— Да нет, — пожал я плечами, — нормально.

— Так и есть, — убежденно сказал Герман. — Многих моих пацанов, осознание, что они нужны команде и помогают своим, от разного дерьма удерживает.

— Это, да, — согласился Сергей. — Люди у нас разные. Кто-то смог пережить и вернуться к нормальной жизни. Кто-то ещё кричит по ночам, способен сорваться и натворить дел из-за пустячного, на первый взгляд, повода. Не у всех психика справилась и могла адаптироваться. Но у всех в душе Афган остался незаживающей раной. И пока мы существуем, она будет болеть. А лица убитых, тела разорванных минами и гранатами пацанов, разбитая техника и горящие кишлаки — стоять перед глазами.

Помолчали пару минут, отдавая дань погибшим за речкой.

Денис вздохнул:

— А я, наверно, после Афгана жить как обычный человек никогда не смогу. Ходить каждый день на работу, получать зарплату, дети, семья, не мое это. Скучно так, что зубы сводит. Я кайф получаю, от чувства опасности, риска, боя, да такого, в котором пули рядом свищут, и каждый миг может стать последним. После того, как выжил, победил, вообще эйфория захлестывает. Никакой наркотик не сравнится.

Глаза Дениса лихорадочно блестели в полумраке.

Я усмехнулся и с выражением продекламировал:

«Есть упоение в бою,

И бездны мрачной на краю,

И в разъяренном океане,

Средь грозных волн и бурной тьмы,

И в аравийском урагане,

И в дуновении Чумы.

Все, все, что гибелью грозит,

Для сердца смертного таит

Неизъяснимы наслажденья —

Бессмертья, может быть, залог!

И счастлив тот, кто средь волненья

Их обретать и ведать мог.

— Здорово, — встрепенулся афганец. — Как точно сказано. Именно это я чувствую. Кто написал?

— Пушкин. «Пир во время чумы», — просветил я.

— Вернемся в Москву, обязательно заскочу в библиотеку, найду этот стих, — пообещал Денис.

В руке командира захрипела рация, прервав разговор.

— Первый, я второй. Как слышно? Прием.

— Второй, я первый. Слушаю тебя.

— Подъехало четыре машины. Вышло человек восемнадцать. У одного под пиджаком заметил приклад обреза. Второй охотничью двустволку из машины достал. Ещё парочка с дубинами. Другие тоже могут быть вооружены. Двигаются через лес. Минут через десять-двенадцать выйдут к вам. Жду инструкций. Как понял, первый?

— Понял тебя, второй, — Герман подобрался, посуровел, в глазах зажегся знакомый холодный огонек.

— Леха, сколько коробок загрузили? — крикнул он.

— Двести шестнадцать, ещё двадцать четыре осталось, — доложил заместитель.

— Отлично, ускоряйтесь, через пять, максимум, семь минут погрузка должна быть завершена, маскируйте груз, и пусть машина уезжает — распорядился немец. — Оставь Гришина считать и контролировать процесс, остальные ребята пусть с грузом помогут. Ты и Воха ко мне, со стволами. Парочку взрывпакетов в «шестерке» возьмите, они в сумочке под сиденьем водителя лежат. Там и «стечкин» с запасной обоймой находится. Леха у тебя ствол при себе есть, отдашь «стечкин» Вохе.

— Хорошо, — кивнул зам.

— Держи, — Леха передал блокнот с ручкой невысокому, юркому парню с живыми глазами. — Досчитаешь и проследишь, чтобы все выполнили приказ командира и убрались отсюда подальше. И вагон не забудьте закрыть. В наше отсутствие общее руководство на тебе.

— Понял. Всё сделаю, — пообещал Гришин.

Герман поднес рацию к лицу.

— Первый на связи. Третий и четвертый наблюдение сворачиваем, быстро сюда. Второй — продолжаешь контроль обстановки. Когда мы начнём разбираться с гостями, присоединяешься. Как поняли? Прием.

— Третий понял. Выдвигаюсь к вам.

— Четвертый понял. Иду.

— Герман, только без трупов и особого шума, — попросил я. — Нам лишние проблемы не нужны. Главное, уйти, сохранить и реализовать груз. Разбираться потом будем. Тут же, линейный отдел ментовки неподалеку. Если что, сразу сюда прискачут.

