Ефимовна смущенно потупилась и буркнула:

— Извини, переборщила.

Я стиснул зубы, с трудом сделал каменное лицо и кивнул:

— Хорошо, извинения приняты.

В гробовой тишине отвернулся от стайки озадаченных старушек. Открыл дверь, взлетел на лестничную клетку и заржал так, что гулкое эхо громом разнеслось по бетонному коридору. Во дворе кто-то испуганно пискнул, что-то с грохотом упало.

На втором этаже захлопали двери квартир. На лестничную площадку выглянул ошарашенный сосед. За ним виднелась любопытная мордочка девчушки лет четырнадцати.

— Мишка, это ты? А мы думали, звездец какой-то творится. Ты чего?

— Ничего, — прохрипел я, вытирая выступившие слезы подушечками пальцев. — Это же надо такое придумать обморок бухенвальдский, ондатра тоскливая, чувырло пушистое…

И закатился в новом приступе громового смеха.

Успокоившись, поднялся на свой этаж. Подошел к знакомой двери с обивкой из коричневого дерматина, вставил ключ в замочную скважину, открыл, решительно шагнул вперед и сразу уткнулся лицом в семейники, уныло повисшие на бельевой веревке.

«Это Витькины, что ли? Здравствуй жопа, новый год. Вот я и дома», — мрачно подумал, отстраняя рукой влажную ткань и с отвращением рассматривая серые трусы в черную полоску. — «Нет отсюда, надо сваливать побыстрее, в отдельную квартиру. Нюхать белье меня не прельщает. Скажу Ашоту чтобы шевелился побыстрее с поиском подходящих апартаментов».

Я присел на стоящую рядом табуретку и начал снимать кроссовки. Дверь напротив, по другую сторону развешенного белья, скрипнув открылась. На пороге появилась моя матушка. В глазах женщины засветилась неподдельная радость.

— Мишенька, сынок, вернулся.

Она кинулась, ко мне, расталкивая руками простыни, штаны и футболки. Порывисто обняла и приникла к груди. В горле запершило.

— Здравствуй, мама, — прохрипел я, прижимая к себе чужую, но ставшую такой родной женщину.

В прошлой жизни никогда сентиментальностью не страдал. Подлецом не был, но всегда руководствовался холодным расчетом, рациональностью, держал многих людей на дистанции за исключением самых близких. И этот подход себя оправдывал. А сейчас…

Умом понимаю, она мне чужая. Все равно, как вижу матушку, так на душе светлее становится. И ком к горлу подкатывает после долгой разлуки. Сейчас она, роднее всех родных. Друзья друзьями, но моя чужая «мама» за всю мою новую жизнь, стала ближе всех.

— Как вы тут жили без меня? — спросил я, отстраняя матушку.

— Нормально, — лицо матери озарилось улыбкой. — Танька с Петровной как всегда по утрам переругиваются, спорят, никак кухню и ванную поделить не могут. Витьку, ты так запугал, что он тихо как мышка себя ведет. Старается к себе в комнатку прошмыгнуть и там сидит. Только изредка на кухне появляется и то всё озирается. Боится, что ты неожиданно придешь. Всё-таки сынок зря ты так с ним.

— Мужчина, мама, всегда должен быть мужчиной, — назидательно произнес я. — Кто же виноват, что Витя труслив как заяц? Это его проблема, не моя.

— Не хочу вмешиваться в твои дела, но ты бы перестал бы с Ленкой крутить. Не хорошо это, не по-божески, она всё-таки замужняя женщина, — вздохнула родительница.

— Мы скоро переедим, и эта проблема сама собой снимется, — пообещал я.

— Куда? — напряглась матушка.

— Квартиру ищу съемную, — сообщил я. — А через полгодика-годик и кооперативную куплю для нас.

— Откуда у тебя деньги? — в глазах мамы зажглась тревога. — Опять с дружками своими спутался? Ты же мне обещал.

— Не, с прошлым покончено, — отмахнулся я. — Даже Игнат на меня дулся, что общаться с ним перестал. Пришлось разруливать. У меня официальная работа. Числюсь грузчиком, занимаюсь торговлей. Никакого хулиганства и грабежей. Я, стараюсь, как Остап Ибрагимович Бендер, чтить уголовный кодекс и по минимуму пересекаться с нашей родной милицией.

«Фуххх, и ведь не соврал ведь ни в чем», — мысленно выдохнул я. — «Умолчал, но в целом всё так и есть».

