– Заметьте, виконтесса, что у Лене вечно встречаются какие-нибудь препятствия. Зато у нас генералиссимусом не герцог Бульонский, не Ларошфуко, не Тюрен, а Лене! Что такое у вас? Не прокламация ли?

– Точно так.

– Прокламация маркизы де Турвиль, не так ли?

– Совершенно она, только с некоторыми изменениями в слоге. Канцелярский слог, изволите знать...

– Хорошо, хорошо, – сказала принцесса с улыбкой, – что хлопотать о словах? Только бы смысл был тот же, вот все, что нам нужно.

– Смысл не изменен.

– А где подпишет герцог Бульонский?

– В одну строчку с Ларошфуко.

– Но где подпишет герцог Ларошфуко?

– Он подпишет под герцогом Энгиенским.

– Сын мой не должен подписывать такого акта! Подумайте, ведь он ребенок!

– Я обо всем подумал, ваше высочество! Когда король умирает, ему тотчас наследует дофин, хотя бы ему было не более одного дня... Почему же в семействе принцев Конде не поступать так, как делается в королевском семействе?

– Но что скажет герцог Бульонский? Что скажет Ларошфуко?

– Последний уже возражал и уехал. Первый узнает дело, когда оно будет сделано, и скажет, что ему будет угодно, нам все равно!

– Так вот причина той холодности, которую герцог выказал вам, Клара?

– Пусть его будет холоден, он разогреется при первых залпах, которые направит на нас маршал Мельере. Эти господа хотят воевать, так пусть воюют!

– Будем осторожны, Лене, – сказала принцесса, – не должно слишком сердить их, у нас никого нет, кроме них.

– А у них ничего нет, кроме вашего имени. Пусть попробуют сражаться за себя, мы увидим, долго ли они могут продержаться!

Маркиза де Турвиль вошла, и радостное выражение ее лица изменилось в беспокойство, которое еще более усилилось от последних слов Лене.

Она живо подошла и сказала:

– План, который я имела честь предложить вашему высочеству, верно, не понравился господину Лене?

– Напротив того, маркиза, – отвечал Лене, почтительно кланяясь, – и я почти сохранил вашу редакцию. Только одно изменено: прокламация будет подписана не герцогом Бульонским и не Ларошфуко, а герцогом Энгиенским. Эти господа подпишут свои имена после его высочества.

– Вы компрометируете молодого принца!

– Да как же иначе, если мы за него сражаемся?

– Но жители Бордо любят герцога Бульонского, душою преданы герцогу де Ларошфуко и вовсе не знают его высочества герцога Энгиенского.

– Вы ошибаетесь, – сказал Лене, вынимая, по обыкновению, бумагу из кармана, который всегда удивлял принцессу своею вместимостью, – вот письмо президента из Бордо, он просит меня, чтобы прокламации были подписаны юным принцем.

– Ах, что заботиться о мнении парламентов, Лене! – воскликнула принцесса. – Не стоило освобождаться от власти королевы и Мазарини, если надобно подпасть под влияние парламента!

– Вашему высочеству угодно въехать в Бордо? – спросил Лене решительно.

– Разумеется.

– Ну, так это решительное их условие: они хотят сражаться только за принца.

Маркиза закусила губы.

Принцесса продолжала:

– Так вы заставили нас бежать из Шантильи, заставили нас проехать полтораста лье, и для чего? Чтобы принять оскорбление от жителей Бордо!

– То, что вы изволите принимать за оскорбление, есть почесть. Что может быть лестнее для принцессы Конде, как знать, что ее принимают, а не других...

– Так жители Бордо не примут двух герцогов?

– Они примут только ваше высочество.

– Но что могу я сделать одна?

– Все-таки извольте въехать в город, потом ворота уже будут отворены, и все другие въедут за вами.

– Мы не можем обойтись без герцогов.

– И я то же думаю, а через две недели и парламент будет думать то же. Бордо не принимает вашей армии, потому что боится ее, но через две недели призовет ее для своей защиты. Тогда у вас будет двойная заслуга: вы два раза исполните просьбу жителей Бордо, и тогда, будьте спокойны, они все, от первого до последнего, будут готовы умереть за вас.

– Так город Бордо в опасности? – спросила маркиза.

