Вспомнилась мать, которая всегда говорила, что за любые блага в жизни приходится платить. Ничего просто так не дается. Даня прикинул – стоили ли его карьера, его обучение, крыша над головой, вкусная жрачка, брендовые шмотки его анальной девственности? Стоили, учитывая, что он готов был расстаться с ней и просто за первые два пункта, даже за один. В конце концов, он же не трепетный и нежный кролик, который после этого пойдет и прыгнет с моста.

– Ой, блядь, ну давай уже, не затягивай, – произнес он, бросая джойстик на пол и стягивая с себя футболку.

Брови у Виталия тогда поползли на лоб и он засомневался в его невинности. Однако позже лично убедился, что в задницу Даню точно никто до него имел и подозрения свои оставил.

Стыдно не было. В жизни и не такое приходится терпеть, тем более крещение стыдом он прошел очень давно, когда впервые вышел с гитарой в переход и проходящий мимо парень крикнул «хватит попрошайничать, иди работай!» Даня работал днем, помогая разгружать машины, потом мылся и шел в переход, забивая на школу, только ради того, чтобы у его сестры была новая школьная форма и ей попросту было чем платить за обеды в столовке. Прохожие этого не видели, видели только бездельника с гитарой, который не хочет въебывать, а хочет лёгких денег, и потому Даня, слыша подобные советы постоянно, оброс толстой шкурой. Никакой Виталий, пыхтящий на нем, не мог пролезть в его нутро. А тело… Да боже мой, ну не поебать ли на это? Отчасти стало даже легче после всего. Он не был нахлебником и приживалкой, он платил за это собой и стесняться тут было нечего. Он не ходил с протянутой рукой и не клянчил, не давил на жалость – он платил.

Осознание этого факта позволило ему сбросить первую робость в общении с Виталием и страх перед тем, что его могут вышвырнуть в любой момент, он уже не был в позиции просителя, – да и никогда не был – ему сами все давали. Записи в студии, встречи с прессой, приглашения на тусовки. И хотя хотелось забить на консерваторию, ведь это было формальностью и экзамены ему бы нарисовали и так, он все равно ходил. Это был принцип. Учителя по вокалу у него были от Виталия, он делал так, как они говорили, но прислушивался все равно к преподавателям из консерватории. Они направляли его, чтобы он мог себя самого раскрыть, а не казаться кем-то, кто будет лучше продаваться.

Несмотря на то, что Виталий был пиарщиком от бога, композитором был от дьявола – музыку он писал действительно талантливо. И тексты сочинял – тоже. Поэтому первая же песня, которую Даня записал в студии, стала популярной. До тошноты – она звучала отовсюду, взлетела на верхушки российских чартов и заколебала его до такой степени, что он записал еще две, одну за одной, только чтоб не быть лохом с одной песней. Дальше было проще – пара интервью в сети, участие в телепрограмме, живое выступление в местных клубах и одно большое, настоящее выступление на открытой сцене с оркестром в сентябре, в рамках фестиваля. К середине осени был записан первый альбом и это был успех, о котором и не мечталось.

– Еще парочка, и можно давать концерты, – сказал Виталий, очень довольный своим подопечным.

– Шутишь? – хмыкнул Даня, выходя следом за ним из машины.

– Нет, я серьезно, Данечка. Ты у меня золото. – Виталий относился к нему, как к холеному мейн-куну, которого все время чесал за ушком, но знал, что когти у него тоже есть, поэтому лишний раз не перегибал, хотя эти когти Даня ни разу не показывал. Возможно, у него тоже было чутье на людей. – Кстати, пора тебе устроить скандальчик. Я пока подыскиваю блогершу или модельку, чтобы ты ее якобы бросил через месяцок-другой. Лучше всего беременную. Ну, конечно, это не подтвердится потом. Сам понимаешь, черный пиар – лучший пиар. Когда тебя будут обмазывать фекалиями все желтые газетенки, о тебе узнают даже те, кто не слышал твоих песен. Проходи, я еще звонить буду. На счет тура девчонок «Либертэ».

