Теодор покачал головой:

— Меня сразу с корабля — на «бал». Сегодня ночью сзывали послевоенный совет министров и духовенства. Одного их главного реформатора пристрелили этим вечером.

— Так ты все ещё числишься в совете?

— Как духовное лицо. Не иначе. Как бы они ни говорили о своей любви к церкви, к министрам финансов они относятся с большим почтением, нежели к нам, — он задумчиво поболтал ром и сделал большой глоток, чуть морща нос. — Ну и гадость.

— Они будут расследовать убийство? — пожав плечами, Вандес пригубил стакан, внимательно смотря другу в глаза.

Духовник лишь молча покачал головой.

— Вот так новость… В чем причина?

— Они единогласно приняли решение не давать делу ход из-за отсутствия свидетелей. Слышал краем уха лишь, что покойного не особо уважали в министерстве. Говорят, глупый человек был, а в чине оставался лишь потому, что его пожизненно какой-то большой человек так наградил за безделицу, но это давно было, никто и не помнит уже. А тут — место освободилось в совете. Можно самим порешать, кем его занять, здесь им руки никто не связывает, все же лучше этих людей не сделает такой выбор никто. Право, их не интересует то убийство вообще: врагов у Вернера хватало везде, так что тут хоть всех перевешай да перестреляй, даже само министерство. А вот новость о его безвременной кончине заставит вздохнуть спокойно, по крайней мере, добрую половину нашей страны. Этот самодур занимал в кабинете высокий пост и командовал остальными, а там у них строго все, правильные они, беспорядков не переносят. Хотя это только на правилах, сами они между собой в довольно демократичных отношениях вне зависимости от положения, как и в наших армейских корпусах, а вот он нарушал принятый там порядок, — закончив говорить, Теодор тяжело вздохнул и парой глотков ополовинил стакан.

— Они решили, кого пихнуть на свободное место? — все ещё обдумывая услышанное, машинально спросил Вандес.

— Я и забыл сказать… — внезапно духовник отставил ром. — Невиданное дело. Даже меня удивили. Хотя решение приняли, бесспорно, обоснованное. Даже министр д’Амэр дал личное согласие и допустил это — согласовал просьбу, с одной стороны, если брать в рассмотрение правила, абсурдную.

— Ну? — кавалерист устало взлохматил рыжие волосы, окидывая Теодора взглядом. Тот был смуглым высоким молодым человеком с уходящими в светло-рыжий выгоревшими на солнце волосами до плеч. У него было немного вытянутое лицо с широким волевым подбородком, выступающие красиво вылепленные скулы, прямой нос и светлые, почти неподвижные брови. Улыбался он редко, хотя, оказываясь в компании старого друга, забывался и порой одаривал его широкой счастливой улыбкой безумно ему шедшей. Он часто отводил взгляд, Наполеон знал, что Теодор считал долгий визуальный контакт чем-то практически интимным, так что не обращал на это никакого внимания.

Сейчас духовник, до этого рассматривавший рисунки на стенах, вдруг остановил взгляд, снова переводя его на Вандеса:

— Этот вопрос обсуждался в течение пяти часов. Единичный случай в истории. Эти мороженые караси впервые в своей жизни наплевали на правила. Леон, ты не поверишь, это место заняла женщина, — Теодор внезапно поднялся на ноги и, сделав несколько шагов к стене, указал на портрет, датированный утром этого дня. — Она.

========== Треугольники ==========

На какой-то момент Наполеон замер со стаканом в руке, неотрывно смотря на этот портрет. Где-то внутри него что-то оборвалось. Уголок его губ нервно дернулся, а сам он тихо хмыкнул:

— Вот, значится, как оно теперь будет… — парень поковырял мысом подгнившие доски пола, ощущая, как в голове слегка мутнеет от алкоголя. Плохой знак. Очень плохой.

— Но это закрытая информация, и тебе об этом, если по-хорошему, знать-то вообще было бы не надо, — Теодор сложил руки на груди, умудрившись при этом не пролить ром, и внимательно, почти с сомнением посмотрел на друга детства. — Одна из клиенток?

Драгун усмехнулся, прикрывая глаза:

— Почти, — он влил в себя остаток жидкости и задумчиво потер веснушчатую щеку тыльной стороной ладони. — И вообще: будто бы ты меня не знаешь. Я — могила, — на секунду помолчав, юноша добавил. — Да и кому мне говорить-то, Тед?..

