«Уленька, — раздался знакомый голос медсестры Маргариты, — ну вот и хорошо, что ты вернулась, милая. Главный не стал поднимать скандал, учитывая твою трагедию и внутренний разлад. Но впредь, красавица, хотя бы звони, прежде чем исчезнуть на целую неделю!»

Уленька медленно повернула голову в сторону собеседницы и кивнула, решив больше никак не реагировать на чрезмерно слезливое приветствие.

«Я вернулась, да, давайте работать, Маргарита Антоновна,» — механически произнесла она и принялась разбирать бумаги.

Маргарита Антоновна снова сочувственно кивнула и осторожно поинтересовалась, не проявляет ли себя доктор Гурий как-нибудь еще. Ульяна вопросительно уставилась на Маргариту, и на ее лице отобразилась работа мысли. Гошка мог бы поклясться, что милая Уленька отчаянно пытается вспомнить доктора Гурия, который мог бы как-нибудь себя проявить. Не придя к очевидному заключению, Ульяна неопределенно улыбнулась и уточнила:

«Доктор Гурий? Не поняла, о ком вы говорите, Маргарита Антоновна.»

Гошка только хмыкнул в ответ на столь сырую игру и весело заржал.

«Подумать только, «мне очень тебя не хватает, любимый!», — не стесняясь, продекламировал он, — стоило кривляться!»

После чего, почувствовав неожиданную симпатию к доктору, замешанную на несправедливом забвении, шумно выскользнул из кабинета.

«Вот интересно, — думал Гошка, все еще придерживая в памяти недавнюю сцену, — насколько хватило бы моей бывшей, если бы наши с ней отношения дотянулись бы до прошлого месяца?»

И мысленно порадовавшись, что особо грустить и жалеть о нем некому, Гошка отправился к дому своей бабки, ныне тоже покойной. Возможно этот порыв был вызван неосознанным желанием быть необходимым, но Гошка не был психологом, поэтому об этом не знал. В бабкиной квартире проживала его мать, отношения с которой никак не хотели налаживаться, начиная с Гошкиного трехлетнего возраста.

Матушка проживала ныне одна, растеряв всех своих бессчетных кавалеров по причине чрезмерно обидчивого характера, и поэтому Гошка был немало удивлен, когда, протиснувшись в прихожую, услышал негромкие голоса. Один голос был узнаваем и принадлежал его ветреной родительнице, а второй, густой и грубый, Гошка слышал впервые.

«Думаю, что именно сейчас, дорогая, когда в мире твориться черт знает, что, этот участок необходимо продать, — вещал огромного строения нескладный мужик, занявший своей фигурой две трети свободного пространства кухни, — у нас с тобой, к сожалению, некому передать по наследству этот клочок земли, но согласись, мотаться раз в два месяца на край света, чтобы проверить целостность пустых стен, с моей точки зрения, экономически невыгодно!»

Матушка только вздохнула и на удивление покладисто возразила:

«В том, что этот, как ты говоришь, клочок, нам некому передать, целиком твоя заслуга, дорогой! Я никогда не отказывалась от возможности, но твое нежелание слушать вечный писк, визг и вытирать сопли мелочевке, навсегда поставило крест на моих мечтах. Но ты прав, дом нужно продать.»

Гошка незаметно ущипнул себя за руку и взвизгнул от боли. Сцена, развернувшаяся перед ним, не была продуктом его воображения, не виделась ему во сне, его мать выглядела обычной, самой настоящей, незнакомый мужик выглядел пугающе, но тоже сомнений не вызывал. Однако у Гошкиной матери никогда не было ничего, кроме долгов, а про недвижимость она могла только мечтать. Но, возможно, за последние полгода, что он не общался с родительницей, в ее жизни много изменилось. И даже возник явно законный муж, не позволяющей ей на склоне лет обзаводиться потомством. Пара еще немного пообсуждала экономические вопросы семьи и перешла к другим новостям. С момента Гошкиной смерти не прошло и тридцати дней, и Волков ожидал, что убитая горем мать все же упомянет эту сторону своей никчемной жизни. Однако их диалоги весело крутились вокруг какой-то отложенной поездки, в перерывах между обсуждением бронирования номеров, разбавляемых информацией о неаккуратных партнерах по бизнесу.

«Да что это с ними? — с досадой воскликнул Гошка, — похоже, только шкафоподобная тетя Надя способна выражать грусть по племяннику, динамично обчищая при этом его небогатое жилище. Но это все же лучше, чем ничего!»

