– Могу.

– Так пожалуйте.

Путешественник отсчитал четыре тысячи ливров. Ковиньяк положил их в свой мешок, заменив ими отсутствовавшие деньги.

– И этими деньгами я откупился? – спросил гость.

– Да, разумеется, если вы не набиваетесь в службу.

– Не то, но...

– Что же? Говорите! У меня есть предчувствие, что мы не разойдемся, не устроив другого дела.

– Очень может быть, – отвечал гость, совершенно успокоившийся после получения квитанции. – Видите ли, у меня есть племянник...

– Ага, вот что!

– Малый грубый и беспокойный.

– И вы хотели бы избавиться от него?

– Нет, нет... но думаю, что из него вышел бы превосходный солдат.

– Пришлите мне его, я сделаю из него героя.

– Так вы примете его?

– С величайшей радостью.

– У меня также есть и крестник, за воспитание которого я плачу очень значительную сумму.

– Вы хотите и ему дать в руки мушкет? Дело! Пришлите мне крестника с племянником, это будет стоить вам только пятьсот ливров за обоих, не больше.

– Пятьсот ливров! Я вас не понимаю.

– Да ведь платят при вступлении.

– Так как же вы хотите заставить меня заплатить за то, чтобы не вступать на службу?

– Это совсем другое дело! Ваш племянник и ваш крестник заплатят каждый по двести пятидесяти ливров, и вы о них уже никогда не услышите.

– Черт возьми! Ваше обещание очень соблазнительно! А им будет хорошо?

– То есть если они попробуют послужить под моим начальством, то не захотят быть китайскими мандаринами. Спросите у этих господ, как я их кормлю. Отвечайте, Барраба, Карротель.

– Действительно, – сказал Барраба, – мы живем, как вельможи.

– А как они одеты! Посмотрите.

Карротель повернулся и показал свое великолепное платье со всех сторон.

– Да, – сказал путешественник, – платья нельзя похаять.

– Так вы пришлете мне ваших молодцов?

– Да, хочется! Вы долго пробудете здесь?

– Нет, недолго, уедем завтра утром, но поедем шагом, чтобы они могли догнать нас. Дайте нам пятьсот ливров, и дело будет покончено.

– Со мною только двести пятьдесят.

– Вы отдадите им остальные двести пятьдесят, и под предлогом доставки этой суммы пришлите их ко мне. А иначе, если у вас не будет предлога, они, пожалуй, догадаются.

– Но, – сказал гость, – они, может быть, возразят мне, что одного человека достаточно на исполнение такого поручения.

– Скажите им, что на дорогах грабят, и дайте каждому из них двадцать пять ливров в счет жалованья.

Гость смотрел на Ковиньяка с изумлением.

– Право, – сказал он, – только военных людей не останавливают никакие препятствия.

И, отсчитав двести пятьдесят ливров Ковиньяку, он вышел в восторге, что за такую малую сумму мог пристроить племянника и крестника, содержание которых стоило ему более ста пистолей в год.

– Теперь, Барраба, – сказал Ковиньяк, – нет ли у тебя в чемодане какого-нибудь платья попроще, в котором ты был бы похож на фискала?

– У меня осталось платье того сборщика податей, которого мы, вы знаете...

– Хорошо, очень хорошо, и у тебя, верно, его бумаги?

– Лейтенант Фергюзон приказал мне беречь их, и я берег их, как глаз свой.

– Лейтенант Фергюзон удивительный человек! Оденься сборщиком и захвати его бумаги.

Барраба вышел и через десять минут явился совершенно переодетым.

Он увидал Ковиньяка в черном платье, похожего как две капли воды на приказного.

Оба они отправились к дому прокурора. Господин Рабоден жил в третьем этаже. Квартира его состояла из кабинета, рабочей комнаты и передней. Вероятно, были и еще комнаты, но они не открывались для клиентов, и потому мы не говорим о них.

Ковиньяк прошел переднюю, оставил Баррабу в рабочей комнате, бросив внимательный взгляд на двух писцов, которые делали вид, что пишут, а между тем играли, и вошел в кабинет.

