– Ван Гог! – сказал торжественно.

Варвара с любопытством посмотрела на картину. На полотне изображены большие, желтые цветы, стоящие в горшке. Фон ровный и зелено-голубой. Широкие мазки, довольно так небрежные.

– «Подсолнухи», – сказал вдруг рядом Федор. – Похоже, третий вариант.

– Ого! – воскликнул галерейщик. – Я изумлен, месье. Такое знание творчества Ван Гога…

– Еще найдется?

– Да есть одна, – вздохнул француз. – Вернул коллекционер. Супруге не понравился портрет. Сказала: грустный очень, тоску ей навевает.

– Хотел бы посмотреть, – ответил Федор.

Дюваль убежал в другую комнату, вернулся с полотном. Смахнув с холста пыль, водрузил на стул.

Картина оказалась меньше, чем «Подсолнухи». Варвара разглядела на холсте мужчину в черном сюртуке и кепке. Он сидел за столом, подперев голову рукой. Вытянутое лицо с острым подбородком и рыжими усами, синие глаза. И такая в них тоска…

– «Портрет доктора Гаше», – озвучил Федор. – Беру с «Подсолнухами» вместе.

– Двенадцать тысяч франков.

– Месье Дюваль! – воскликнул Федор.

– Пусть будет десять, – сморщился француз.

– А что насчет импрессионистов?

– Они в руках коллекционеров.

– И вы их знаете? Согласны будут нам продать?

– Не знаю, – Дюваль развел руками. – Надо бы спросить.

– Возьмете на себя такую миссию? Получите комиссионные – процентов десять от цены продажи.

– Пятнадцать, и найду вам всех, – сказал француз. – Но это будет стоить вам недешево. Дега, Моне и Ренуар сейчас в цене. Лотрек немного подешевле.

– Ищите! – согласился Федор. Достав из кармана пальто пачку франков, отсчитал запрошенную сумму. – Картины упакуйте и отнесите в такси, оно ждет на улице. Мы остановились в «Ритце». Как будут новости, придите к нам в отель. Там спросите мадмуазель Оболенскую, – указал он на Варвару. – И впредь имейте дело с ней, я буду очень занят, хотя картины посмотрю. Адью, месье Дюваль.

– Зачем нам эти странные картины? – спросила спутника Варвара на обратном пути. – К тому же очень дорогие. Три тысячи рублей за два холста! В России купили бы дешевле.

– Так я же князь! – ответил Федор, улыбнувшись. – Мне кто-то говорил, что должен жить набобом. Как самодур, короче говоря. Стараюсь соответствовать. Вот привезем, развесим в доме эти вот полотна. Таких не будет у других, вы слышали слова француза. Другие пусть любуются Давидом, фламандцами и прочей хренью, у нас же будут импрессионисты. Не беспокойтесь о деньгах. Юсупов положил на мой счет в банке сто тысяч рублей. Десятину отправил в тот приют, где сам когда-то пребывал, остаток обменял на франки. Наличные и векселя. Я дам сегодня вам один. Вы выберете банк и откроете там счет, с него оплатите картины. Не хватит – я добавлю. Понимаю, что удивлены. Поверьте, это прекрасное вложение капитала. Пройдет лет двадцать, и эти вот картины будут стоить в десять раз дороже.

– А через век – и вовсе состояние! – добавил Друг. – Сегодня ты купил полотна миллионов так на сто пятьдесят. И не каких-то франков, а полновесных долларов. В моем мире – главная валюта.

В отеле Федор попросил отнести картины в свой номер. Там снял с них упаковочную бумагу и расставил на диване. Сам сел напротив и долго любовался.

– Нравятся? – спросил Друг.

– Да, – ответил Федор. – Не смыслю в живописи, но это замечательно. Спасибо за подсказку.

– Я тоже не большой знаток, – ответил Друг. – Но видел их в музеях за границей. Запомнил имена художников. Сейчас они не слишком знамениты, хотя известны знатокам. Картины их растут в цене, но все ж пока не слишком дорогие.

– Не стану продавать! – отрезал Федор. – Сам буду любоваться.

– Согласен, – отозвался Друг. – Мне нравятся полотна импрессионистов. Смотреть на оригиналы каждый день… Нет, все же князем быть не так уж плохо.

Федор дождался, когда Семенов уложит на стол последнюю деталь пулемета и обратился к стоявшим напротив французским офицерам. Среди них виднелся даже генерал.