— Менты тяжелы на подъем. А те, кто, в линейном на сортировке сидят, уже с утра водкой глаза заливают, я пробивал. Дисциплина ни к черту. Пока услышат, разберутся, откуда шум, мы уже далеко будем. И потом, — лицо немца стало задумчивым, — почему эти бойцы так решительно на разборку идут с обрезами и двустволками? Ментов не боятся? Очень интересно.

— Всё-таки прошу не устраивать здесь Бородинскую битву с массовым побоищем. Нам это в любом случае не нужно, — напомнил я.

— Обещать не могу, но постараюсь, — заверил Герман. — Этих чертей мы сейчас как следует шуганем. В девяносто случаях из ста они просто разбегутся. В десяти, попробуют дать отпор. И тогда придётся действовать жестче. Извини, нет времени продолжать разговор.

— Парни, — повернулся немец к афганцам. — Как только с грузом разбираетесь по машинам. Паша уезжает на завод. Леня, едешь с ним.

Плотный седой мужик лет тридцати пяти, только что перекинувший ящик в грузовик, выпрямился, оттер пот на лбу, оставляя пыльные разводы, и кивнул.

— Миха, ты с Денисом и Серым не пустые?

— Со стволами, — ответил я.

— Отлично. Тогда сопровождаете Пашу и Леню. Едете сзади на некотором удалении. Остальные, как заканчивают с грузом, прыгают в машины, выезжают из сортировки и с обратной стороны подкатывают к лесу, в место, где находятся машины противника. Паркуетесь в метрах ста пятидесяти от них, чтобы не видели, дальше действуете по ситуации. Если пацаны заряжены стволами по самые гланды, уходите. Если нет, бьете в тыл, и помогаете нам паковать уродов. Думаю, к тому времени мы с ними уже разберемся.

Пока Герман говорил, появились дозорные. Первым выбежал невысокий крепыш, контролировавший направление сортировки. Потом из кустов, огораживающих лесную поляну от пустыря, неожиданно возник худой паренек в серой рубашке.

— Все, парни, выдвигаемся, — Леопардыч глянул на часы. — Уже почти пять минут треплемся. Холодняк захватили?

— Обижаешь, командир, — крепыш засунул руку за спину и продемонстрировал армейский тесак.

«Похоже, сзади был в ножнах», — отметил я.

— Конечно, — ухмыльнулся худой, вытащив из кармана рукоять телескопической дубинки.

— Отлично, тогда бинокли оставьте в «москвиче», там дверцы открыты и идём, устраиваем засаду. Берем в клещи, а дальше, я с Лешей и Вохой работаю с клиентами, вы на подстраховке. Сначала по легкому, а потом, если не поймут, по жесткому варианту.

— Не боись, командир, мы всё помним, — заверил зам.

— Тогда пошли. А вы сворачивайтесь быстрее.

Парни избавились от биноклей, сложив их на переднем сиденье «москвича» и сгрудились около Германа, Лехи и Вохи.

— Двигаем, — скомандовал капитан.

Пять силуэтов, один за другим быстро растворились в лесной чаще.

— Герман просил помочь загрузить коробки, — напомнил Сергей.

— Идем, — кивнул я.

У вагона нас затормозили.

— Серый, Дэн не лезьте, — замахал руками Гришин. — Только мешать будете. Шесть ящиков осталось. Мы сами справимся. Лучше в машину идите. Пашка через минуты три начнёт отъезжать.

— Как скажешь, Вася, — пожал плечами опер.

Когда мы усаживались в «пятерку» со стороны леса приглушенно бахнуло. Затем ещё раз. Внутри у меня похолодело. «Началось».

— Взрывпакетами жахнули, — со знанием дела заявил Денис. — Сейчас командир им жару даст.

Подтверждая его слова, до нас донеслось эхо истошного крика. Грохнул пистолетный выстрел, потом ещё раз. Затем хлопнул гулкий винтовочный. С деревьев, испуганно заверещав, вспорхнули птицы. Бахнул ещё один пистолетный выстрел. Похоже со стечкина. Теперь до нас доносились крики уже нескольких человек.

— Всё, — голос Гришина заставил нас отвлечься от звуков боя. — Пашка отъезжай, пацаны по машинам, быстро!

Лязгнул поднимаемый борт грузовика. Из-под тентованного кузова на землю спрыгнули двое афганцев. Парни, рассыпавшись по поляне, быстро рассаживались в автомобили.

Хлопнула дверь «КАМАЗа» и рядом с водителем уселся Лёня.

Грузовик фыркнул, выплюнув из глушителя клуб грязного черного дыма. Медленно двинулся к грунтовке. Под мощными колесами затрещали сухие ветки.