— В торговле так много платят? — недоверчиво поинтересовалась женщина.

— Мне хватает, — дипломатично ответил я, и сразу перевел разговор на другую тему. — А остальные соседи где? Почему не вижу комитета по торжественной встрече?

— Танька с мужем в отпуска ушли. Сейчас на дачу к себе укатили, им по шесть соток заводоуправление выделило рядом, вот они там и копошатся, дачу строят, огород копают. Петровна к сыну в Воронеж уехала. Никого кроме меня нет.

— Ну и хорошо. Меньше народу, больше кислороду. Меня никто не искал?

— Ты знаешь, звонил один. Представился Владимиром Ивановичем из чебуречной. Сказал, что поймешь. Говорил, ты обещал созвониться с ним, но до сих пор не сделал этого. Просил срочно связаться, когда появишься.

«Гуменюк. Вот скотина. И как телефон узнал? Я же ему не давал ничего. Обещал же, что сам ему позвоню, даже телефон соседки взял. Хотя это для опера не проблема. Я же на его земле нахожусь и не однократно судимый. Описание у него моё есть. Татуировки на пальцах тоже видел. Вычислить меня — раз плюнуть. Значит, нужно все мои бабки срочно в другие места перекинуть. Так, на всякий случай. Хрен, его знает, что этому упырю в голову придёт. А вообще, надо было ему давно позвонить. Совсем замотался со своими делами. Похоже, с Андрюшкой он решил и жаждет получить заслуженный гонорар за проделанную работу. Время терять не буду, перекушу, отдохну чуток и пойду на улицу звонить сотруднику невидимой службы».

Через сорок минут порядком отдохнувший и наевшийся домашнего маминого борща, я бодро спустился по ступенькам. Вышел из дома и весело мурлыкая под нос «если кто-то кое-где у нас порой, честно жить не хочет. Значит с ними нам вести незримый бой. Так назначено судьбой для нас с тобой», дошел до кабинки ближайшего телефона у продуктового магазина, и набрал номер капитана.

— Да, слушаю вас, — со скукой протянул низкий женский голос.

— Марина Аркадьевна, здравствуйте. Ваш телефон дал Владимир Иванович Гуменюк. Он должен был вас предупредить.

— Предупредил, — голос женщины построжел. — Сейчас его позову.

Через пять минут в трубку рявкнули.

— Алло, Гуменюк слушает.

— Добрый день, это ваш знакомый из чебуречной беспокоит.

— О, явился, не запылился, — в голосе капитана явно слышалось ехидство. — Где же ты пропадал так долго, знакомый из чебуречной? Я уже сам тебя искать начал.

— Извините, замотался совсем, — признался я. — Дело решилось?

— На все сто процентов, — хохотнул Гуменюк. — Тебе понравится. Все красиво прошло. Готовь пузырь дополнительно.

— Приготовлю, — пообещал я. — Ради такого не жалко. Когда встретимся?

— Давай завтра вечером в семь. В той же чебуречной. Она как раз закрываться будет, если договоришься, чтобы на полчаса задержались, и нам место предоставили как в прошлый раз, совсем хорошо будет.

— Попробую, думаю, проблем не будет. Если и возникнут, поговорим в другом месте. Кабаков в Москве хватает, а такси я оплачу.

— Итак, — Гуменюк расслабленно откинулся на стул. — Все прошло как по маслу. Сначала собрал полную информацию на гражданина Филонова. Идеальный объект для работы. Вспыльчивый, с высоким самомнением, любитель распускать руки. Живет в отдельной квартире. Предки, как на пенсию вышли, ему жилплощадь оставили, а сами в деревню перебрались. У них там дача и бабкин дом рядом, большое поместье получается. Недалеко речка, природа — благодать. Впрочем, это к делу не относится. Сначала думал спровоцировать его на рукоприкладство по отношению к работнику милиции в штатском, потом передумал. Сделал всё проще и одновременно интереснее. Привлек одного наркомана. Гоша — человек пропащий, уже пару лет на игле и остальной дурью не брезгует. Одной ногой на том свете уже. Ему месяца два-три жизни осталось. Хочет помереть на свободе, и за дозу родную мать продаст. Живет в соседнем доме, ненавидит Филонова всей душой. Боксер неоднократно издевался над наркошей. То ногой пнёт лежачего, то дозу отберет и ползать на коленях заставит. Я этого несчастного подогрел немного.