— Ваших рук дело?

— Моих ли? Нет, что Вы, это же Вы его застрелили, многоуважаемый?..

— Наполеон. И я не…

— Вам все равно никто не поверит, — индифферентно пожимает плечами.

Парень глубоко затянулся, ничего не отвечая.

— Чудесно, однако, пожалуй, это было излишним, — единственной различимой эмоцией в ее голосе была неприкрытая ирония, если иронию в принципе можно так обозначить. — Ваши эполеты говорят о Вас намного больше, чем Вы сами. А я ни секунды не сомневаюсь в Вашем красноречии и находчивости. И все же, неужели Вы все-таки боитесь прикоснуться к этому куску мяса? Он Вас не укусит. Да и раньше бы вряд ли смог, он у меня был человеком глупым, но мирным.

Наполеон раздраженно вспыхнул, стиснув зубы, стряхнув пепел с сигары:

— Мне кажется, Вы забываетесь…

— А мне кажется, Ваше дело об убийстве проходило через руки моего мужа, этого благородного господина, к которому Вы сейчас так брезгуете прикоснуться. Проявите хоть каплю уважения. А дуэли в нашей стране так и так запрещены. Как удачно мы встретились, не так ли? Поможете мне — сохраните на плечах Вашу бесполезную голову. Вам крайне везет — такое редкое имя весьма легко запоминается.

Всадник на минуту задумчиво окинул взглядом тело:

— Как все бывает просто, однако…

— Выбор есть не у каждого, а Вам, пожалуй, сейчас благоволит сама судьба в моем лице. Ваше будущее сейчас находится в руках женщины, смиритесь с этим.

Внезапным порывом ветра вуаль незнакомки раздуло, на секунду открывая ее лицо. На вид ей было несколько более тридцати, у нее были темные невыразительные глаза, бледная кожа, заметно выступающие скулы и тонкий прямой нос. Их взгляды на миг встретились:

— Вы мне поможете?

— Я помогу себе.

— Какая разница, если сути дела это не меняет? — губы ее едва заметно изогнулись. — Дурная привычка, потворствуя своей гордыне, пытаться на словах изменить суть дела. Я благороден, смел и буду действовать лишь во благо себя и своего большого будущего — так Вы думаете, убеждая себя? Не заблуждайтесь: сейчас Вы просто соучастник преступления.

Наполеон тяжело вздохнул. И как такая вообще может быть способна на преступление? Убить! Да еще и собственного мужа, черт возьми.

Спокойный прямой взгляд отпечатался где-то глубоко в сердце. Военный ожидал встретить в нем высокомерие и достоинство, свойственные богатому сословию, разъезжающему по стране в каретах с разнообразными геральдическими рисунками, но, к своему удивлению, не увидел в нем ничего. Совсем ничего. Это был взгляд человека, потерявшего интерес к жизни.

Неужели в этом было все дело?

— Вы говорите, что его застрелил я? — слова сами сорвались с губ всадника. Он не планировал завязывать разговор, но вот что-то внутри требовало еще хотя бы раз услышать ее голос.

— Именно так.

— Однако же у него изо рта пена.

— В нем дырка от пули. Если бы Вы спустились к этому несчастному, выполнив мою просьбу, то могли бы это заметить.

— Это наверняка дело рук тех самых «господ». Они стали беспорядочно палить во все стороны и даже сбили с моей головы шляпу.

— Возможно, но мне всяко без разницы. Эта дорога недолго останется такой безлюдной, Вам повезло, что у нашего маленького секрета нет случайных свидетелей, это бы сильно затруднило дело. Я имею право выдать Вас полиции при первой же возможности и привлечь к делу факты. Этого они так не оставят. Убийство министра — дело весьма и весьма серьёзное, — в руках женщины появился маленький флакончик губной помады. — Да и грех жаловаться, милейший. Вам, наверняка, выгодно оставить на плечах одно из двух своих достоинств…

— Вульгарная шутка.

Она усмехнулась и молча пожала острыми плечами. Достав зеркальце, женщина стала медленно, осторожно подкрашивать губы.

Наполеон перекинул ногу через седло, спрыгивая с лошади, и, потрепав ту по холке, подошёл к телу министра.

Дверца кареты перед ним тот час же неприветливо захлопнулась:

— Шутка вульгарная, но правда есть правда.

