– Можно войти? – спросила она.

– Можно?

Я в мановение ока вскочил с постели и обнял ее очаровательную мягкую округлую фигурку.

– Ты такая милая, – прошептал я и опустил Эйрин на свою кровать.

Она сбросила халат, под которым оказалась только ночная рубашка. В следующее мгновение я уже был на ней… Но мадам М. отстранилась, села и предложила:

– Нет, давай поговорим.

Я попытался было целовать ее, но к моему удивлению Эйрин вдруг сухо сказала:

– Ты читал последнюю книгу Эмиля Золя «Нана»?

– Да, – растерянно ответил я.

– Вот, – сказала моя визави, – ты знаешь, что под конец сталось с Наной[79]?

–Да, – ответил я с упавшим сердцем.

– Ну, – продолжала она, – что, если такое же станется со мною? Я отчаянно боюсь родить незаконного ребенка. А как бы ты поступил на моем месте?

Минутное раздумье подсказало мне, что все дороги ведут в Рим. Поэтому я согласился с ее доводами и вскоре… мой паренёк скользнул между ее ног.

– Скажи мне, пожалуйста, как доставить тебе наибольшее удовольствие? – спросил я, нежно приоткрыл рукой губы ее лона и прижался к ним устами, а языком стал ласкать ее клитор. В этом не было ничего отталкивающего: клитор был гораздо чувствительнее рта. Не успел я поцеловать ее дважды, как она со вздохом откинулась на кровать и прошептала:

– Вот так, это божественно!

Ободренный, я, естественно, продолжил. Вскоре ее маленький комочек раздулся так, что я мог взять его в губы, и каждый раз, когда я сосал его, тело Эйрин конвульсивно двигалось. Вскоре она еще шире раздвинула ноги и подтянула их, чтобы впустить меня до конца. Теперь я варьировал движения, облизывая языком остальную часть ее вагины и просовывая свой язык в нее как можно дальше. Ее движения, ее дыхание становились все более и более судорожным, и когда я снова вернулся к клитору, взял его в губы и пососал, одновременно просовывая указательный палец вперед и назад в ее лоно, движения женщины стали более резкими, и она вдруг начала кричать по-французски:

– О, cʼest fou! О, cʼest fou! О! О! (Это безумие! Это безумие! О! О!)

И вдруг она зажала мое лицо в ладонях и приникла губами к моим губам, как будто хотела укусить. В следующее мгновение моя голова снова оказалась у нее между ног, и игра продолжилась.

Мало-помалу я почувствовал, что мой палец потирает верхнюю часть ее лона, пока я ласкал языком ее клитор. Это явно доставляло ей наибольшее удовольствие. Еще минут через десять этой восхитительной игры она закричала:

– Фрэнк, Фрэнк, прекрати! Поцелуй меня! Остановись и поцелуй меня. Я больше не могу терпеть. Я цепенею от страсти и хочу кусать или щипать тебя…

Естественно, я сделал, как мне было велено. Ее тело распростерлось рядом с моим, наши губы встретились.

– Ты милый, – прошептала она. – Я так тебя люблю. Как чудесно ты целуешься.

– Ты научила меня этому, – подольстился я. – Я твой ученик.

Все это время мой возбужденный фаллос пытался войти в нее, но она все время отстранялась. Наконец Эйрин произнесла:

– Я бы с восторгом отдалась тебе, дорогой, но боюсь.

– Не бойся! – заверил я ее. – Если ты позволишь мне войти, я немедленно выйду, как только подступит семя. Поверь, здесь нет никакой опасности.

Но что бы я ни делал, что бы ни говорил, в ту первую ночь она не уступила и отказалась совокупляться.

Я достаточно хорошо разбирался в женщинах, а потому твердо помнил: чем дольше и искреннее я буду я сдерживаться и позволю желаемой даме взять инициативу в свои ручки, тем основательнее окажется моя награда. Несколько дней спустя я повел Эйлин на гору Ликабет[80] и показал ей «всё царство духа», как я называл Афины и их окрестности. Она просила рассказать о древнегреческой литературе.

– Была ли она лучше современной французской?

– И да, и нет. Всё было совершенно по-другому.

