– Зато, – сказал Каноль, – война, которую мы теперь ведем, называется женскою. Это очень для нас лестно.

Полчаса, выпрошенные Канолем, прошли, дверь отворилась, и лакей доложил, что кушанье готово.

Каноль пригласил гостей в столовую, но когда они пошли, голос другого лакея раздался в передней:

– Господин комендант Вера!

– Ага, – сказал Каноль, – это очень мило с его стороны.

И он пошел навстречу товарищу, которого еще не знал, но вдруг вскричал с удивлением:

– Ришон! Ришон – комендант Вера!

– Да, я сам, любезный барон, – отвечал Ришон, сохраняя свой обычный важный вид.

– Тем лучше! Тысячу раз тем лучше! – сказал Каноль, дружески пожимая ему руку. – Милостивые государи, – прибавил он, обращаясь к гостям, – вы не знаете моего друга, но я знаю его и громко говорю, что нельзя было поручить важной должности более честному человеку.

Ришон осмотрелся важно, как орел, который прислушивается, и, видя во всех взглядах только удивление и благосклонность, сказал Канолю:

– Любезный барон, вы беретесь отвечать за меня, так потрудитесь познакомить меня с этими господами, которых я не имею чести знать.

И Ришон указал глазами на трех или четырех гостей, которых он видел в первый раз.

Тут пошел обмен тонкими учтивостями, которые придавали столько благородства и дружества всем сношениям в то время. Через четверть часа Ришон стал другом всех молодых офицеров и мог уже попросить у каждого и его шпагу, и его кошелек. Ручательством за него служили его известная храбрость, его безукоризненная репутация и благородство, выражавшееся в его глазах.

– Черт возьми! – сказал комендант Брона. – Надобно признаться, что кардинал Мазарини знаток в военных людях и с некоторого времени мастерски устраивает дела. Он чует войну и хорошо выбирает комендантов: Каноль здесь, Ришон в Вере!

– А будут ли драться? – спросил Ришон небрежно.

– Будут ли драться? – повторил молодой человек, приехавший прямо от двора. – Вы спрашиваете, будут ли драться, Ришон?

– Да.

– Так я спрошу у вас, в каком положении ваши бастионы?

– Да они почти новые, я только три дня вступил в управление крепостью, а произвел в них починок столько, сколько не было произведено в продолжение прежних трех лет.

– Ну, так они не замедлят пойти впрок, – сказал молодой человек.

– Тем лучше, – прибавил Ришон. – Чего могут желать военные люди? Войны!

– Хорошо, – подхватил Каноль, – король теперь может почивать спокойно, потому что жители Бордо в узде: обе реки заняты.

– Правда, – произнес Ришон важно, – тот, кто дал мне это место, может надеяться на меня.

– А давно ли вы в Вере?

– Только три дня, а вы, Каноль, давно здесь?

– Уже неделю. Так ли вас приняли, как меня, Ришон? Мой прием был великолепен, и я, кажется, еще не довольно благодарил моих офицеров. Я слышал колокола, барабаны, радостные крики, недоставало только пушечной пальбы, но ее обещают мне через несколько дней, и это утешает меня.

– Вот какая разница между нами, – отвечал Ришон. – Я явился в крепость, мой милый Каноль, так же скромно, как вы великолепно, мне дан был приказ ввести в Вер сто человек, сто тюренских воинов, и я не знал, как это сделать, когда вдруг получил мой диплом, подписанный герцогом д’Эперноном. В это время я находился в Сен-Пьере. Я тотчас поехал, отдал письмо моему лейтенанту и без шума, как можно тише принял начальство над крепостью. Теперь я там.

Каноль, сначала смеявшийся, при последних словах Ришона встревожился каким-то мрачным предчувствием.

– И вы как дома? – спросил он.

– Стараюсь устроить так, – отвечал Ришон спокойно.

– А сколько у вас человек?

– Во-первых, сто человек Тюренского полка, все старые солдаты, дрались при Рокруа, на них можно понадеяться. Потом рота, которую я набираю из городских жителей, и учу их по мере того, как рекруты прибывают: горожане, молодые люди, работники, всего человек двести. Наконец, жду подкрепления, еще человек сто или полтораста, навербованных тамошним капитаном.

– Капитаном Рамбле? – спросил один из гостей.

