– Хорошо, – отвечал Ковиньяк, – работы только мне и нужно.

– В таком случае вы будете совершенно довольны, – отвечала Нанона.

Карета поворотила и увезла Нанону, которая вся горела, и Ковиньяка, по-видимому, хладнокровного и спокойного, но решившегося внимательно выслушать предложение сестры своей.

Между тем Каноль, услышав радостный крик виконтессы де Канб, бросился в дом и вбежал в ее комнату, не обратив никакого внимания на Фергюзона, который прохаживался в коридоре и преспокойно пропустил Каноля, потому что ему не было приказано останавливать посетителей.

– Ах, барон, – вскричала виконтесса, увидав его, – входите скорее, потому что я жду вас с особенным нетерпением.

– Ваши слова превратили бы меня в самого счастливого человека, если бы ваша бледность и смущение не говорили мне, что вы ждете меня... не для меня.

– Да, барон, вы правы, – продолжала Клара с прелестною улыбкою, – я хочу еще раз быть у вас в долгу.

– Что такое?

– Избавьте меня от опасности, которой я еще сама не знаю.

– От опасности?

– Да. Погодите.

Клара подошла к двери и задвинула задвижку.

– Меня узнали, – сказала она.

– Кто?

– Какой-то человек. Я не знаю его имени, но лицо и голос его мне знакомы. Мне кажется, я слышала его голос в тот самый вечер, как вы получили в этой комнате приказание ехать в Мант. Мне кажется, что я узнала его лицо в Шантильи в тот день, как я заменила принцессу Конде.

– Так кто же он?

– Должно быть, агент герцога д’Эпернона и потому, верно, наш враг.

– Досадно! – сказал Каноль. – И вы говорите, что он узнал вас?..

– Я в этом уверена: он называл меня по имени, уверяя притом, что я мужчина. Здесь везде офицеры королевской партии, все знают, что я придерживаюсь партии принцев, и, может быть, хотели беспокоить меня. Но вы приехали, и я ничего не боюсь. Вы сами офицер, принадлежите тоже к королевской партии, стало быть, будете щитом моим.

– Увы, – сказал Каноль, – я боюсь, что мне придется вместо защиты и покровительства предложить к услугам вашим шпагу мою.

– Что это значит?

– С этой минуты я уже не служу королю.

– Правда ли это? – вскричала Клара в восторге.

– Я дал себе слово послать просьбу об отставке с того места, где встречу вас. Я встретил вас здесь, и просьба моя полетит из Жоне.

– Вы свободны! Свободны! Вы можете пристать к партии честной, благородной, вы можете служить делу принцев!.. О, я звала, что такой достойный дворянин, как вы, непременно вернется на прямую дорогу.

Клара подала Канолю руку, он поцеловал ее с восторгом.

– Как же все это случилось? – спросила виконтесса. – Расскажите мне все подробно.

– И все это очень коротко. Я написал из Шантильи к Мазарини о бегстве принцессы. Когда я приехал в Мант, то получил приказание явиться к нему. Он назвал меня слабым умом, я отвечал ему тем же. Он засмеялся, я рассердился. Он возвысил голос, я выбранил его. Я воротился домой, ждал, не пошлет ли он меня в Бастилию, но он хотел, чтобы я одумался и выехал из Манта. Действительно, через двадцать четыре часа я одумался. И этим я обязан вам: я вспомнил ваше обещание и побоялся, что вам придется ждать меня. Тут, получив свободу, сбросив с себя ответственность, обязанности, оторвавшись от партии, я помнил только одно: любовь мою к вам и возможность говорить вам о ней громко и смело.

– Так вы лишились чина для меня! Так вы впали в немилость для меня! Разорились для меня! Ах, барон! Чем заплачу я вам за все эти пожертвования? Как докажу вам мою благодарность?

В глазах виконтессы заблистали слезы, на устах ее заиграла улыбка.

Слезы и улыбка вознаградили Каноля за все, он в восторге упал на колени.

– Ах, виконтесса... Напротив того, с этой минуты я богат и счастлив, потому что я поеду за вами, никогда с вами не расстанусь... Буду счастлив, потому что буду вас видеть, буду богат вашею любовью.

– Так вас ничто не удерживает?

– Ничто.

– Так вы принадлежите мне? Оставляя себе ваше сердце, я могу предложить принцессе вашу шпагу?

