Где-то шумела вода.

Звук был ненавязчиво мягким, и Персивалю казалось, что время от времени он чувствует холодные капли на своей коже.

Вода шумела совсем близко, обдавая своим влажным ароматом, будто Персиваль просто закрыл глаза рядом с фонтаном.

Воспоминания постепенно возвращались, и Персиваль вспомнил всё — от сомнений до неразумного отчаяния.

Но мягко текущая вода смывала все тревоги.

Персиваль снова открыл глаза.

Он лежал на небольшом прямоугольном диване у стены сияющей белизной комнаты строгих гладких очертаний. Небольшие узкие водопады стекали по её углам, у стены стоял длинный стол, над которым слабо сиял графиками и шкалами широкий экран. Окна в комнате отсутствовали, и свет давали длинные белые лампы, скрытые за потоками воды — но одна стена была частично стеклянной. С дивана не было видно ничего за этим стеклом, кроме такой же белой, как здесь, поверхности, уходящей из поля зрения, поэтому Персиваль лёгким движением скинул ноги на пол и встал.

Место было ему незнакомо — но он не чувствовал тревоги. Мягкий неосязаемый воздух, не тёплый и не холодный, тихий шум воды и приятный белый свет — это всё было похоже на Кубус, но с каким-то оттенком неясного умиротворения, которое словно пронизывало даже каждую линию на белых стенах, испещрённых прямоугольным орнаментом. Персиваль подошёл к двери в стеклянной стене — бесшумно она отошла в сторону, открыв ему путь.

Рыцарь шагнул за дверь. Слева от него раскинулся просторный округлый зал: дальняя стена его была целиком из стекла, и яркие лучи дневного солнца освещали широкое пространство. Зал был почти пуст: лишь большой экран на левой стене, письменный стол перед ним и небольшой бассейн в полу справа — и больше ничего. Пол в зале не доходил до окна и обрывался, и обрыв неизвестной глубины был огорожен невысоким полупрозрачным забором; через него до самого окна вёл широкий мост, а на его конце…

Персиваль медленно, шаг за шагом приближался к фигуре, стоящей спиной к нему на конце моста. Отливающие серебром волосы стянуты в хвост, лёгкая белая мантия, стягивающая талию серым поясом, в правой руке — трость, изящные туфли с квадратными носками. Персиваль признал этого человека сразу же, стоило ему лишь увидеть, но…

— Подойди ближе, Персиваль, — прозвучал на фоне глухого шума воды знакомый голос Франца.

Персиваль так же медленно ступил на мост. Слева и справа в углублениях у окна прятались мягко сияющий фонтан и рояль — небольшой, чёрного цвета. Персиваль подошёл к окну и встал рядом с человеком, чьи фиолетовые глаза неотрывно смотрели на раскинувшийся за широким стеклом далеко внизу город Кубуса. Под шум воды они стояли молча, не считая минуты и думая каждый о своём — пока человек с тростью не сказал тихо:

— Посмотри на это, друг мой. Перед тобой прекрасный мир, который я создал в надежде, что здесь люди будут счастливы. Мир, где люди добры друг с другом и вдумчивы в поступках, где нет нужды в необходимом и есть общая цель. Мир, где нет места зависти, сеявшей раздор на Земле. Скажи мне, Персиваль… Был ли ты счастлив, находясь в этом мире?

Персиваль задумался на пару секунд.

— Думаю, да. Большую часть своей жизни, — ответил он.

Персиваль посмотрел на человека рядом с собой — внешность, манера держаться были ему до боли знакомы, но сейчас читалось в нём что-то волевое, что-то непоколебимо твёрдое; и только сейчас ему удалось разглядеть этого человека в деталях. С удивлением Персиваль обнаружил тонкие морщины в уголках его глаз, заметил его дыхание, разглядел каждый волос, аккуратно лежащий рядом с другими. Эти странные глаза удивительно гармонично сочетались с его лицом, они были ему гораздо роднее предыдущих — Персиваль не помнил, каких.

— Вы правда Агмаил? — спросил он тихо, но его голос был ясно различим среди тихого шума воды. Человек с тростью кивнул. — Где мы?

— Мы у меня дома, — ответил Бог Разума. — Даже у меня есть место, где я живу.

— Красиво, — сказал Персиваль, бросив взгляд на фонтан.

— Благодарю тебя, — Агмаил кивнул. — Я сбился со счёту, сколько раз я перестраивал это место. Видишь ли — за три тысячи лет даже самая приятная обитель со временем надоедает.

