Шмеля открыл глаза. «И чего это я всегда просыпаюсь в такую рань?» – мелькнуло у него в мозгу. Третий месяц он находился в Эльфийской Колонии Строгого Режима (сокращенно – ЭКСР), и каждый рассвет заставал его бодрствующим, в то время как его сокамерники видели десятый, самый сладчайший сон. Впрочем, Шмеля понимал, в чём тут дело – воры и убийцы, получив заслуженное наказание, могли дрыхнуть спокойно, а невинный, прямо-таки ангельский эльф не знал покоя. По крайней мере, вина его косвенна, а вот родной братец Жулио, из-за которого Шмеля, собственно, здесь и находится, напакостил по самое не балуй.

«Эх, учиться бы мне сейчас в Академии Магии и Естественных Наук, – вздохнул наш невинный эльф. – Так нет же – увязался с братиком, мать его за ногу, как, впрочем, и мою, царствие ей Неизвестное!» Какое детство у них с Жулио было, любой бы обзавидовался, да не просто обзавидовался, а оросил бы всё слюнками!

Так уж вышло, что оба братца-акробатца были близнецами. Их «счастливый» отец зарабатывал на пропитание рыбной ловлей, тогда как ни Жулио, ни Шмеля и слышать не хотели ни о какой работе. В детстве это были не просто хулиганьё и шантрапа, рано приобщившаяся к воровскому миру. Для соседей и учителей они являлись выходцами из города корсаров Спэрроу, бичами морей и рек, невесть как попавшими в Шурухан, да не просто попавшими, а залетевшими в утробу шуруханской бабы и родившимися на беду всего поселения.

Времена стояли смутные, но, как и вся шуруханская гопота того времени, близнецы Дырнявкины мечтали о руководящей должности гвардейца-взяточника или (чего греха таить) о кресле самого Гекса, министра «Серости Империи», – самая почётная работёнка, а главное – не пыльная и не мокрая, если, конечно, забыть о крови тех, над кем приходится работать. А для Жулио это была прекрасная возможность потешить свои садистические наклонности, ибо при штабе СВР – Службы Внутренних Расследований (иное название «Серости…») часто проводились допросы, неизменно сопровождаемые пытками, будь то паяльник в задницу или пальчики в тисочки. Так работать можно, говаривал Жулио. А гнуть хрупкую спинку на рудниках, на заготовке леса? Увольте! На фиг оно надо? Братья хотели жить весело, с долей риска – бить менестрелей, исполняющих свои тупые песни, любить по нескольку раз в ночь девок, воровать и пить портвейн.

Однако в скором времени всё изменилось. Когда Шмеля съездил в столицу Империи Иллюминок «просто посмотреть гвардейский парад», как он говорил, то по возвращению блудный братец начал нести всякую ахинею. Общался ли Шмеля с представителями парада или нет, история умалчивает, но вот походка, жесты и манера речи наводили на мысль, что всё-таки общался. Особенно когда Жулио предложил ему смотаться к бабам одним тёмным вечерком.

Шмеля не пошёл к бабам. Ему вдруг захотелось пойти в местное подразделение СВР и сдаться.

– Слышь, браток, – говорил ему Жулио, – я, конечно, понимаю, что всё приедается – и девки, и пойло, и вся эта житуха… Но самому прийти к гвардейцам и сдаться – это антинаучно!

– Это не наука, – заведя глазки, вздохнул Шмеля, – это… это… это так надо!

– Ах ты!.. – Жулио, видимо, хотел сказать какое-то нехорошее слово, однако вовремя сдержался. – Будь ты проклят, Шмеля! Не брат ты мне, гнида, потерявшая стыд и честь! А когда я всё батьке расскажу…

Сказано – сделано. Упырь Жулио расписал во всех красках (в основном, красного оттенка) похождения Шмели папеньке-рыболову, и тот, соответственно, взорвался вспышкой гнева.

– По стопам дяди идёшь, паразит? Ну-ну, дело добровольное, ты уже взрослый, как тебе угодно! Только нюансик один имеется, бывший мой сынуля, – жить под одной крышей со стукачом-бездельником я не желаю! Проклинаю тебя и прогоняю из родного дома!

И ушёл Шмеля за тридевять земель… ну, в смысле, на соседнюю ферму, где в одиночестве разводил скотинку и возился в земле. В Шурухане все узнали, кем он стал, иногда показывали пальцем, обзывая всякими непотребными словами, иногда били, а иногда… А это уже не имеет значения, что там с ним ещё делали. Так минуло два года, пока его не пырнули ножом в одной благопристойной таверне, куда его занесло непонятно каким ветром.