Показательно утянув с тумбочки навороченный телефон своего новоиспеченного отчима, Гошка двинулся на лестницу, мысленно посылая в адрес мамаши отборные нецензурные пожелания.

В парадном на Гошку налетел какой-то чрезмерно деловой тип, фонтанирующий по телефону разными экономическими терминами — маржа, инвестиционный капитал, сроки реализации и финансовое удержание, — сыпалось на Волкова звенящим потоком. Это были некоторые понятия, знакомые дальнобойщику из новостей и частных разговоров, все остальные понятия были умело вплетены в контекст необычайно важного разговора. Гошка отлетел к стене, и в изумлении уставился на экономически подкованного гражданина, в котором узнал местного маргинала, некогда окончившего гуманитарный ВУЗ. Последний раз Гошка видел его непрезентабельную тушку возле популярного торгового центра, где гуманитарий собирал на билет до далекой провинции, обходя с шапкой питерцев и гостей города.

«Чудны дела твои, Господи,» — пробормотал Волков, тоже вытаскивая приобретенный телефон и привычно открывая новостную ленту. Новости все еще не радовали отсутствием сообщений о новых пропажах, а те, что случались с завидной периодичностью, до сих пор оставались загадкой для науки. В одном из источников Гошка отыскал строчку о возвращении пары граждан после почти двухнедельного отсутствия. Как заявляли их близкие, возвращенцы выглядели растерянно, своих не узнавали и постоянно твердили о вещах, с которыми раньше не сталкивались. Так, один из вернувшихся, будучи преподавателем в одном из колледжей, упрямо заявлял, что ему необходимо завершить какие-то сделки, говорил о поставках медоборудования и в целом выглядел странно. Специалисты, к которым родные запихали упрямого «бизнесмена», склонялись к мысли, что несчастный подвергся медицинским вмешательствам, отсюда и навязчивое упоминание об оборудовании. Преподаватель отправлен на лечение в диспансер, ученые по-прежнему в замешательстве.

Скептически настроенный Волков новостям о возвращенцах не поверил, предположив, что препод попросту загулял, а перед обеспокоенными близкими валяет дурака. Гошка не привык глубоко проникаться научными идеями, стремительно избавляясь от их навязчивого присутствия, если они не имеют к нему прямого отношения. Однако следующей ночью, валяясь без сна на голом полу в квартире доктора, Гошка настойчиво перемалывал события прошлого дня, выстраивающиеся в стройную цепочку, пугающую и настораживающую. Свара среди водителей в конторе, не в меру отрешенная Уленька, матушка-домовладелица, и в завершение стройного ряда, гуманитарий-экономист, грамотно жонглирующий всякими терминами. Плюс новости с похожим сюжетом наводили Волкова на совсем уже нехорошие размышления. Призрачные уродцы, перемещаясь среди толпы, каким-то образом воздействовали на людское сознание, это было первой и пока единственной мыслью, возникшей в пылающих призрачных мозгах дальнобойщика. Мысль была жиденькая и основы под собой не имела.

«Где этот чертов Гурий, когда он так нужен? — воскликнул, не сдержавшись, Гошка, и снова его обожгло нехарактерной жалостью к исчезнувшему доктору.

«Я же так ничего и не узнал про него, — с сожалением подумал Гошка, вглядываясь в темнеющий потолок, — при всей своей занудной высокомерности, Гурий неплохой мужик, щедрый и добрый. Надо бы его отыскать…»

После чего Волков погрузился в беспокойный сон, наполненный кошмарами.

Наутро Гошка снова отправился в поликлинику. Пока он накануне размышлял о докторе Грошике и его роли в мировой истории, в голову пришла простенькая, но настойчивая идея, воплощать которую Волков решил с наступлением нового дня.

Глава 21.

Смело просочившись на территорию районного заведения, Гошка подивился непривычной тишине и размеренности, царившей в его стенах. По лестнице стекали неторопливые посетители, нехотя обводя пустым взглядом все вокруг. Гошка снова вспомнил наблюдения доктора Грошика и не сдержал тяжелого вздоха. Уж Гурий наверняка бы сделал из всего этого какие-нибудь правильные выводы. В кабинет к терапевту привычно толпилась очередь, однако не выражала обычного нетерпения, равнодушно разглядывая стены. Гошка вломился в кабинет без очереди и демонстративно выложил перед отрешенной Ульяной тот самый браслет, который она оставила Гурию на память о себе. Гошкина идея заключалась в вызове эмоций на лице забывчивой Уленьки, однако медсестра только удивленно повернула голову, утыкаясь взглядом в появившееся из ниоткуда украшение.