Полупрозрачный синеватый дымок таял в холодном разреженном вечернем воздухе. Звуки выстрелов, еще меньше минуты назад оглашавшие пустынный загород, оставили после себя абсолютную звенящую тишину. Единственным звуком, нарушавшим последовавшее за пальбой затишье, было частое беспорядочное дыхание кучера, трясущимися руками оттиравшего багровые капли крови с рукава своей светлой ливреи. Тихо, выдыхая клубы пара, нервно всхрапывали лошади, позвякивая упряжью. Кучер громко несдержанно всхлипнул, шмыгнул носом и вздрогнул всем телом, завертев головой, когда лошадь, стоявшая поодаль от кареты, переступила с ноги на ногу, зашуршав копытами по сыпучему гравию.
Всадник, сидевший на этой лошади, долгих несколько минут смотрел вдаль, вслед исчезнувшим за ближайшим пролеском разбойникам. Издалека все еще едва-едва слышались окрики и скорый топот копыт. Когда отдаленный гул растворился где-то за горизонтом, тот облегченно выдохнул и, приосанившись, немного самодовольно улыбнулся, медленно опуская руку, в которой был зажат пистолет с исцарапанным витиеватым стволом. В который раз он избегал смерти? Не в первый и не в десятый, однако госпожа удача все же не отворачивала от него своего благородного светлого лика. Что ж, каждому человеку полагается на его пути ангел-хранитель.
На кремниевом однозарядном пистолете все дышало войной: несколько сколов на металлических вензелях, паутины царапин, выбоины от пуль, — рукоять второго точно такого же, но чуть менее пострадавшего в процессе использования, заботливо прикрытая полой кителя, выглядывала из кобуры с правой стороны.
Всадник был, безусловно, хорош собой. Правда, красота его казалась несколько необычной для здешних привычно-прохладных даже в летнее время мест: огненно-рыжие волосы, немного худощавое смуглое лицо с широкой челюстью, щедро усыпанное веснушками. Черты его были крупными и грубоватыми, отчего определить его возраст было делом довольно затруднительным: небольшой нос — вздернут; зеленые глаза, казалось, смотрели колко, проницательно; брови, задумчиво сведенные, выдавали внутреннее напряжение. Военная выправка мужчины… нет, скорее юноши, говорила о годах, проведенных в армии, что было неудивительно, учитывая отгремевшие незадолго до этого две войны, два Вала: Девятый и Десятый. Он пожевывал сигару, весьма уверенно сидя на коне, несмотря на то, что тот явно горел желанием его с себя сбросить.
— Mademoiselle, Ваш спаситель перед вами! Извольте хотя бы показать мне себя, — необъезженная лошадь под ним слегка взбрыкнула, пару раз кивнув большой красивой головой.
В ответ на это из продырявленной в нескольких местах пулями кареты донеслась тихая возня. Дверца ее резко распахнулась, на что животное испуганно отступилось и поднялось на дыбы, когда прямо под его ноги грузно, с глухим звуком упало что-то большое и довольно тяжелое.
— Тпрррр! Стой! З-зараза… — мужчина дернул поводья, когда лошадь затанцевала на месте, и сильно стегнул ее хлыстом. — Ишь, ты… Выстрелов не боится, а тут… — он резко замолчал, шумно втягивая носом обжигающе холодный весенний воздух, когда в поле его зрения попал выпавший из кареты предмет.
На земле лежал человек. Толстый, грузный, пожалуй, солидного возраста, с седыми короткими волосами и бакенбардами. Остекленевшие маленькие глаза его были распахнуты, они отвратительно закатились назад так, что видны были лишь маслянисто блестящие белки; некрасивый кривой рот был приоткрыт, а из него беззвучно стекала пенящаяся мутная полупрозрачная жидкость. Он пару раз конвульсивно дернулся, вцепившись короткими пальцами в свой сюртук, и затих.
— Mon dieu… — растерянно пробормотал всадник себе под нос, сделав небольшой круг на лошади, чтобы утихомирить ее, однако та все еще нервно пританцовывала на месте. Он не отрывал мрачного обеспокоенного взгляда от лежащего на земле тела, молча прикидывая свои возможные действия. Когда питомица наконец успокоилась и встала, парень озадаченно приподнял бровь, перебросив толстую, дымящуюся, уже изжеванную сигарету из одного уголка рта в другой, и инстинктивно дернулся, крепко сжимая поводья, когда услышал протяжные завывания. Кучер сидел, обхватив голову руками, и покачивался в таком положении взад и вперед, рыдая и громко воя мерзким высоким голосом.