Виталий, прознавший все способы стать известным не только на своей шкуре, но и на шкурах десятков звезд, вышедших из его конвейера с клеймом «Марш», в этом шарил лучше кого угодно. Потому Даня знал, что от блогерши и фиктивного романа не отвертеться. Как и от скучной выставки современного искусства, где он обязан был присутствовать, чтобы засветиться перед прессой. Он уже был на дюжине таких, а то и больше, и все должно было быть как обычно, если бы прямо на площадку перед зданием, где парковка была запрещена, не въехал некто на зеленом спортивном мотоцикле с белыми крыльями на черном шлеме. Кто-то рядом цокнул раздраженно и ускорил шаг, из чего Даня сделал вывод, что мотоциклиста тут хорошо знают. И явно не рады его присутствию.

Редакция «Гвардейского дворика» по меркам северной столицы была маленькой: не считая внештатников, главреда Светы Бум – по паспорту Бумовой – и самого владельца, Никиты Голикова, бывшего главреда тоже помершей, но известной лет десять назад газетенки, в ней постоянно числились Констанция, дама средних лет, достатка и внешности, отвечающая за фоторепортажи, худред Галка, – по паспорту Галина Сомова – и сама рабочая часть, то бишь журналисты-многостаночники. Ника, Денис, Джон – по паспорту Женя Лютин, – и, конечно, Савва. Отдел рекламы и бухгалтерию можно было не упоминать, к созданию информации они отношения не имели, занимаясь вопросами своей сферы. Ника и Денис, некогда одногруппники, специализировались на выездах с оборудованием, часто монтировали ролики для портала прямо в машине, по пути домой – они давно жили вместе, Джон был тяжелой артиллерией – ездил по фуршетам и ресторанам, куда известные лица приглашали прессу в связи с выдающимися в жизни событиями. По клубам отправляли Савву. По сути, на выставку должен был отправиться либо Джон, либо Ника с Денисом, но Савва заглянул в список приглашенных и сказал, что забирает новость себе для обзора.

– Ты же обзоры не переносишь, – заметила Констанция. Ее стол был напротив стола Саввы, поэтому она замечала все его телодвижения. – Что, унюхал что-то?

Савва только загадочно улыбнулся и сгреб со стола диктофон и ключи.

Выставка обещала быть скучной – обычное малевание с попыткой в смысл, два десятка картин, развешанных на большом расстоянии друг от друга, чтобы казаться еще важнее. Два десятка художников, с важным видом прохаживающихся среди гостей и прикидывающихся известными личностями. На самом деле публика едва ли была знакома с именами половины из них. Зато все еще помнили художницу из Москвы, которая два года назад представляла тут свои работы, выполненные в технике «сухая кисть» и стиле «примитивизм», картины были посредственными, сама художница тоже – мышь с дулькой на затылке, ни рыба, ни мясо, но ажиотаж был страшенный. Все потому, что рисовала эта дама своей вагиной. В Москве бы пришли чисто поржать, типа «о, баба писькой рисует», но в Питере было иначе. Тоже «о, баба писькой рисует», но как концептуально! Со смыслом! Савва тогда знатно позабавился, даже позаигрывал с ней, чтобы лишний раз убедиться, что у тетки действительно не непорядок с головой, а она гений маркетинга, и только.

В этот раз все было скучно, толком и писать не о чем, разве что нарыть пару пикантных фактов о ком-нибудь, но и то – ску-ука. Это если ставить в центр внимания саму выставку. Как хорошо, что Савве она была не интересна, он приехал сюда ради гостей. Точнее, ради одного, о котором пока собирал инфу, ожидая момента, когда она будет актуальна больше всего. Журналистов было полно, но хорошими становились не все – потому что информация была одна всех, а обращаться с ней умели лишь некоторые. Савва умел: знал, когда ее нужно подавать, как взбитые сливки, пока не оплыло, а когда дать вызреть, как вину.