Она хмыкнула, долго молча смотря ему в затылок.

«Ты уверена, что Георг не против того, что ты тут прохлаждаешься? Мне кажется, он этого не одобряет… На него вряд ли подействует что-то вроде „во имя искусства“», — парень вернул себе рисунок и снова подправил на нем съехавшую тень, задумчиво оценивая свой труд. Он и сам не верил в то, о чем сейчас спрашивал. Догадывался, что Маршал де Жоэл был не в курсе. Наполеон вообще долго не знал об этой, почти пикантной подробности, которую так искусно от него скрывали.

Юноша поджал губы, невольно поглядывая на свою натурщицу, решая, что, как бы дела ни обстояли, все же оно того стоило.

Отпив из его стакана, Ассоль мягко вытащила из его рук картонку, отбрасывая ее на стол:

«Лучше ему об этом и не знать, — на ее губах снова была та мягкая кукольная улыбка, она нежно коснулась его щеки пальцами, продолжая говорить своим очаровательным голосом. — А то тебя уничтожат даже за то, что я приходила сюда».

«Мое личное проклятие?» — отшутился в ответ Наполеон, удивленно замолкая оттого, что его заткнули требовательным, но по-женски нежным поцелуем, забравшись к нему на колени и прижавшись, прогнувшись, всем телом.

Он поддался. Он не мог не поддаться. Пришлось. Захотелось: юность, первая близость, чужая подкупающая нежность, прекрасный ангел, говорящий мерзкие низкие вещи и раздирающий ногтями спину в кровь, оставляющий отметины на шее, чувственный и нежный…

— Семь лет назад, — он приоткрыл глаза. — Зачем, Ассоль?

Два года рая.

И ад.

А винил он в этом себя. Сам виноват — поступил мерзко, не озаботился, забылся. Известно: как аукнется, так и откликнется. Так что, за свою беспечность он получил сполна.

Однако были в нем мысли, которых он старательно избегал: то, что сделала она, больше напоминало подставу, нежели любовь. К чему это все привело? Пять лет на задворках жизни на границе с нищетой.

— Так драгуном до старости и прохожу. Ох, зазорно как… А де Жоэл? Он же на пушечный выстрел не подпустит ни к одному элитному полку. Да и, если дело о дуэли дойдёт до него, то можно будет умывать руки. Он этого так не оставит, — мужчина поморщился. Эти мысли уже не вызвали у него такого тупого ноющего ощущения, как раньше. Скорее, чувство безразличия к неизбежному.

Наполеону вспомнился он — Маршал Георг дэ Жоэл. Косая сажень в плечах, а взглядом так, наверное, вообще подковы гнуть может. Пару раз встретив такого человека когда-то, забыть его было практически невозможно. Вечно хмурый, чем-то недовольный. Зато, какой командир! Тут уже было не поспорить. Дисциплину держал строго. Ему теперь под сорок пять было. Он на этом посту успешно держался эдак уже лет пятнадцать, если не больше, попав туда, ещё, когда Наполеон был совсем школяром. Все же разница в возрасте у них была приличная.

Вот так попасться, да не кому-то, а этому черту. Сущее везение.

Надо было бы хоть попытаться это исправить. Хоть как-то.

Наполеон сел.

«Ты, щенок, ещё получишь», — в голове эхом отдавался голос Маршала из прошлого. Воспоминания пробудили страшные чувства того дня: злость и стыд.

— Да получил я уже, угомонись ты. Вы меня заживо похоронили… И все из-за неё, — ответил голосу в своей голове юноша, задумчиво окидывая взглядом портрет Ассоль.

Наполеон настолько редко ностальгировал, что почти забыл, как сильно его это гложет и затягивает. Светлые чувства рассыпались, уступая место мрачным размышлениям и тихой ярости.

В дверь робко постучали три раза.

Кавалерист вскинул голову, тут же отвлекшись от внутренних своих переживаний, быстро поднялся на ноги и, набросив на обнаженные плечи рубашку, подошёл к двери, отпирая.

Перед Наполеоном стоял знакомый кучер в той самой ливрее. Рука у него была перевязана. При дневном свете рассмотреть его оказалось проще, чем в ночи. Тому отроду было лет семнадцать. Он был бледный, худощавый, с паркинсонящими руками, светлыми, пшеничного цвета волосами и тонкими, сглаженными чертами лица. В здоровой руке он держал новенькую шляпу, счастливо улыбаясь Наполеону. Как такое существо могло управлять целой упряжью лошадей, юноша не догадывался и даже боялся предположить.