Всадник похолодел:
— Да что здесь, черт возьми…
— Он страдает приступами шизофрении. Не будем же его за это осуждать, — неожиданно из кареты показалась аккуратная женская головка. Волосы женщины были туго затянуты в замысловатой элегантной прическе, а лицо, вплоть до губ, бледных и тонких, было скрыто черной полупрозрачной вуалью, сквозь которую при таком скудном освещении определить черты лица никак не представлялось возможным.
Говорила дама совершенно спокойно, со сквозящим холодом и безразличием - ее голос был довольно низким, хотя, безусловно, приятным.
Одежда незнакомки была богато расшита черным по черному бархатными вензелями, мягко переливавшимися на свету. Платье ее, с высоким воротником, скрывало даже шею, на плечах края ткани были красиво собраны и приподняты, что производило немного величественное впечатление. Проглядывал плотно затягивавший тонкую талию шитый корсаж; грудь, с трудом, но спокойно вздымавшаяся под корсетом, была скрыта сделанным из плотной ткани воротом. Куча черных бантов, кружевных вставок и завязок вовсе не портили общее впечатление от ее строгого наряда.
— Где те господа, которые любезно согласились мне помочь? — говорила она так, будто бы дело шло о каком-то незначительном пустяке. Дама выглянула из кареты до пояса, опершись о ее стенки руками, элегантно утянутыми в перчатки. Вуаль слегка всколыхнулась.
— Ваши господа, к слову сказать вооруженные отвратительными пистолетами прошлого века, вообразили себя, видимо, бессмертными, раз решились вступить в перестрелку с человеком в военной форме, совершенно не умея владеть оружием, — парень, развернул лошадь мордой сторону кареты. — Этими жуткими пуфферами разве что стрелять по цели и лишь затем рисовать на ней мишени.
— Не сказала бы, что Вы выглядите более убедительно, нежели те самые сомнительные господа, — равнодушно отметила женщина. — Они нас покинули? Какая жалость, — вопреки сказанному, никакого сожаления в ее голосе не прозвучало. Сухая констатация факта. — Все же не просто так я заключала с ними сделку, а из-за Вашего вмешательства они не смогли выполнить свою часть договора.
Подсознательно всадник уже приготовился к любого рода женским визгам и слезам, но не к такому холодному спокойствию. Он готов был принять на себя роль «принца на белом коне», спасителя, но не свидетеля преступления. Когда первое впечатление от произошедшего спало, парень снова мрачно посмотрел на тело.
Как военному, убийства были ему, если не равнодушны, то привычны — он видел горы трупов, видел, как людьми устилало землю, как по ним шли, ступая тяжелыми подошвами по лицам, рукам, как по ним катили тяжелые, иногда взрывающиеся пушки; но, как человеку… такое было противно самой его природе.
Люди не должны вот так погибать в мирное время. Не должны.
Он, конечно, слышал, какие интриги плелись в верхах, но все это было так далеко и казалось настолько незначимым для него — того, кто едва сводил концы с концами, что произошедшее оказало на него неизгладимое впечатление.
— Погодите-ка… — начал было парень, но его оборвали.
— Тогда мне поможете Вы, — лицо женщины обратилось к нему. Всаднику даже показалось, что он видит ее сквозь эту чертову вуаль. Мог представить, как эти глаза заглядывают в его душу. Если они такие же сухие и неживые, как и ее губы, то, пожалуй, было бы интересно увидеть их поближе.
От таких мыслей юноша не понял, в какой именно момент давящий холод сменился чем-то иным. Он нервно усмехнулся, лишь сейчас опомнившись и пряча пистолет в кобуру на левом бедре.
— Сбросьте этот мусор в реку — она течет справа от дороги, недалеко отсюда, — незнакомка небрежно указала на тело. — О, я вижу на Вас эполеты, — женщина демонстративно обратила на это внимание лишь теперь. — Недурно. Надеюсь, Вы знаете, с какой стороны находится право, так как это все, что мне от Вас нужно, — она снова скрылась в карете, оставив всадника один на один с самим собой.