– В большой опасности, – отвечал Лене, – вот почему необходимо занять его. Бордо может не принять нас, не изменив законам чести, пока нас там нет. Когда мы там будем, он не сможет выгнать нас, не покрывшись стыдом.

– А кто же угрожает городу?

– Король, королева, Мазарини. Королевские войска пополняются рекрутами; враги наши занимают позиции. Остров Сен-Жорж (он только в трех лье от Бордо) получил подкрепление войском, припасами, туда назначен новый комендант. Жители Бордо попробуют взять остров и, разумеется, будут разбиты, потому что им придется драться с лучшими войсками короля. Когда их порядочно разобьют и поколотят, как должно быть с горожанами, которые хотят представлять солдат, они станут звать на помощь и герцога Бульонского, и Ларошфуко. Тогда, ваше высочество, вы предложите условия парламенту, потому что оба герцога в ваших руках.

– Но не лучше ли постараться переманить на нашу сторону этого нового коменданта, прежде чем жители Бордо будут разбиты и упадут духом?

– Если вы будете в Бордо, когда их разобьют, так вам нечего бояться, что же касается коменданта, то его никак нельзя подкупить.

– Нельзя? Почему?

– Потому что он личный враг вашего высочества.

– Мой личный враг?

– Да.

– Почему?

– Он никогда не простит вам обмана, которого был жертвою в Шантильи. О, кардинал Мазарини не так глуп, как вы воображаете, хотя я беспрестанно твержу вам противное. И вот вам доказательство: он назначил на остров Сен-Жорж, то есть в лучшую здешнюю крепость, угадайте кого?

– Я уже сказала вам, что ничего не знаю об этом человеке.

– Того капитана, над которым вы так смеялись. Который по непостижимой неловкости выпустил ваше высочество из Шантильи.

– Каноля! – воскликнула Клара.

– Да.

– Каноль – комендант на острове Сен-Жорж?

– Именно он.

– Не может быть! Я видела, как его арестовали, видела собственными глазами.

– Точно так. Но у него сильное покровительство, и он опять попал в милость.

– А вы уже считали его умершим, бедная моя Клара, – сказала принцесса с улыбкой.

– Но точно ли вы в этом уверены? – спросила изумленная виконтесса.

Лене, по обыкновению, полез в карман и вынул из него бумагу.

– Вот письмо от Ришона, – сказал он. – Он описывает подробно прием нового коменданта и очень жалеет, что ваше высочество не назначили его самого на остров Сен-Жорж.

– Но как могла принцесса назначить Ришона на остров Сен-Жорж! – воскликнула маркиза Турвиль с торжествующим хохотом. – Разве мы можем назначать комендантов в крепости королевы?

– Мы можем назначить одного, маркиза, и этого уже достаточно.

– По какому праву?

Маркиза Турвиль вздрогнула, увидав, что Лене опять полез в карман.

– Ах, бланк герцога д’Эпернона! – воскликнула принцесса. – Я совсем забыла про него.

– Ба, что это такое? – сказала маркиза презрительно. – Клочок бумаги, не больше!

– Этот клочок бумаги, – возразил Лене, – даст нам возможность бороться с новым комендантом. Это ваш щит от острова Сен-Жорж, это наше спасение, словом, какая-нибудь крепость на Дордони...

– И вы уверены, – спросила Клара, ничего не слышавшая из всего разговора с той минуты, как ей сказали о новом коменданте, – вы уверены, что Каноль, арестованный в Жоне, именно тот самый Каноль, который назначен теперь комендантом?

– Совершенно уверен.

– Странно же кардинал Мазарини отправляет своих комендантов к местам их назначения, – сказала она.

– Да, – сказала принцесса, – тут, верно, что-нибудь да есть.

– Разумеется, есть, – отвечал Лене, – тут действует Нанона Лартиг.

– Нанона Лартиг! – воскликнула виконтесса, которую страшное воспоминание укусило в самое сердце.

– Эта женщина! – с презрением пробормотала принцесса.

– Точно так, – сказал Лене, – та самая женщина, которую вы не хотели видеть, когда она просила чести быть вам представленной. Королева, не столь строгая, как вы, принимала ее... Поэтому-то она отвечала вашему камергеру, что принцесса Конде, может быть, гораздо важнее королевы Анны Австрийской, но, во всяком случае, Анна Австрийская гораздо благоразумнее принцессы Конде.