Эйрин призналась, что не понимает Гомера, но когда я читал припевы из «Царя Эдипа»[81], она их поняла; и великая клятва в речи Демосфена: «Не теми, кто впервые столкнулся со смертью в Марафоне». – И благородное подведение итогов вызвало слезы на ее глазах: «Теперь по вашему решению вы либо прогоните наших обвинителей по суше и по морю, бездомные и бездомные, или вы дадите нам верное освобождение от всех опасностей в мире вечной тишины».

Услышав последние слова, она по собственной воле поцеловала меня.

Когда мы шли в тот день вниз по длинному склону Ликабета, внезапно она спросила:

– Ты больше не хочешь меня? Мужчины такие эгоистичные существа. Если женщина сразу не исполнит всё, чего они пожелают, уходят.

– Ты не веришь ни единому моему слову, – перебил я. – Когда это я уходил? Я жду твоего согласия и не намерен вечно беспокоить. Это все. Если бы ты видела, с какой надеждой смотрю я каждую ночь на ручку твоей двери…

– Скоро наступит ночь, и всё изменится, – взяла она меня под руку. – Не желаю решать важные вопросы, когда я вся дрожу от чувств. Но я все обдумала и верю тебе. Понимаешь? Я хочу верить тебе!

И глаза её были полны обещанием.

К счастью, когда ручка ее двери повернулась, я был начеку и обнял Эйрин, прежде чем она переступила порог. Любовная игра, которой она меня научила, продолжалась еще долго. Наконец, я устал и растворился в ощущениях. Она лежала в моих объятиях, и мое горячее, пульсирующее тело прижималось к ней. Я не стал спешить, а позволил женщине умолять меня. Но вот она прошептала:

– Мне неприятно напоминать тебе, но ты сделаешь то, что обещал?

– Да.

– И гарантируешь безопасность?

– Нет, но даю честное слово, что уберегу тебя от беременности.

В следующий миг Эйрин расслабилась в моих объятиях и отдалась на мою волю. Медленно я проник в неё, а она склонилась ко мне жадным ртом и целовала, целовала… Это было божественно, но так коротко – всего несколько толчков, и я был вынужден отступить, чтобы сдержать свое обещание.

– О, великолепно! – вздохнула она, когда я выплеснул свою сперму, брызнувшую на носовой платок. – Но мне больше всего нравятся твои уста! Хотелось бы знать, почему? Твой язык ужасно возбуждает меня… Почему? Почему? Почему? Давай поговорим!

– Нет, дорогая! Давай продолжим. Теперь нет никакого риска. Я могу быть с тобою как угодно долго. Объясню тебе причину позже, но поверь мне на слово. Давай повеселимся!

В следующее мгновение я снова был в ней. Игра продолжилась с новой силой. Снова и снова она приходила в экстаз, и наконец, когда я прошел совсем высоко, чтобы еще больше возбудить ее, она вдруг закричала:

– О, о, que c'est fou, fou, fou! (Это ужасно, ужасно, ужасно!)

И укусила меня за плечо, а затем разрыдалась.

Естественно, я обнял ее и начал целовать. На этом закончилась наша первая большая любовь. После той ночи у нее не было секретов от меня, и мало-помалу она объяснила мне все, что чувствовала в бреду любви. Я полагал, что дал ей максимум удовольствия, но вскоре девица призналась, что предпочитает поцелуи в половую щель, чтобы продолжалось это минут десять или пятнадцать, а в завершение ее оргазма я могу ввести свой член, но быстро, жестко, будто насилую. Прежде все рассказы английских школьников о каком-то воображаемом сходстве между ртом и наружными губами половой щели, между носом и членом мужчины я неизменно находил враньем.

У Эйрин был довольно большой рот и очень маленькое красивое влагалище. У девушки с самым большим влагалищем и самыми толстыми губами (из всех, с кем я когда-либо имел связь) был маленький тонкий рот. То же самое и с мужчинами. Я уверен, что нет никакой связи между половыми органами и чертами лица. Изысканная любовница, Эйрин, с девичьим телом, маленькой круглой грудью и ротиком, который мне никогда не надоедал.

Часто после этого вместо прогулок мы возвращались в мою комнату и проводили день в любовных играх. Иногда ее мать подходила к двери ее номера, и она беззвучно смеялась и обнимала меня. Раз или два ее брат приходил ко мне, но мы лежали в объятиях друг друга и позволяли глупому внешнему миру стучать сколько угодно.