«Маргарита Антоновна, — не меняя интонации проговорила она, — тут пациентка бижутерию забыла. Надо бы вернуть.»

Гошка во все глаза пялился на непредсказуемую реакцию, и в его призрачной душе закипал гнев. Он, гнев, забурлил еще веселей, когда на пороге кабинета возник молодой парень, одних лет с доктором Гурием и, приветливо поздоровавшись с Маргаритой, обернулся к Ульяне.

«Приветствую, милая, — улыбнулся он и протянул просиявшей барышне какую-то бумагу, — сегодня как обычно, да? Я сегодня до восьми, жду у входа.»

Ульяна тоже улыбнулась и даже немного ожила, проделав невероятно длинный путь к подоконнику. Там, покопавшись в сумке, она уже более оживленно присела в рабочее кресло и зарылась в принесенные парнем документы.

Гошка, не сумев выдержать подобного коварства, ловко опрокинул на пол кипу бумаг и отчетливо выругавшись, покинул изменницу.

Волков всегда считал себя суровым, брутальным мужиком, не способным на глубокие душевные переживания, однако прямо сейчас его душила обида за Гурия и злость на ветреную Ульяну, и что сделать с этими весьма сильными эмоциями, Гошка не знал. Он несся по проспектам и улицам, не обращая внимания на то, что твориться вокруг. А обратить на это внимание ему бы не помешало. Потому что мимо него беззвучно проплывали знакомые уже тени, причудливо рассредоточиваясь среди обывателей. Безглазые уродцы кружились возле ничего не подозревающих граждан и так же, как и во все предыдущие разы, бесшумно растворялись в воздухе. Гошке не было знакомо понятие наблюдение и анализа, а также создатель не наградил его элементарной внимательностью, поэтому интересное зрелище осталось не охваченным. Когда эмоции немного поутихли, Волков обнаружил себя возле знакомого дома, где жил его интернатский приятель. Тот не был другом незаметному Гошке в период детских лет, однако после выпуска их частенько сталкивала судьба, и они понемногу нашли общий язык. Волков некоторое время постоял в раздумьях, взвешивая необходимость визита, но в конце концов, махнул рукой на политесы и вошел в парадное.

«Все равно Тарас даже и не догадается о моем присутствии,» — с долей некоторого сожаления пробормотал Гошка себе под нос и уверенно нажал на звонок. Они виделись с Тарасом в начале прошлого месяца, когда Гошка еще находился на вольных хлебах и обращался к любому, кто мог бы ему помочь с работой. Тарас после интерната высоко не поднялся, так же перебиваясь случайными заработками, жил один и постепенно втягивался в мир алкоголиков и тунеядцев. Однако тип, появившейся на пороге прямо сейчас, мало напоминал того Тараса, к которому привык Волков. В целом это был он, в том Гошка поклялся бы на последнем пятаке, та же фигура, лицо, голос, но все же это был не Тарас. Бывший воспитанник был облачен в длинный пафосный халат и был на удивление тщательно выбрит. К тому же в его манере излагать мысли виделась Гошке некая гротесковость.

«Кого судьба послала мне на мой порог? Что надобно слепому случаю от скромного его слуги?» — провозгласил некогда маргинальный Тарас, пару месяцев назад с трудом выражавший нехитрую просьбу продать ему пачку сигарет. Гошка в смятении попятился и, не дожидаясь следующей рулады, со всех ног рванул на улицу. Все, с кем сводил Гошку тот самый случай всю последнюю неделю, вызывали у Волкова много вопросов. Все эти люди были ему хорошо знакомы, но тем не менее были не они. Совсем не они. Перед Волковым возникали другие граждане, обладающие внешностью тех, кого Гошка хорошо знал, да и с этим растерявшийся дальнобойщик готов был поспорить. «Как они все могли так измениться? — думал Гошка, устало облокачиваясь на прохладную стену дома, — не может быть, чтобы они вот так вот взяли и разыграли меня, нет, этого не может быть.»

От долгих непривычных раздумий заболела голова, требуя передышки. Гошка, в который раз вспомнил доктора Грошика и устало побрел к метро, не в состоянии добираться до докторской квартиры на своих двоих.

Глава 22.

«Скучал?» — заботливо оповестил о своем прибытии мой занудный сосед. Я дорого бы дал, чтобы навсегда избавиться от Матвея, однако все известные способы были мне недоступны, а идти на преступление я готов не был. К тому же это вряд ли бы решило проблему кардинально.

«Нет,» — честно ответил я и показательно замолчал, надеясь, что Матвей отлепится от меня до следующего утра. Надежды оправдались частично, поскольку не в меру оживленный психиатр продержался только до наступления темноты.

«А я гулял, — поделился он ценной информацией и замер, в ожидании моей реакции. — я мог бы пригласить тебя с собой, но ты слишком крепко спал, и я не стал тебя будить.»

Матвей, при всем своем многоречии, не умел врать, а уличать его в явных нестыковках мне было лень. Вместо следственных опытов я предложил ему прогуляться снова, пока я не заснул, на что Матвей раскатисто засмеялся и звонко хлопнул в ладоши.