– Нет, капитаном Ковиньяком, – отвечал Ришон.

– Мы такого не знаем, – сказали несколько голосов.

– А я знаю, – сказал Каноль.

– Он испытанный роялист?

– Ну, не отвечаю за него. Однако же я имею полное право думать, что капитан Ковиньяк – приверженец герцога д’Эпернона и очень ему предан.

– Так и ответ готов: кто предан герцогу, тот предан и королю.

– Это, должно быть, передовой королевского авангарда, – сказал старый офицер, старавшийся наверстать за столом потерянное время. – Мне так говорили о нем.

– Разве его величество уже в дороге? – спросил Ришон с обыкновенным своим спокойствием.

– Да, теперь король должен быть, пожалуй, не дальше как в Блуа, – отвечал молодой придворный.

– Вы знаете?

– Наверное знаю. Армией будет командовать маршал де Мельере, который должен здесь в окрестностях соединиться с герцогом д’Эперноном.

– Может быть, в Сен-Жорже? – спросил Каноль.

– Или в Вере, – прибавил Ришон. – Маршал де Мельере идет из Бретани, и Вер на его пути.

– Кому придется выдержать натиск двух армий, тот может побояться за свои бастионы, – сказал комендант Брона. – У маршала де Мельере тридцать орудий, а у герцога двадцать пять.

– Славная пальба будет, – сказал Каноль, – жаль, что мы ее не увидим.

– Да, если кто-нибудь из нас не пристанет к партии принцев, – заметил Ришон.

– Ваша правда, но во всяком случае Каноль все-таки увидит огонь. Если он перейдет к принцам, то познакомится с пушками маршала де Мельере и герцога д’Эпернона. Если останется верным королю, то увидит огонь жителей Бордо.

– О, их я не считаю страшными, – отвечал Каноль, – и, признаюсь, мне стыдно иметь дело только с ними. По несчастию, я телом и душою предан королевской партии, и мне придется довольствоваться войною с невоенными.

– А они повоюют с вами, – сказал Ришон, – уверяю вас!

– Так вы что-нибудь об этом знаете? – спросил Каноль.

– Не только знаю, но даже уверен в этом. Городской совет решил, что прежде всего займут остров Сен-Жорж.

– Хорошо, – отвечал Каноль, – пусть придут, я их жду.

Начинали приниматься за десерт, как вдруг у ворот крепости раздались звуки барабана.

– Что это значит? – спросил Каноль.

– Черт возьми! – сказал молодой офицер. – Вот будет любопытно, если вас теперь атакуют, милый Каноль, приступ – чудесное препровождение времени после обеда.

– Да оно на то и похоже, – прибавил старый комендант. – Эти проклятые горожане всегда так делают: беспокоят во время обеда. Я находился на аванпостах в Шарантоне, когда дрались у Парижа: мы никогда не могли ни позавтракать, ни пообедать спокойно.

Каноль позвонил.

Солдат вошел в комнату.

– Что там такое? – спросил Каноль.

– Еще неизвестно, господин комендант. Верно, посланный от короля или от города.

– Узнай и приди сказать.

Солдат поспешно вышел.

– Сядем опять за стол, – сказал Каноль гостям, которые почти все встали. – Успеем бросить десерт, когда услышим пушечную пальбу.

Гости засмеялись и сели на прежние места. Один только Ришон несколько беспокоился и внимательно смотрел на дверь, ожидая возвращения солдата. Но вместо солдата явился офицер с обнаженною шпагою.

– Господин комендант, – сказал он, – приехал парламентер.

– От кого? – спросил Каноль.

– От принцев.

– Откуда?

– Из Бордо.

– Из Бордо! – повторили все гости, кроме Ришона.

– Ого, – сказал старый офицер, – стало быть, война решительно объявлена, когда посылают парламентеров?

Каноль задумался, и его лицо, за минуту еще веселое, приняло серьезное выражение, приличное обстоятельствам.

– Господа, – сказал он, – долг прежде всего! Вероятно, мне придется с парламентером города Бордо решить затруднительный вопрос. Не знаю, когда можно будет мне возвратиться к вам.

– Помилуйте! – отвечали все гости в один голос. – Отпустите нас, комендант, ваше дело напоминать нам, что и мы должны как можно скорее возвратиться на свои места. Стало быть, следует теперь же расстаться.