— Вам не идёт алый цвет.

— А Вам - голова на плечах. От неё слишком много шуму.

Однако вместо того, чтобы сразу заняться делом, мужчина перешагнул через труп и, отдернув темную шторку в карете, приподнялся на ступеньку, заглядывая внутрь:

— Тогда сделайте так, чтобы эту голову снова украсила шляпа, — он не видел ее лица, однако как-то почти кожей ощутил, что их взгляды снова встретились.— Mademoiselle, Вы же не откажете мне в такой простой услуге? — Наполеон слегка понизил голос, улыбнувшись, почувствовав ее удивление и дискомфорт. Все же, какие-никакие эмоции испытывает каждый.

— Вы забываетесь.

— Ничуть.

В салоне пахло чем-то терпким, смешанным с запахом роз. Отвратительный запах. Мужчина чуть поморщился, на секунду задумавшись о том, как вообще можно находиться в такой духоте более пары минут. Однако жене министра — теперь уже вдовствующей — эта обстановка, казалось, была очень даже по душе.

— У Вас нет прав даже говорить со мной. Что уж упоминать о том, что сейчас Вы находитесь в непозволительной близости. Давайте закончим с этим делом, и я продолжу свой путь…

— Чего же непозволительного в нашем разговоре? — оборвал военный. Слова ее лишь распалили в Наполеоне интерес. Он усмехнулся, видя, как она раздраженно поджимает губы.

— Удивите меня, скажите, что Вы состоите в элитном полку или даже имеете какой-нибудь высокий титул, звание? Может, Вы граф? Или барон? Может, маршал или генерал? Где же Ваши медали? Что-то не вижу. Оставили дома? Ну, с кем не бывает. Я знаю, Ваш брат любит приукрасить. Врите больше и, как знать, может быть я даже Вам поверю.

Мужчина все это время молча слушал, как-то внутренне дивясь притягательности ее голоса, практически не обращая внимание на то, что этим голосом ему говорилось. Чем больше иронии в нем звучало, тем больше, казалось, он ему нравился, и тем больше он хотел его слышать.

— Второй драгунский полк — не то, чем можно удивить Вас, не так ли? — Наполеон козырнул с самым что ни на есть непринужденным видом, пропустив мимо ушей все, что можно было пропустить. — Касательно моей службы: дело обстоит довольно затруднительно, но такое положение дел меня более чем устраивает.

— Какие глупости…

— Вам кажется, что за счет богатства Вы обладаете всем, но все же вы не правы. Кое-чего у Вас нет, готов поспорить.

— Проблемы с выражением своих мыслей? Пожалуй, я согласна — этого у меня нет точно.

Драгун прокашлялся, тихо хрипло засмеявшись и снова прикурив погасшую сигару:

— Возможно… Извольте, я не совсем местный, обучался не в Ла Круа.

— Не курите у моей кареты. Оставьте это для казармы.

— Да тут такое амбре стоит, что дым лишь добавит ему должного разнообразия, — однако он послушался. — Могу ли я узнать, как дело о дуэли дошло до кабинета? Были приняты все меры…

— Дуэли запрещены и караются весьма сурово, пожалуй, даже больше, чем другие преступления, связанные с убийствами, — оборвала незнакомка; в темноте было практически незаметно, как она нервно перебирала небольшие деревянные четки. — Вы, как никто другой, должны это знать.

Парень опасно сжал пальцы на поручни у дверцы, и незнакомка замерла, едва не отпрянув, не зная, чего можно ожидать от такого яркого выражения гнева.

— Этот человек обесчестил мою сестру!

— Закон превыше Ваших чувств. Убийство есть убийство, — холодно отрезала она, едва заметно вздрогнув.

— И как можно смириться с такой глупостью, как закон, который ставит правила выше человека? Не для человека ли этот закон был придуман?! — раздраженно ответил Наполеон, передернув плечами и спрыгнув со ступеньки на землю. Он не видел, как растерянно смотрели ему вслед темные глаза, в которых медленно отступало беспокойство. — Эти чурбаны наверху хуже солдафонов, которые меня окружают, — мужчина небрежно пнул лежащего на земле ногой. — Эге, какой жирный, каналья…

— Кажется, я могу предположить, почему у Вас такой неуспех на службе.