Шмеля должен был «дать дуба» той же ночью, как собака, в канаве, истекая кровью и задыхаясь от вони собственных испражнений, но добрые небрезгливые люди подобрали его и выходили у какого-то ветеринара.

Через неделю после того случая Шмеля кое-как на карачках выполз на солнышко погреться, и тут его перехватил Жулио, братан.

– Ну, всё, – заявил Жулио, – хватит ерундой маяться! Бросай свои «красные» дела и поехали, оттянемся, как встарь.

С этого момента всё вернулось на круги своя. Братья Дырнявкины вконец потеряли совесть и пустились беспредельничать по всей Империи. Секс, наркотики и менестрельские песенки довершали начатое лет пять назад, и вот уже «Серость Империи» числила их в списках самых отъявленных головорезов. Они трижды сбегали из казематов предварительного заключения, четырежды принимали участие в ограблении Великого Имперского Рынка и много ещё чего натворили, пока не оказались в Пермихлянде и не попались на самом заурядном дельце.

Так как дельце было заурядным – они изнасиловали безымянную нимфу, – всё было кончено в одно заседание. Судья, яростный нацист, не переносящий на дух всяких эльфов, орков и прочую мелочь, приговорил братьев к смерти через повешение.

Жулио, нырнув в дыру с петлёй на шее, умер быстро. А вот со Шмелей возникла закавыка. Трижды ему накидывали петлю, трижды распахивали люк под ногами, и трижды верёвка лопалась так, что бедолага Шмеля падал задницей на опоры эшафота. Ну что ж, не получилось с виселицей, так, может, с топором выйдет? Не тут-то было! Палач, глядя на склонившегося перед ним юного эльфа, вдруг выпустил топор из рук, выдавил слезинку из глаза и всхлипнул, булькая соплями.

– Как можно его убивать? – обронил он, шмыгая носом. – Ну взгляните – ну ангелочек же!

Следующая сцена состояла из истеричного плача, топанья ногами и требований сохранить жизнь несчастному эльфу.

Так Шмеля избежал смертного приговора. Вместо него он получил всего лишь навсего пожизненный срок в самой «отмороженной» колонии во всей Растамании.

Эльфийская тюряга оказалась довольно-таки оживлённым местом. Чуть ли не каждый день туда забрасывали очередного маньяка-эльфа, но с перенаселённостью проблем не возникало – всё равно кого-нибудь убивали, и свободных мест вполне хватало. Недостаточным следовало назвать питание (невкусно и мало) и здоровье (из-за сырости и холода в камерах заключённые страдали от странной болезни, вызывающей пеновыделение из всех естественных отверстий). Что касается отношений с другими эльфозэками, то Шмеля, профессиональный гопник, многократно пытаемый во время суда, идеально вписывался в эту тусовку. Братва его уважала, ибо и он уважал братву; главное, чтобы не проведали о его «красных» делах там, на воле. Был тут один «залётный» эльф, знающий Шмелю ещё по Шурухану, так наш фермер его, конечно, зарезал в первую же ночку. Чтоб дышалось легче.

На протяжении первых четырёх недель Шмеля нагло пытался сбежать из колонии. Он, безусловно, был «общаковский» эльф, свои пацаны гарантировали ему «не жизнь, а сказку», только не лежала у него душа торчать в клетке, особенно абсолютно невиновному (ну, подумаешь, изнасиловал нимфу, грабанул Базар и убил пару-тройку плохишей). Жулио сдох, а Шмелю миновала чаша сия. Коли так подфартило, глядишь, повезёт и с побегом?

На практике оказалось, что с этим благородным делом выходит полный облом. Для пробы сил Шмеля попытался перелезть через выкованный гномами тюремный забор, как тут же был позорно схвачен охраной тюряги. Застигли врасплох, так сказать – наш герой выбежал из общей шеренги зэков во время вечерней переклички и рванул к ограде. Надсмотрщик увидел мелькнувшую лысину с оттопыренными жёваными ушами, а в следующее мгновение несчастного горемыку отдирали от прутьев забора, уговаривая расцепить пальцы, быть хорошим мальчиком и сопровождая уговоры ударами по почкам. В общем, вся эта затея обошлась Шмеле поясничными болями, сутками карцера и нервным тиком, не покидавшим его лицо более никогда. Когда Шмеля выполз из «одиночки», его поначалу приняли за дебила.