— Не можете, — он поднапрягся, взваливая тушу министра на себя. — Вам верная мысль не придет в голову даже под дулом карабина.

Через пару минут дело было сделано. Наполеон вернулся, отряхивая руки, брезгливо стирая с них кровь о заправленные в сапоги штаны. Он ожидал увидеть пустую дорогу, но карета все еще стояла на том же месте.

— Так чем же объясняется Ваш неуспех на службе?

— Я думал, Вы стремитесь покинуть мое общество, — Наполеон сложил руки на груди и выдохнул дым в сторону уголком рта, снова сжав сигару зубами.

— Кучеру пробило руку, он не сможет ехать.

— Какая жалость, — военный произнес это с ощутимым сарказмом. — Насчет моего неуспеха: Вы знаете, что делает Ваш «закон» с военной службой? — он сунул руки в карманы. — Всех кладет под одну гребенку. Закону нет дела до личных качеств, я уж и не говорю о морали и чести.

На какой-то момент, Наполеон задумался, пожевывая сигарету, перемещая ее из одного уголка рта в другой:

— Не знаю, в курсе Вы или нет, но единственный элитный полк, в который берут людей, не принадлежащих к знатным родам, - это гренадерский полк при императоре. После введения недавних стандартов меня вышвырнули оттуда, как собаку, не считаясь ни с какими моими заслугами. И случилось это только из-за того, что мне не хватило семи сантиметров до минимального стандарта роста, который там принят, хотя служил я там без малого три года и пару раз прикрыл зад тем самым министрам, которые сейчас так напирают на мою высылку из страны.

— Вы участвовали в последней баталии?

— И весьма успешно. Как видите, руки и ноги у меня на месте. Голова более-менее тоже, — он снова прокашлялся, мотнув головой. — Нет, Вам этого не понять, mademoiselle. Вы выросли в теплице. Таким, как Вы, так просто говорить о законе, потому что Вам не нужно его нарушать, чтобы выжить. Вы заключили сделку с Вашей совестью. То, что сделали Вы, это убийство — каприз, за который Вас не накажут должным образом. Хотя очень сомневаюсь, что виной тому желание совершить преступление, — он снова ловко запрыгнул на нижнюю ступеньку кареты. — Что за этим стоит?

— Не ваше дело.

Наполеон готов был поспорить, что она отвела взгляд.

— Mademoiselle, откровение за откровение. Наш уговор выполнен? Если да, то позвольте мне Вас проводить, заняв место кучера, — зашептал он, довольно ухмыльнувшись. — Не отворачивайтесь, Вы восхитительны. Зачем вы скрываете свое прекрасное лицо под этой тряпкой?

— Вы снова забываетесь…

— Отнюдь, — он быстро отстранился. Потрепав лошадь по загривку, Наполеон привязал ее к поручню кареты и направился к кучеру. — Эй, малой, двигайся. Говорите, куда ехать. А этому страдальцу надо бы перевязать руку. Он потерял много крови.

— Он укажет Вам дорогу, — раздалось из кареты. Шторка быстро задернулась.

Женщина удивленно и в то же время растерянно смотрела перед собой в темноту, до судорог сцепив пальцы на коленях. Что за наглец…

Ее губы задрожали. Сорвав вуаль, она с тихим болезненным стоном закрыла лицо руками.

Экипаж тронулся.

========== Портретист ==========

Добравшись в шестом часу утра до дома, Наполеон молча остановился напротив невысокого двухэтажного здания на узкой улочке.

Лошадь нужно было вернуть ее хозяину, потому несколько десятков километров от пригородных конюшен до своей лачуги парню пришлось преодолеть пешком.

Сделав из этой мелкой невзгоды приятную ночную прогулку, он медленно, шагом, дымя очередной самокруткой, которые он гордо именовал сигарами, шел по набережной, ведущей к обедневшим районам Ла Круа по мере отдаления от центра.

Парень покрутил в руках серебряный портсигар, подаренный ему однажды одной благородной дамой с не очень благородными привычками. Когда-то та ушла навсегда, оставив ему на память лишь свою тень и эту побрякушку, из-за которой тот и начал портить своё здоровье подобной гадостью. Ушла, не сказав ни слова. Не оставив ничего, кроме этой вещи, на которой, к слову, даже красовались красивые, изящные инициалы «N.V.»

