Около четверти часа виконт предавался своим мыслям. В это время проехали почти полторы мили. Наконец виконт повернулся к своему конюху, который шагах в трех сзади ехал вслед за своим господином.

– Помпей, – сказал он, – не к тебе ли как-нибудь попала моя перчатка с правой руки?

– Кажется, нет.

– Что ты делаешь там с чемоданом?

– Смотрю, крепко ли он привязан, и затягиваю ремни, чтобы золото в нем не стучало. Звуки золота не доводят до добра, сударь, и притягивают неприятные знакомства, особенно ночью.

– Ты прекрасно делаешь, Помпей. Я радуюсь, видя твое старание и благоразумие.

– Это очень простые достоинства в старом солдате, виконт, и они очень хорошо идут к храбрости. Однако же, не считая храбрость безрассудною отвагою, признаюсь, очень жалею, что господин Ришон не мог проводить нас: ведь трудно уберечь двадцать тысяч ливров, особенно в наше бурное время.

– Ты говоришь очень благоразумно, Помпей, – отвечал виконт, – и я совершенно с тобою согласен.

– Осмелюсь даже прибавить, – продолжал Помпей, видя, что виконт поощряет его трусость, – осмелюсь прибавить, что неблагоразумно так отваживаться, как мы. Позвольте мне подъехать к вам и осмотреть мой мушкетон.

– Ну, Помпей?..

– Мушкетон в порядке, и кто осмелится остановить нас, тому будет плохо. Ого, что там такое?

– Где?

– Да перед нами, шагах в ста, тут, направо...

– Что-то белое.

– Ого, – сказал Помпей, – что-то белое! Верно, перевязь! Мне очень хочется отправиться сюда налево, за забор, говоря военным термином, занять позицию. Не занять ли нам позиции, виконт?

– Если это перевязи, Помпей, так нет беды, ведь перевязи носятся только королевскими солдатами, а королевские солдаты не грабят.

– Извините, виконт, вы очень ошибаетесь. Напротив, везде рассказывают о мерзавцах, которые прикрываются мундиром королевских войск и совершают множество преступлений. Недавно еще в Бордо четвертовали двух конноегерей, которые... Мне кажется, я узнаю конноегерский мундир...

– Помилуй, помилуй, у конноегерей мундир синий, а мы видим что-то белое.

– Точно так, но часто они надевают белые блузы сверх мундира. Так сделали и разбойники, четвертованные в Бордо... Вот эти что-то сильно размахивают руками и грозят... Такая уж у них тактика, виконт: они становятся на большой дороге и издали, с карабином в руках, принуждают несчастного путешественника бросать им кошелек.

– Но, добрый мой Помпей, – возразил виконт, который сохранил еще присутствие духа, хотя сам порядочно испугался, – если они грозят издалека карабином, так и ты погрози им.

– Да, но они не видят меня, – отвечал Помпей, – стало быть, моя угроза бесполезна.

– Но если они тебя не видят, так не могут и грозить тебе. Так мне кажется.

– Вы ровно ничего не понимаете в военном деле, – сказал Помпей с заметной досадой. – Вот здесь будет со мною то же самое, что случилось в Корбии.

– Надеюсь, что нет, Помпей. Ведь кажется, при Корбии тебя ранили?

– Точно так, и ранили страшно. Я ехал тогда с господином Канбом, бесстрашным человеком. Мы пустились в ночные разъезды для рекогносцировки поля, где намеревались дать сражение. Мы издали увидели перевязи. Я прошу его не предаваться бесполезной отваге, а он ведет прямо на перевязи. С досады я повернулся спиною. В эту минуту проклятая пуля... Ах, виконт, прошу вас, будем благоразумны!

– Пожалуй, Помпей, будем благоразумны. Я вполне с тобою согласен. Однако же мне кажется, что перевязи вовсе не двигаются.

– Они чуют добычу. Подождем.

По счастью, путешественники ждали недолго. Через минуту луна вышла из-за черной тучи и великолепно осветила шагах в пятидесяти от виконта две или три рубашки, которые сушились на заборе с растянутыми рукавами.

В этом-то заключались перевязи, напоминавшие Помпею его бедствие при Корбии.

Виконт громко захохотал и пустил лошадь в галоп. Помпей поскакал за ним, приговаривая:

– Какое счастье, что я не исполнил первой моей мысли – я хотел выстрелить в эту сторону и был бы похож на Дон Кихота. Видите, виконт, как полезны благоразумие и знание войны!

