– Выгуливаешь своего нового хозяина? – зевая, спросил Кертис, и Валери снова поднял руку с часами – больше, чем минуту, он этого страдающего вдовца не вытерпит.

– Дела фирмы требуют внимания, – пояснил он, как всегда вежливо улыбаясь, несмотря на то, что хотелось разодрать омеге лицо – и как только Ричард выносил его присутствие?

– Ага, – Кертис легкими массажными движениями постучал пальцами под глазами – отеки, которые он выдавал за «я уже опух от слез», на самом деле были результатом загулов в клубе и выпитых коктейлей. – Ричард был старый, у него не стояло толком в последние годы. А этот молодой, да еще и красавчик, у тебя теперь есть шанс стать тут хозяином.

Валери благоразумно не ответил на провокацию, благо, еще и Майкл вовремя появился, одетый в серый костюм и синюю рубашку – вот с цветом он точно не прогадал, знал, что ему идет, а уж о безупречном крое позаботился Валери, выбирая того же портного, что шил одежду его отцу.

– Какие глаза, с ума сойти, – протянул Кертис, опираясь на перила и выставляя бедро так, чтобы Майкл, проходя рядом, его задел. – Синий – это твой цвет.

– Спасибо, мне говорили, – ответил Майкл, но, кажется, даже без иронии – ничего, скоро Кертис и его начнет выводить. – Все, едем?

– Да, пора, – кивнул Валери.

В машине, закинув ногу на ногу, он снова, более придирчиво, осмотрел костюм Майкла, отыскивая возможные погрешности в образе, и проговорил, все так же ощупывая его взглядом:

– Когда сядем за стол с вашими партнерами, будьте добры, не улыбайтесь. Так, как вы, обычно улыбаются только иностранцы, которых легко обобрать.

– Я и есть иностранец, – пожал плечами Майкл, и Валери подумал – точно. Стоить хоть раз услышать его акцент и то, как он смягчает все гласные и говорит ровным тоном, точно произнося одно длинное слово, чтобы понять это. – Я думал вчера над тем, что ты говорил, и пока больше склоняюсь к тому, чтобы продать свою часть тем, кому это действительно нужно, и уехать домой. Я умею много всего, но ни одно мое умение тут не стоит и цента.

– Вы даже еще не пытались чему-то тут научиться, – процедил Валери – его самые плохие предчувствия начинали сбываться. Впрочем, с другой стороны, возможно, это и к лучшему – так хотя бы, под руководством опытных людей, дело Ричарда не погибнет на пике востребованности и прибыльности. – Тогда, может быть, не будем терять время и сразу соберем совет директоров?

Майкл, подумав, согласился, и спустя полчаса они уже сидели в зале для собраний с закрытыми жалюзи и включенным проектором, на котором Валери в краткой форме, затянувшейся на сорок минут, после того, как представил всем нового хозяина, изложил политику компании на ближайшее будущее и подтвердил графиками свои аргументы:

– Как видите, если продолжать двигаться в выбранном направлении, то уже через два года в Европе не останется конкурентов в сфере производства генераторов, и тогда можно будет осваивать азиатский рынок без каких-либо потерь.

– Спенсер был консерватором, – покряхтывая и скрипя стулом, произнес Кевин Бернс, один из тех, кому принадлежала основная доля акций после Ричарда. – Но рынок не стоит на месте, нужны прогрессивные методы развития. Нужно развиваться и расширять сферу производства, брать не только качеством, но и количеством. Мои маркетологи уже просчитали…

– Мистер Бернс, все мы помним, что Ричард Спенсер не одобрил ваше предложение, – заметил Валери.

Кевин переглянулся с ухмыльнувшимися альфами:

– Но Ричарда уже нет.

– Но есть Майкл Спенсер, и вам нужно его согласие, чтобы…

– Майкл, скажите, – Кевин повернулся к сидящему во главе стола Спенсеру-младшему, – какова ваша политика относительно развития фирмы? Как вы планируете выходить на азиатских партнеров? Уже выбрано место для строительства предприятий?

– Простите, но я пока в этом недостаточно разобрался, чтобы ответить, – ответил тот, как всегда, что было на уме и улыбнулся, и Валери закатил глаза:

– Мы еще не проработали этот вопрос, Майкл только начинает вникать в дела отца.