После нескольких грандиозных склок с ее мужем, которому донесли на неверную супругу и на ее любовника, все могло легко быть на известный манер сведено к дуэли. На тот момент, к слову сказать, на них не было такого строгого запрета, лишь ограничения, касающиеся безопасности — разрешалось проводить подобные мероприятия лишь в определенных местах и в присутствии официальных, внесенных в протокол лиц.

Хотя этот человек был в таком бешенстве, что Наполеона пристрелили бы на месте, даже без таких излишеств как дуэль. Это было ясно хотя бы по тому, что их застали на месте преступления.

Единственным спасением для него в силу многих обстоятельств и неразумного юного возраста оказалось покровительство той самой дамы. После этого ее насильно увезли в другой город. Позже оказалось, что она погибла, когда везущий ее поезд сошёл с рельс.

Об этом происшествии тогда кричали все газеты: разбился поезд, шедший из столицы в другой крупный город на севере. Почти шелковый путь — торговый. Естественно всех интересовала перспективная безопасность дымящих железок.

Одиноки в этом горе остались лишь те, кто потеряли в этой катастрофе своих близких. Обеспокоенные будущим торгового маршрута, люди забыли о том, что этот поезд был пассажирским. Кладбище Ла Круа пополнилось сотней крестов, однако траур объявлен так и не был…

Наполеон, вспылив из-за назойливых мыслей, мучивших его всю дорогу, поддел камень носком сапога и пнул так, что тот с глухим стуком ударился о стену дома.

Это было каких-то пять лет назад. Ему едва стукнуло двадцать. Эта женщина, действительно, сохранила его голову от возможности получить пару новых дыр, однако заручиться своей свободой было ходом самоотверженным и глупым, по крайней мере, юноша до сих пор придерживался именно такого мнения.

Повезло же связаться с женой самого первого Маршала. К слову, тот все ещё люто ненавидел Наполеона за случившееся, так как, в отличие от своей милой, преспокойно жил, здравствовал и даже в очередной раз женился. А женился Маршал так удачно, что сослуживцы хватались за голову и ретировались в закат, просто видя того на линии горизонта.

Он же и подсуетился, чтобы бывшего любовника покойной супруги не принимали решительно никуда и выгоняли принципиально отовсюду.

«Покойся с миром, Ассоль. Лучше сдохнуть на дуэли, чем гнить на этой свалке без дела».

Наполеон сплюнул и тихо, стараясь не побеспокоить хозяев, зашёл в дом, где до сих пор за бесценок снимал комнату на чердаке — под самой крышей.

В мирное время солдаты были не нужны. Так что, получая скудные деньги с правительства, он принял необходимость перебиваться разнообразной мелочевкой спокойно и почти смиренно, считая, что, ежели решено было оставить ему жизнь, то все же стоит ее жить, а не страдать по этому поводу.

Прикрыв за собой дверь, парень привалился к ней спиной. Он окинул взглядом казенную клетушку со скошенным, неровным потолком, понижающимся в сторону кровати, свой заваленный желтыми листами стол и кровать с примятым жёстким матрасом — все это навевало испепеляющую меланхолию и ряд печальных, почти трагичных воспоминаний. Где-то в углу валялась колода карт, на полу стояли две пустые бутылки из-под чего-то крепкого; ящик с одеждой неприветливо выглядывал из-под кровати, светя красивой серебристой бляшкой-застежкой с выгравированной на ней лилией.

Вытащив из стакана огрызок сточившегося наполовину карандаша и, выудив из хаоса на столе один относительно чистый лист бумаги, Наполеон пришпилил его к деревянной стене затупившимися за долгие годы кнопками.

За окном на тот момент уже стремительно светало. Несмотря на длительное отсутствие сна, спать не хотелось, а в голове поселилась небывалая, давно забытая легкость и ясность мыслей. Где-то за домами на горизонте растягивалась и ширилась, набухая каплей крови, полоса алого рассвета, озарявшего медленно синеющее небо.