый.

– А, так вот каким образом ты отвечаешь на мою учтивость? – сказал Равальи. – Пора бы мне привыкнуть к твоей манере! Друзья мои, он с ума сошел. Стреляйте в него, стреляйте!

Тотчас из неприятельское рядов раздался залп. Пять или шесть человек упало около Каноля.

– Пали! – закричал он своим.

По его приказанию выстрелили только три или четыре человека. Захваченные врасплох в ту самую минуту, как они спали спокойно, солдаты Каноля потеряли присутствие духа.

Каноль понял, что нечего делать.

– Вернемся в крепость, Вибрак, – сказал он, – возьмем с собой и солдат. Запрем двери и сдадимся только тогда, когда они возьмут нас приступом.

– Стреляй! – закричали два голоса – герцога де Ларошфуко и господина Эспанье. – Воспомните об убитых товарищах, они требуют мщения! Стреляйте!

Опять град пуль засвистал около Каноля, но не нанес ему вреда, однако же значительно уменьшил его отряд.

– Назад! – закричал Вибрак.

– Вперед! Вперед! – кричал Равальи. – За ними, скорей!

Враги бросились вперед. Каноль не более как с дюжиною солдат выдержал их натиск, он поднял ружье убитого солдата и действовал им, как палицей.

Все его товарищи вошли в дом, он вошел туда после всех с Вибраком.

Оба они с неимоверными усилиями притворили дверь, несмотря на сопротивление осаждавших, и заперли ее огромным железным засовом.

Окна были с железными решетками.

– Топоров! Если нужно, пушек сюда! – кричал герцог де Ларошфуко. – Мы должны взять их живыми или мертвыми.

Страшный залп последовал за этими словами: две или три пули пробили дверь. Одна из этих пуль раздробила ногу Вибраку.

– Ну, комендант, – сказал он, – мое дело кончено, устраивайте теперь ваше.

И он опустился вдоль стены, потому что не мог уже стоять на ногах.

Каноль осмотрелся кругом. Человек двенадцать могли еще защищаться. В числе их находился и сержант, которому поручено было смотреть за бочонком.

– Где факел? – спросил он. – Куда ты девал факел?

– Я бросил его там, у бочонка.

– Он еще горит?

– Может быть.

– Хорошо. Выведи всех этих людей заднею дверью. Постарайся выхлопотать для себя и для них самые выгодные условия. Остальное – уже мое дело.

– Но...

– Повиноваться!

Сержант опустил голову и подал солдатам знак идти за ним. Все они скоро исчезли во внутренних апартаментах: они поняла намерение Каноля и вовсе не желали взлететь с ним на воздух.

Каноль начал прислушиваться: дверь рубили топорами, что, однако же, не мешало перестрелке продолжаться. Стреляли наудачу в окна, полагая, что за окнами спрятались осажденные.

Вдруг страшный грохот показал, что дверь развалилась, и Каноль слышал, как толпа бросилась в замок с радостными криками.

– Хорошо, хорошо, – прошептал он, – через пять минут эти радостные крики превратятся в стоны отчаяния.

И он бросился в подземелье.

Там на бочонке с порохом сидел молодой человек, у ног его дымился факел. Он закрыл лицо обеими руками. Услышав шум, юноша поднял голову. Каноль узнал виконтессу.

– А, вот и он наконец! – вскричала она.

– Клара! – прошептал Каноль. – Зачем вы здесь?

– Умереть с вами, если вы хотите умереть.

– Я обесславлен! Я погиб! Мне остается только умереть.

– Вы спасены и со славой, вы спасены мною!

– Вы погубили меня! Слышите ли их? Вот они идут! Бегите, Клара, бегите через это подземелье! Остается еще минут пять, более вам не нужно...

– Я не уйду.

– Но знаете ли, зачем я сошел сюда? Знаете ли, что я хочу сделать?

Виконтесса подняла факел, поднесла его к бочонку и сказала:

– Догадываюсь!

– Клара! – вскричал испуганный Каноль.

– Скажите еще раз, что хотите умереть вместе со мною.

Бледное лицо Клары показывало такую решимость, что Каноль убедился, она исполнит обещание. Он остановился.

– Но чего же вы хотите? – спросил он.

– Сдайтесь!

– Никогда!

– Время драгоценно, – продолжала виконтесса, – сдавайтесь! Предлагаю вам жизнь, предлагаю вам славу, потому что доставляю вам превосходное извинение: измену!

– Так позвольте мне бежать... Я брошусь к ногам короля и выпрошу у него позволение отмстить за себя.

– Нет, вы не убежите.

– Почему же?

– Потому что я не могу жить так... Не могу жить без вас... Потому что я вас люблю.

– Сдаюсь! Сдаюсь! – вскричал Каноль, падая на колени перед виконтессой и отбрасывая факел, который она держала в руках.

– О, – прошептала виконтесса, – теперь он мой, и никто не отнимет его у меня.

Тут была одна странность, которую, однако же, можно объяснить: любовь различно подействовала на этих двух женщин.

Виконтесса де Канб, осторожная, ласковая и скромная, стала решительною, смелою и твердою.

Нанона, капризная, своевольная, вспыльчивая, стала скромною, ласковою и осторожною.

Виконтесса чувствовала, что Каноль все более и более любит ее.

Нанона чувствовала, что любовь Каноля ежеминутно уменьшается.

Второе возвращение армии принцев в Бордо вовсе не походило на первое. На этот раз достало лавровых венков для всех, даже для побежденных. Нежное чувство виконтессы де Канб предоставило большую часть их барону Канолю. Едва въехал он в заставу возле друга своего Равальи, которого два раза едва не убил, как его окружила толпа, удивлялась ему, как великому полководцу и храброму воину.

Горожане, разбитые третьего дня, и особенно раненые, несколько сердились на своего победителя. Но Каноль казался таким добрым, таким прекрасным и простым, он сносил новое свое положение с такою веселостью и с таким достоинством, его окружила такая свита искренних друзей, офицеры и солдаты Навайльского полка так хвалили его, что жители Бордо скоро забыли свою первую неудачу.

Притом же другие мысли занимали их. Герцог Бульонский должен был приехать на другой или на третий день, а по самым верным известиям знали, что король будет в Либурне через неделю.

Принцесса Конде нетерпеливо желала видеть Каноля. Спрятавшись за занавески окна, она смотрела, как барон проходил мимо. Вид его показался ей торжествующим и вполне соответствующим той блестящей репутации, которую создали ему друзья и враги. Маркиза де Турвиль, не соглашаясь в этом случае с принцессой, уверяла, что в Каноле нет ничего особенного. Лене говорил, что считает его достойнейшим человеком, а герцог де Ларошфуко сказал только:

– А, так вот герой-то!

Канолю назначили квартиру в главной городской крепости, в замке Тромпет. Ему позволили днем прогуливаться в городе, заниматься своими делами или удовольствиями. По пробитии зари он должен был возвращаться в крепость. Все это основывалось на его честном слове – не искать случая бежать и ни с кем не переписываться вне города.