– И не вникнет без должного усердия, – отрезал Кевин. – В этой сфере нужен опыт, чтобы начать что-то понимать и тем более решать важные вопросы, а у нас нет времени для простоя. Советую тебе, Аппель, уговорить своего подопечного принять верное решение – он не прогадает, если продаст все нам. И давайте сразу решим это – вам двадцать минут на раздумье, Майкл, а потом мы вернемся. Идемте, господа, выпьем кофе.

Альфы неспешно направились к выходу. Дождавшись, пока они покинут зал, Валери подошел к проектору и выдернул шнур из розетки.

– Вы такой идиот, Майкл, – прошипел он, теряя самообладание. – Вы специально создаете впечатление дурачка из провинции? Вам всего-то и надо было, что сделать умное лицо! Вы что, не понимаете, что просто так, за одну фамилию, никто вас уважать не станет? И знаете, я согласен с мистером Бернсом – будет лучше, если вы передадите им свою часть.

Валери шипел, как растревоженная змея, складывая бумаги в дипломат, а Майкл раздумывал над тем, какое же все здесь дикое – он не привык вот так, с ходу, принимать какие-либо решения, ему даже времени, чтобы понять, не дали, а уже требуют его решения. Отчасти потому, что наверняка считают – если дать ему время, то уже вряд ли можно будет договориться о продаже. Действительно, значит, считают его дурачком – надо брать, пока тепленький.

Майкл отошел к окнам, на которых Валери поднимал жалюзи, глянул вниз, на оживленные улицы и машины – муравейник, а он здесь как случайно упавший на самую верхушку жук. Лежит на спине, дрыгает ножками, не в силах перевернуться. Если не поднатужиться, не расправить крылья, утащат муравьиной матке на обед. Дядя всегда говорил, что характером он пошел в папку, который делал все наперекор: наперекор родителям бросил университет, наперекор всей родне вышел замуж за Спенсера, наперекор новому мужу сбежал от него, беременный.

– Сколько нужно времени, чтобы я начал разбираться в делах фирмы? – спросил он, и Валери, замерев, переспросил:

– Сколько времени? Неделя, только чтобы понять принцип и познакомиться с предприятиями. Еще месяц, чтобы представить вас партнерам.

– Тогда начнем сегодня.

Когда альфы собрались снова, поглядывая на него, стоящего со сложенными на груди руками, снисходительно, Майкл только лишь снова улыбнулся:

– Я подумал и решил, что будет глупо и неправильно передавать дело отца, даже не попытавшись в него вникнуть. Я попробую, и если не получится – то я продам компанию. Спасибо за теплый прием, господа. Все свободны.

– Привет, дорогой, как дела в серпентарии?

Именно это и надо было услышать Валери, чтобы наконец выдохнуть, расслабиться, понять, что осталось потерпеть совсем немного, и вспомнить, ради чего ему, собственно, терпеть всё это. И заодно – пережить сегодняшний день, сбросив все дела на потом. Услышать знакомый голос, увидеть знакомую обстановку квартиры, улыбку Луки.

Экран мигнул смазанным абрисом альфы, и картинка в скайпе замерла – пустая комната, спинка стула, стена с обоями – панорамой городских крыш, которые выбрал жених, и картина с пейзажем на стене, в стекле которой смутно отражалось что-то привычное. Давно привыкнув к разнице в шесть часов между Парижем и Нью-Йорком, они выработали свой график общения. В Париже был вечер – шесть тридцать пополудни, у них, в Нью-Йорке, полдень. В то время, как рабочий день Валери был в самом разгаре, у Луки уже заканчивался, он приходил на ужин домой, – клиника находилась в пяти минутах ходьбы от квартиры, и в такие дни, как сегодня, когда Аппель мог прерваться на беседу без ущерба для работы, они созванивались по скайпу и разговаривали. С Ричардом так получалось не всегда. Ненормированный график, частые перелеты, совещания, форс-мажоры не позволяли им нормально общаться – в основном из-за разницы во времени и занятости омеги.

– Привет, – устало выдохнул Валери, расстегнул и снял пиджак, повесив на спинку стула. Он, сузив глаза, пристально вглядывался в отражение картины и настолько задумался, что непроизвольно расстегнул четыре верхних пуговицы на рубашке.