Гость задумчиво серьезно кивнул, оценивая степень убедительности чужих слов:

— Первый Маршал сам призвал министров принять эту женщину на освободившееся место. Говорят, что все удачные реформы, проведенные Вернером, были исключительно ее заслугой, так как в их тандеме занималась документами всегда она, в то время как ее муж жил в свое удовольствие, не заботясь о своей работе. Так что Георга поддержали многие, знавшие ее, пусть это и пошло вразрез с законом, запрещающим принятие дамы, пусть и благородного родства, в органы управления. Остальные четыре маршала еще пока не вернулись, говорят, по пути задержались в госпиталях, но их голоса позже так же учтут. Его Величество Клодий уже дал добро на эту инициативу и, мне кажется, это вполне себе путь к смене отношения к женщинам в обществе, не находишь?

Юноша впал в минутное раздумье:

— Возможно, — он кивнул и развел руками. — Во всяком случае, это крайне не логично, когда женщина в полном праве управлять страной, но не признается как хозяйка заведения или мелкого предприятия… Погоди-ка, — будто бы очнулся Наполеон, сокрушенно поморщившись. — Георг? Они знакомы?

— Я ждал этого вопроса, — духовник чуть нахмурился, ощущая себя несколько неуютно и неповоротливо от того, что едва не задевал головой низкого потолка, однако, несмотря на свой рост, сложен он был весьма ладно и не производил громоздкого впечатления даже в этой небольшой комнате. — Я узнал множество разных сплетен с раутов и вечеров на этот счет еще до того, как уехал пять лет назад. Да и, скажем так, я саму ее неплохо знал, если ее вообще можно знать хоть как-то, — Теодор проницательно взглянул на того. — Тебя и эту женщину что-то связывает?

— Скорее нет, чем да. Есть ли разница?

Ветер внезапным порывом раздул листы, лежавшие на столе, и они разлетелись по всей комнате. Вандес снова поежился от холода, ощущая, как мышцы понемногу сводит от напряжения.

— Просто в зависимости от ваших отношений, то, что я скажу, Леон, может тебе не понравиться. Поэтому лучше выбирай сам, хорошо? — ответил духовник после короткого молчания. Его голос немного смягчился, а взгляд снова стал блуждать по комнате.

— Да говори уже, — раздраженно обронил Наполеон, отставляя пустой стакан. — Не раздувай трагедию. Давай, как есть.

— Ты помнишь ту историю с Ассоль?

— Странный вопрос. Я могу не вспомнить, сколько мне лет, но этого я не забуду уж точно, так что твоя тактичность здесь неуместна. Как раз сегодня размышлял на этот счет, а ты, между прочим, упустил множество чудесных ярких и очень запоминающихся событий моей жизни. Думаю, ты крайне об этом жалеешь, но, увы, ушедшего не воротишь. Правда, если хочешь, я повторю на бис, — сыронизировал Наполеон, в конце переходя на откровенный сарказм, вцепившись пальцами в свои волосы.

— Она несколько раз изменила своему мужу с тобой, не так ли? — не обращая внимания на чужую ворчливость, медленно подбирая слова, проговорил Теодор. Сначала он хотел разозлиться на едва ли завуалированные обвинения, но быстро осознал, что его друг постепенно поддается воздействию алкоголя и своих собственных тяжелым грузом лежавших на душе все эти годы переживаний, и лишь глубоко вздохнул, выдержав вежливое спокойствие.

Наполеон вообще всегда заводился очень легко, так что споры с д’Этруфе довольно часто заканчивались нешуточными потасовками, если позиция Теодора в некоторых вопросах оказывалась слишком принципиальной и отличной от позиции Леона. Разница в пять лет была тому вовсе не помехой. Хотя, со временем эта дурная привычка сошла на нет, однако в детстве она создавала много проблем, как одному, так и другому.

— «Несколько раз» — это не совсем уместное выражение. Десятки, сотни. Да и какое это все имеет отношение к ней? — кавалерист, не глядя, ухватил за горлышко бутылку, кивнув в сторону портрета, и поднес ее к губам. В особо нервной обстановке он не мог воздержаться от этой своей слабости.