После сильного волнения человек всегда успокаивается на некоторое время. Проскакав мимо рубашек, путешественники наши проехали два лье довольно спокойно. Погода была бесподобная, широкая и черная тень падала от леса на одну сторону дороги.

– Решительно я не люблю лунного света, – сказал Помпей. – Когда человек виден издалека, его легко поймать врасплох. Я всегда слыхал от старых солдат, что если два человека ищут один другого, то луна покровительствует только одному. Мы в большом, самом ярком свете, виконт, это неблагоразумно.

– Так поедем в тени.

– Да, но если воры спрятались на опушке леса, так мы сами бросимся в их пасть... Во время похода никогда не подходят к лесу, не разведав его.

– По несчастью, у нас нет передового отряда. Не так ли называют тех, кто разузнает дорогу, мой добрый и храбрый Помпей?

– Точно так, точно так, – шептал старый слуга. – Ах, зачем Ришон не поехал с нами? Мы послали бы его вместо авангарда, а сами составили бы главный корпус.

– Ну, что же, Помпей, на что мы решились? Останемся ли на лунном свете? Или переберемся в тень?

– Переедем в тень, виконт. Это кажется мне самым благоразумным.

– Пожалуй.

– Вы боитесь, виконт?

– Нет, любезный Помпей, уверяю тебя, нет.

– И напрасно бы стали вы бояться, ведь я здесь и берегу вас. Если бы я был один, вы понимаете, так ничего бы не опасался. Старый солдат и черта не боится. Но вы такой товарищ, которого уберечь еще труднее, чем сокровище, лежащее у меня за седлом. Эта двойная ответственность пугает меня. Ага! Что там за черная тень? Ну, ясно, что она движется!

– Не спорю, – сказал виконт.

– Видите ли, что значит быть в тени: мы видим врага, а он нас не видит. Не кажется ли вам, что этот злодей несет ружье?

– Да. Но этот человек один, а нас двое.

– Виконт, кто ходит один, тот еще страшнее: уединение показывает решительность характера. Знаменитый барон Дезадре ходил всегда один... Ай, смотрите, он, кажется, целится в нас... Он сейчас выстрелит, наклонитесь!

– Да, нет, Помпей, он только переложил мушкет с одного плеча на другое.

– Все равно наклонимся, выдержим выстрел, припав к луке, уж так принято.

– Но ты видишь, что он не стреляет.

– А, он не стреляет, – сказал Помней, приподнимая голову. – Хорошо! Он, верно, испугался, увидав наши решительные лица. Ага! Он боится. Так позвольте мне переговорить с ним, а потом вы начнете говорить, только густым басом.

Тень приближалась. Помпей громко закричал:

– Гей, дружище! Кто ты?

Тень остановилась в видимом испуге.

– Ну, теперь вы извольте кричать, – сказал Помпей.

– Зачем? – спросил виконт. – Разве ты не видишь, что бедняк дрожит?

– А, он боится! – вскричал Помпей и бросился вперед, приподняв карабин.

– Помилуйте, сжальтесь! – вскричал незнакомец, становясь на колени. – Сжальтесь! Я бедный деревенский разносчик. Вот уже более недели, как я не продал ни одного платка, и при мне вовсе нет денег!

Аршин, которым бедный разносчик мерил товары, показался Помпею мушкетом.

– Узнай, друг мой, – величественно сказал Помпей, – что мы не грабители, а люди военные и путешествуем ночью, потому что ничего не боимся. Ступай, ты свободен.

– Вот, друг мой, – прибавил виконт ласковым своим голосом, – вот тебе полпистоля за то, что мы напугали тебя, и желаю счастливого пути!

Виконт белою маленькою ручкою подал деньги бедняку, который ушел, благодаря небо за такую счастливую встречу.

– Вы напрасно это сделали, виконт. Да, напрасно вы это сделали, – сказал Помпей минут через двадцать.

– Да что такое?

– Зачем дали вы денег этому человеку? Ночью никогда не должно показывать, что у вас есть деньги. Помните, этот трус прежде всего закричал, что при нем вовсе нет денег?

– Правда, помню, – сказал виконт с улыбкой. – Но ведь он трус, как ты говоришь, а мы напротив того, как ты видишь, храбрые, военные люди и ничего не боимся.