— Мсье Наполеон, — щуплый кучер почтительно поклонился, — хозяйка прислала Вам это в качестве своей благодарности за Вашу ей услугу.

Парень удивленно приподнял брови, но, не раздумывая, принял подарок, с интересом вертя его в руках.

Слуга, с тщетно скрываемым любопытством, неотрывно оглядывая комнату, было поклонился, чтобы распрощаться, но, шагнув назад, спиной натолкнулся на кого-то, поднимавшегося по лестнице.

— Простите, сеньор, простите… — испуганно выдохнул он.

— Хей, погоди, дело есть, — окликнул кучера Наполеон, быстро отходя к столу и, какое-то время ища на столе карандаш, находившийся за его ухом. Спохватившись, он быстро написал что-то на обрывке бумаги. — Отнеси-ка это ей и только попробуй потерять, а то я тебя лично отыщу и порадую порцией тумаков… — он сунул записку кучеру в руку и подмигнул. — И давай без фокусов.

— Слушаюсь! — скромно улыбнулся слуга, аккуратно закладывая бумажку во внутренний нагрудный карман ливреи, видно, когда-то наскоро пришитый, так как обычно карманов на такой форме не подразумевалось.

— Я смотрю, у тебя тут снова оживлённо. Мне уж казалось, что прежний Вандес погас. Ан, нет, я все же ошибался.

Взгляд Наполеона внезапно загорелся мальчишеским восторгом, он, не веря своим глазам, поднял взгляд. В этот момент мальчишка в ливрее уже быстро сбегал по лестнице.

— Не может такого быть… — кавалерист сделал шаг назад, пропуская в комнату своего гостя. — Неужели ты?..

— Вот только не так давно сошёл с парома. Как смог — сразу к тебе, — тот осторожно прикрыл за собой дверь, окидывая взглядом комнату. — Так ничего и не изменилось…

— А как же утреня? Она только началась. Я слышу эти звуки с улицы. Пропускаешь? — Наполеон вытащил из застенка непочатую бутыль рома. — Если честно, думал — не вернешься. Где тебя носило? Ты тогда так внезапно уехал, что я не знал, как на это реагировать. Ни ответа, ни привета. Нас оставили все. У нас со Скарлетт ведь, кроме тебя, и друзей-то не было.

— Мои письма…

— Несколько раз видел пару вскрытых пустых конвертов у себя на пороге, — драгун тяжело вздохнул. — После того случая врагов себе нажил много, — он цокнул языком, пройдясь по комнате, держа в руках бутылку. — Ты проходи, будь, как дома. Не стой у двери. Сейчас налью немного.

— Я не…

— Теодор, — закатил глаза юноша. — Будто я не знаю, что ты пьешь и в каких количествах. Сам говорил — «не лги». Вот и не лги! Так что возражения не принимаются.

— Не переиначивай заповеди, — пожурил гость, однако послушно сел на шаткий стул, выдвинутый из-под стола, то и дело косясь на закрытую дверь.

— Ее здесь нет, — коротко сообщил Наполеон.

Мужчина нахмурил брови, однако несколько расслабился, облокотившись на невысокую для своего солидного роста спинку стула.

Из окна снова потянуло свежим ветром. Где-то на улице пела скрипка. Красиво, тягуче завывала какой-то знакомый мотив.

— Уважь своего друга детства, — Вандес на момент замер, прислушиваясь к этому звуку, но быстро очнулся и разлил ром по стаканам. Он не видел Теодора уже пять лет. Этот его визит вызвал те чувства, которые пробуждали самые яркие воспоминания из детства. Это был первый и единственный его друг, почти брат, в течение жизни они всегда шли плечом к плечу, пока тот внезапно не уехал из страны по каким-то своим важным делам. Без предупреждения. Д’Этруфе был человеком слова, чести, дела. Эти достоинства как-то сами впитались в него, казалось, с молоком матери. Он же и приучил к ним Вандеса, усердно внимавшего каждому его слову с раннего возраста, но все равно делавшего все так, как захочется ему.

— Эй, погоди, сейчас же где-то восемь? — очнулся Наполеон, встрепенувшись.

— Около семи.

— Последний корабль прибывает в Ла Круа восемь вечера, первый — в десять утра. Так ты не сразу ко мне пришёл?