Рабоден сидел перед столом, до того заваленный делами, что действительно исчезал в отношениях, копиях и приговорах. То был человек высокого роста, сухой и желтый, в черном узком платье. Услышав шум шагов Ковиньяка, он выпрямился, поднял голову, и она показалась из-за груды бумаг.

Ковиньяк думал, что встретил василиска, создание, считаемое новейшими писателями баснословным: так маленькие глаза прокурора блистали огнем скупости и жадности.

– Милостивый государь, – сказал Ковиньяк, – извините, что я вошел к вам без доклада, но, – прибавил он, улыбаясь как можно приятнее, – это привилегия моей должности.

– Привилегия вашей должности? – спросил Рабоден. – А что это за должность? Позвольте узнать.

– Я уголовный пристав.

– Вы пристав?

– Точно так, сударь.

– Я вас не понимаю.

– Сейчас изволите понять. Вы знаете господина Бискарро?

– Знаю, он мой клиент.

– Что вы о нем думаете?

– Что я думаю?

– Да-с.

– Думаю... думаю, что он хороший человек.

– Так вы ошибаетесь.

– Как ошибаюсь?

– Ваш хороший человек – преступник.

– Преступник!

– Да, милостивый государь, преступник. Он воспользовался уединенным положением своей гостиницы и давал приют злонамеренным людям.

– Не может быть!

– Он взялся извести короля, королеву и кардинала Мазарини, если они случайно остановятся в гостинице.

– Возможно ли!

– Я арестовал его и отвез в Либурнскую тюрьму. Его обвиняют в измене отечеству.

– Милостивый государь, вы поразили меня! – вскричал прокурор, опускаясь в кресло.

– Но вот что еще хуже, – продолжал ложный пристав, – вы замешаны в это дело.

– Я! – вскричал прокурор, и лицо его из желтого стало зеленоватым. – Я замешан! Как так?

– У вас в руках сумма, которую преступник Бискарро назначал на содержание армии бунтовщиков.

– Правда, я получил для передачи ему...

– Четыре тысячи ливров. Его пытали посредством башмаков, и при восьмом ударе трус сознался, что деньги хранятся у вас.

– Да, деньги точно у меня, но я получил их назад тому с час, не более.

– Тем хуже, сударь, тем хуже!

– Почему же?

– Потому что я должен задержать вас.

– Меня!

– Разумеется: в обвинительном акте вы означены в числе сообщников.

Прокурор совсем позеленел.

– Если бы вы не принимали этих денег, – продолжал Ковиньяк, – то было бы совсем другое дело. Но вы приняли их, и они служат уликою, понимаете?

– Но если я отдам их вам, если отдам их сейчас, если объявлю, что не имею никаких сношений с подлецом Бискарро, если откажусь от знакомства с ним...

– Все-таки вы останетесь в сильном подозрении. Однако же безостановочная выдача денег, может быть...

– Сию секунду отдам их, – отвечал прокурор. – Деньги тут, и в том самом мешке, в котором мне их принесли. Я только пересчитал их.

– И все тут?

– Извольте сами сосчитать, милостивый государь.

– Это не мое дело, сударь, я не имею права дотрагиваться до конфискованных сумм. Но со мною либурнский сборщик податей. Он прикомандирован ко мне для принятия денег, которые несчастный Бискарро хранил в разных местах, чтобы потом собрать их, если того потребует необходимость.

– Правда, он меня очень просил немедленно переслать ему деньги, тотчас по получении их.

– Видите ли, он уже верно знает, что принцесса Конде бежала из Шантильи и едет теперь в Бордо. Он собирает все свои средства, чтобы составить себе партию. Мерзавец! А вы ничего не знали?

– Ничего, ничего!

– Никто не предупреждал вас?

– Никто!

– Что вы мне говорите! – сказал Ковиньяк, указывая пальцем на письмо путешественника, которое лежало развернутое на столе между разными другими бумагами. – Вы сами доставляете мне доказательство противного.

– Какое доказательство?

– Прочтите письмо.

Прокурор прочел дрожащим голосом:

«Господин Рабоден!

Посылаю вам четыре тысячи ливров, которые по приговору суда обязан я заплатить трактирщику Бискарро, и думаю, что он намерен употребить их на дурное дело. Сделайте одолжение, снабдите сего посланного надлежащею форменною квитанциею».