– Можете.

– Так вы уже послали просьбу об отставке?

– Нет еще. Прежде я хотел повидаться с вами, но теперь, переговорив с вами, сейчас пойду и напишу... Мне хотелось иметь счастие исполнить вашу волю.

– Так пишите! Пишите поскорее! Если вы не пошлете просьбы, то вас сочтут за беглеца, надобно даже подождать ответа и потом уже принимать решительные меры.

– Милый дипломат, не бойтесь! – отвечал Каноль. – Они дадут мне отставку, и притом с большою радостью, ведь они помнят мою неудачу в Шантильи. Не они ли сказали, – прибавил Каноль с улыбкою, – что я – слабый ум.

– Да, но мы заставим их переменить мнение о вас, будьте спокойны. Ваша неудача будет иметь более успеха в Бордо, чем в Париже, верьте мне. Но пишите просьбу, барон, пишите скорее, чтобы мы могли поскорее уехать. Признаюсь вам, я не совсем спокойна в этой гостинице.

– О чем вы говорите? О прошедшем? Неужели воспоминания пугают вас так сильно? – спросил Каноль.

– Нет, я говорю о настоящем и боюсь совсем не вас. Теперь уж вы не испугаете меня.

– Так кого же вы боитесь? Кто пугает вас?

– Ах, я и сама не знаю.

В эту минуту, как бы в оправдание страха виконтессы, раздались три торжественных удара в дверь.

Каноль и виконтесса замолчали, посмотрели друг на друга с беспокойством.

– Именем короля, отворите!

И тотчас тоненькая дверь вылетела. Каноль хотел броситься к своей шпаге, но ее взял уже незнакомец, вошедший в комнату.

– Что это значит? – спросил барон.

– Вы барон Каноль?

– Разумеется.

– Капитан Навайльского полка?

– Да.

– Посланный по поручению герцога д’Эпернона?

Каноль кивнул головою.

– Так именем короля и ее величества королевы-правительницы я арестую вас.

– Где приказ?

– Вот он.

Каноль взглянул на бумагу и, отдавая ее, сказал:

– Но, милостивый государь, мне кажется, я знаю вас.

– Как не знать! Да именно здесь, на этом самом месте я вручил вам приказание герцога д’Эпернона ехать в Париж с поручением. Все счастье ваше заключалось в этом поручении, милостивый государь, вы пропустили случай, тем хуже для вас.

Клара побледнела и опустилась в кресло, она тоже узнала нежданного гостя.

– Мазарини мстит за себя! – прошептал Каноль.

– Поедемте, милостивый государь, – сказал Ковиньяк.

Клара не могла приподняться. Каноль лишился рассудка. Несчастие его было так велико, так тяжело, так неожиданно, что подавило барона: он опустил голову и покорился судьбе. Притом же в то время слова именем короля производили магическое действие, и никто не думал не повиноваться им.

– Куда вы повезете меня? – спросил Каноль. – Или, может быть, вам запрещено даже дать мне это утешение и сказать, куда повезут меня.

– Нет, сударь, сейчас скажу вам: мы доставим вас в крепость на остров Сен-Жорж.

– Прощайте, виконтесса, – сказал Каноль, почтительно кланяясь Кларе, – прощайте!

– Ну, они еще не так коротки, как я думал! – сказал Ковиньяк сам себе. – Я скажу об этом Наноне, она будет очень довольна.

Потом он подошел к дверям и закричал:

– Эй, четыре человека будут провожать капитана! Четыре человека вперед!

– А меня куда повезут? – спросила виконтесса, подавая руку арестанту. – Если барон не прав, так я виновата гораздо более его.

– Вы можете ехать, куда вам угодно, – отвечал Ковиньяк, – вы свободны.

И он увел барона с собой.

Виконтесса, оживленная надеждой, встала и все приготовила к отъезду, чтобы не переменили этих благоприятных для нее распоряжений.

«Я свободна, – думала она, – и, стало быть, могу позаботиться о нем... Но надобно скорее ехать».

Подойдя к окну, она увидела уезжавшего Каноля, в последний раз простилась с ним рукою и, позвав Помпея, который в надежде на отдых выбрал себе лучшую комнату в гостинице, приказала ему немедленно готовиться к отъезду.