– Как видели, месье, пулемет легко разобрать для того, чтобы провести обслуживание в полевых условиях. Например, очистить от попавшей в ствольную коробку грязи. Хотя пулемет к ней малочувствителен, так же, как и к пыли. Для того подвижные детали сделаны с большими допусками. Это не мешает пулемету стрелять и не сказывается на его кучности. Ствол, как прочие детали, заменить легко.

Федор взял лежавший на столе ключ, вставил в специальную проточку возле мушки и, нажав кнопку сбоку на боку ствольной коробки, повернул ствол на четверть оборота, затем извлек его.

– Вуаля! – заметил, улыбнувшись. – Пулемет прост и дешев в производстве. Состоит из 64-х деталей, из которых 10 – винты, и еще четыре – пружины. Они, к слову, все витые, потому просты в изготовлении.

– Какой темп стрельбы? – спросил стоявший ближе всех к столу высокий полковник. Он с особым интересом наблюдал за разборкой пулемета.

– До шестисот выстрелов в минуту.

– Это слишком много, – заметил генерал. – Велик расход патронов.

– Разрешите вас спросить, мон женераль? – не замедлил Федор. – По какой цене французская армия покупает патроны? Если это не секрет.

– Полтора франка за десяток, – ответил генерал.

– Предположим, пулеметчик, чтобы поразить врага, истратит сотню. Итого пятнадцать франков. Какова у бошей армия? Пусть даже десять миллионов. Чтобы перебить их всех, потратим сто пятьдесят миллионов франков. Я б сказал, что это дешево, месье.

Французы засмеялись.

– Вы шутник, месье Юсупов, – заметил генерал. – А теперь давайте постреляем. Нам не терпится увидеть в действии столь расхваленное здесь оружие.

Федор сделал знак Семенову и вслед за офицерами покинул павильон на полигоне. Компания направилась к огневым точкам из мешков с песком, сооруженных у начала стрельбища. Здесь под охраной солдат стояли, упираясь сошками в мешки, два пулемета. Подбежал Семенов и принес третий. Установив его в свободной точке, повернулся к Кошкину.

– Готово, господин капитан!

– Разрешите начинать? – спросил Федор у генерала.

– Приступайте! – кивнул тот.

– Прохоров и Семенов – на позицию! – приказал Федор.

Унтера, которые в этот раз были в форме при погонах, как и сам Кошкин, подбежали к огневым точкам. Ловкими движениями примостили поверх ствольных коробок снаряженные диски. Оттянули назад рукоятки заряжания.

– Унтер-офицер Семенов к стрельбе готов!

– Унтер-офицер Прохоров к стрельбе готов.

– По ростовым мишеням, прицел пятьсот шагов[3] – огонь!

Затрещали очереди. Прохоров и Семенов били короткими, переводя огонь с мишени на мишень. Стоявшим за спинами унтеров зрителям было видно, как они падают одна за другой. Скоро не осталось вовсе.

– Унтер-офицер Семенов стрельбу закончил! – последовал доклад от ближнего стрелка. – Мишени поражены.

Следом доложился Прохоров.

– Оружие разрядить и подготовить к осмотру! – приказал Федор. Подойдя к стрелкам, проконтролировал исполнение. Повернулся к французам и вскинул руку к козырьку фуражки.

– Мон женераль, унтер-офицеры Семенов и Прохоров стрельбу закончили. Все мишени поражены. Доложил капитан российской армии Юсупов-Кошкин.

– Впечатляет, – кивнул генерал, – но я все же уточню.

Он подошел к стоявшему в стороне столику с полевым телефоном. Снял трубку и несколько раз повернул ручку сбоку. Поднес трубку к уху. Что-то неразборчиво спросил, выслушал ответ и положил трубку на аппарат.

– Подтвердилось, – сообщил офицерам. – Все мишени поражены. Большинство попаданий в область груди и живота. У вас замечательные стрелки, месье капитан.

– Задание простое, – улыбнулся Федор. – На такой дистанции можно стоя в цель попасть.

– Хотел бы посмотреть, – усмехнулся генерал.

– Прикажите поднять мишени, – попросил Федор.

В этот раз стрелял он сам. Зарядив тот самый, третий, пулемет, крепко вжал приклад в плечо и открыл огонь, начав с крайней левой мишени. Бил короткими очередями, постепенно смещая ствол вправо. И хотя мишени тут же падали, две из десяти остались непораженными. Федор снял опустевший диск и потянулся за снаряженным.