Персиваль промолчал, согласившись. Вода тихо шумела где-то слева, наполняя воздух прохладным влажным ароматом. Персиваль прикоснулся пальцами к стеклу — тёплому и гладкому.

— Почему я здесь? — спросил он. — Вам что-то от меня нужно?

— Нет, друг мой, — сказал Агмаил тихо. — Просто я знаю — у вас много ко мне вопросов. Особенно после того, что сказал вам Серанэт — а он многое сказал, я уверен.

— Тогда могу я узнать правду? Что же всё-таки происходит в этом мире? Двух мирах?

Глаза Агмаила оторвались от сияющего в лучах солнца города за окном и взглянули на Персиваля. Пусть Рыцарь и считал себя высоким, казалось, что Агмаил посмотрел на него, как на равного.

— Конечно, — ответил он. — С чего бы ты хотел начать? Здесь я не могу читать твой разум, да и присутствие всегда с непривычки потупляет рассудок, поэтому всё-таки придётся говорить точней.

— В чём смысл этой войны? — Персиваль нахмурился. — Зачем обманывать Айлинерон, заставляя людей бороться друг с другом? Неужели не было лучшего варианта?

Агмаил улыбнулся, прикрыв глаза — улыбка была знакомой, той самой, что так часто посещала лицо Франца.

— Видишь ли, Персиваль… Люди не могут совершенствоваться, не будь у них конкуренции, принуждения. Им всегда нужен соперник. А совершенствоваться необходимо, друг мой — ты наверняка уже знаешь про Эйонгмера, про то, что он дал Айлинерону и о чём предупреждал, — Агмаил изучающее посмотрел на недоверчиво поднявшего бровь Персиваля. — Да, настоящие Атексеты появятся очень скоро, и весь тот путь, что мы прошли за эти три тысячелетия, для того, чтобы не погибнуть в бою с ними. Когда люди только начали заселять эту планету, когда Кубуса ещё не было даже в планах, люди жили в мире и согласии друг с другом. Мой друг Талемер вёл их за собой… Но при лидерстве Талемера, каким бы талантливым он ни был, Айлинерон впал в бездействие. Мне было больно видеть, как дети Лорикса, люди, чьим предназначением Первый Набла назначил безграничное развитие, тратят свои жизни впустую. А потом появился Эйонгмер.

Персиваль внимательно следил за лицом Агмаила, пытаясь уловить хоть одну промелькнувшую случайно эмоцию, пытаясь понять о мыслях Бога Разума чуть больше, чем он позволяет узнать, но ни один лишний мускул не дёрнулся, выдавая тайны, сколько Персиваль ни смотрел. Лишь кристаллы глаз шевелились вместе с тем, как Агмаил оглядывал открывавшиеся перед ним просторы Кубуса.

— Незадолго до прибытия этого странного человека я открыл для себя расщепление сознания, — продолжал Бог Разума. — И по странному совпадению именно благодаря этому я стал единственным, кто оказался способен контролировать все те технологии, которые Эйонгмер привёз с собой. Как дар Человечеству он помог мне возвести Кубус и облагородить Левен, а как предупреждение — показал мне осколки грядущей войны. Он показал оружие Атексетов, его разрушительную мощь, которая потрясла меня до глубины души — а также позволил мне прочитать его разум, где я увидел, что ожидает нас. Ты не видел войны, Персиваль… Зато я видел. Война — это не победа, не торжество и не пир, нет: война — это смерть, война — это страдание, крики погибающих, но не умерших, слёзы потерявших и осколки надежд отчаявшихся. Я сделал всё, чтобы в моём мире не знали этого. Чтобы три тысячи лет люди верили, что в любой войне победа будет за ними, и убеждались в этом раз за разом.

— Вы сказали, что вы смогли пользоваться тем, что принёс с собой Эйонгмер. Я правильно услышал? — Персиваль с подозрением приподнял бровь.

Агмаил бесшумно посмеялся и пожал плечами.

— Намекаешь на машину Атексетов у Зормильтона, я прав? — В глазах его проскочила озорная искорка. Персиваль кивнул. — Что же, да, машина та действительно была привезена Эйонгмером, однако даже он сам не знал до конца её устройства. Что-то заставило Эйонгмера покинуть свой мир раньше, чем он успел получить всю необходимую ему информацию. Боюсь, я не знаю, что. Эйонгмер не был носителем знаний, к моему большому сожалению.