«Завтра, дружище, все завтра,» — довольно пробормотал он и тяжело рухнул на неразобранную кровать. Я подождал, когда до меня донесется характерный храп, и резво рванул к двери, опасаясь новых фокусов. На этот раз мне легко удалось преодолеть все ступеньки и даже выскользнуть на улицу, сохранив при этом видимую целостность постройки. За время моего вынужденного затворничества город снова претерпел изменения теперь уже в ландшафтном отношении. Разноцветные скучные дома волшебным образом исчезли, сменившись приземистыми домиками, со всех сторон заросшими густыми деревьями. Возможно, я просто свернул не в ту сторону и оставил цветастые строения позади, но в первую минуту такая резкая смена пейзажей выглядела пугающе. Немного отдышавшись и погасив в себе радость от вновь обретенной свободы, я обратил свои мысли к насущному.

Лаборатории, куда приводил меня круглый тип, располагались в массивном внушительном здании, украшенном тяжелыми колоннами, однако ни в свой прошлый визит, ни неделю назад, ни прямо сейчас ничего не напоминало мне о присутствии в городе вообще каких-нибудь массивных сооружений. Не считая, разумеется, кирпичной башни, из которой я только что смылся. К тому же я отчаянно боялся опять попасться на прицел безглазым уродам, патрулирующих ночами бескрайнюю территорию.

«Придется искать наугад, — вздохнул я, оглядываясь по сторонам, — все мои ориентиры весьма ненадежны»

Видимо место, куда я попал, считалось тут пригородом, поскольку кроме живописной природы, меня окружала первозданная тишина. Никаких лязгающих и шлепающих звуков не нарушало безмолвие ночи, а только рождало леденящий страх. Все же это место немного отличалось от тех загородных поселений, где мне приходилось быть в той, живой и теплой, реальности. Я по наитию шагнул прямо к одному из домиков, почему-то ожидая расслышать скрип колодезного ворота, приглушенное рычание собаки, еще какие-нибудь звуки, но вспомнив, где нахожусь, только тяжело вздохнул. Все же эзотерики были в корне не правы, утверждая, что после смерти нас ждет райское спокойствие и безмятежность. Мое призрачное сердце, так некстати остановившееся месяц назад в другом мире, гулко колотилось под горлом, добавляя моему разыгравшемуся воображению больше оттенков, а ноги сами волокли мою несопротивляющуюся тушку подальше от призрачных поселений.

Перемещаясь по извилистой грунтовке, я не раз ловил себя на мысли, что бродить по аллейкам среди до отвращения одинаковых зданий было куда безопасней, и даже встреча с безглазыми не рождала столько ужаса, сколько жути нагоняла эта милая зеленая местность. Миновав большую часть призрачного поселения, я выхватил из непроглядной темноты неясные очертания чего-то огромного и монументального. Безлунная ночь мешала рассмотреть детали, однако я весьма четко различил огромные колонны, тянущиеся по обеим сторонам широкой лестницы. Возможно, я на правильном пути, мелькнула мысль, и я уверенно шагнул вперед, опережая догнавшее сомнение в правильности решения. Несмотря на свою призрачность, я был чужой в этом мире, мне не были знакомы законы потусторонней реальности, и что ждало меня под этими колоннами, я сказать не мог. Тот круглый тип, что являлся ко мне на прием, выглядел тщедушно и безобидно, просачиваясь в живой мир и играя там определенную роль. Каким мне предстанет старичок-лесовичок, будучи на своей территории, мне оставалось только догадываться. Тем более я не имел представления о рычагах управления этим типом, а рассчитывать на то, что на мою грозную просьбу прекратить командировать в наш мир призрачных уродов, тип легко взмахнет палочкой и закроет портал, не приходилось вовсе. Колонны, нависшие надо мной, были погружены во тьму, а лестница, ведущая наверх, крошилась от одного взгляда на нее. Я осторожно наступил на первую ступеньку, потом на вторую, потом более уверенно преодолел весь пролет и оказался на широкой открытой площадке, ведущей к невысокому постаменту, расположенному впереди. Мне ничего не напоминало о присутствии здесь обитателей призрачного царства, все было безмолвно и тихо, как это может быть только за гранью глубокой ночью. Сделав еще несколько шагов, я уперся во что-то очень массивное и жесткое, изрядно ободравшее мои призрачные ноги. Присмотревшись, я различил неясные очертания некоего предмета, выполненного из цельного куска камня и аккуратно обточенного со всех сторон. Неясное сооружение имело пару метров длины и напоминало каменное ложе, суровое и беспощадное. По трем сторонам от него располагались глухие стены, защищающие ложе от ветров и непогоды, если такая вообще случается в загробном мире. Не сумев рассмотреть ничего более занимательного, я развернулся и опрометью бросился обратно, не различая дороги. Мне почему-то отчетливо казалось, что мне в спину усмехается некое безглазое чудовище и требует моего немедленного возвращения. Промчавшись, не останавливаясь, больше километра, я наконец, притормозил и позволил себе осмотреться. Строение, которое я только что покинул, не могло быть таинственными лабораториями, но ужаса и страха оно внушало ничуть не меньше. О его практическом назначении я предпочитал не задумываться, однако мыслями раз за разом возвращался к пугающим колоннам и каменному ложу. «Что еще ожидает меня в этом мире? — думал я, едва держась на ногах, — и почему моя призрачная память до сих пор никак не оставит меня.»