— Скажи, — Теодор осторожно перехватил инициативу в разговоре, в его голосе натянутой струной звенел скрытый гнев. — Знаешь ли ты, кем был этот человек?

— Т…тед, не надо.

— Пожалуйста.

— Ты знаешь его, знаешь, — всхлипнула Скарлетт, прижимаясь щекой к его груди, сильнее обхватывая друга детства своими тонкими руками, будто боясь, что сейчас он уйдет.

— Тем лучше, — на лице мужчины отразилась боль, он прижался губами к ее лбу, приглаживая волосы.

— Себастьян де Хьюго, он…

— Так вот, что это все значило.

Девушка чуть отстранилась, пораженно смотря на него большими от удивления глазами.

— Письмо Наполеона, одно из них, он дал мне зачесть черновики, чтобы не разводить лишних разговоров до того, как все устаканится.

— И… что же он писал?

— Сейчас это неважно. Скарлетт, — д’Этруфэ повернул ее лицо к себе, своими спокойными мягкими глазами буквально заглядывая в душу. — Почему ты не рассказала мне всего этого сразу?

— Тебе должно быть противно иметь со мной дело, — она не понимала, отчего по ее телу прошла дрожь. Шепот звучал неуверенно, почти жалко. Она понимала, что, каков бы ни был теперь ее ответ, это не заставило бы его уйти, теперь он знал все. — Почему ты не уходишь?

— Как я могу? — на момент лице у мужчины промелькнуло искреннее изумление. — Скарлетт де Брис, ты в своем уме? Как я могу осудить тебя за то, что над тобой учинили это страшное насилие? Как можно осуждать человека за случайность? Да мало ли что происходит в этом мире. Если человека грабят, то он не виноват в том, что кому-то понадобились его деньги. Подлость существовала всегда, существует и поныне, но мы никогда не сможем предусмотреть всё. Неисповедимы пути Господни.

Девушка все так же смотрела на него большими удивленными глазами — она внезапно снова ощутила себя маленьким ребенком. А он увидел в ней прежнюю Скарлетт. Скарлетт, которая была частью его жизни ранее и которая с этого момента будет частью его жизни снова. Теперь уж точно навсегда. И пусть только кто-нибудь рискнет ее у него отнять.

Эта разница в семь лет сейчас была, как никогда ранее, заметна. Теодору было тридцать, ей всего двадцать три. Он был спокойным и сильным, надежным, как стена, и никогда не давал никакого повода в себе усомниться. Она была сломленной и маленькой, но не потерявшей надежды на свое возможное воскрешение.

Вся боль, все эти пять лет, все страдания, перенесенные за это время унижения и стыд… все это растворилось где-то там, в прошлом.

— Ты, — Скарлетт сделала глубокий вздох, — хочешь быть со мной?

Губы д’Этруфэ дрогнули, он улыбнулся:

— Хочу.

Как никогда раньше.

***

Наполеон заглянул в дом и плотно прикрыл за собой дверь, пробегая глазами пустую комнату. Он прошел на кухню, положил на стол теплый хлеб, завернутый в ткань, взял с полки корзину и высыпал туда яблоки. Довольный выполненной работой, Вандес направился в библиотеку напоминать Дженивьен, что читать в темноте вредно для глаз. Парень улыбнулся, когда его догадка подтвердилась. Джен сидела в кресле, шурша листами какой-то книги, видимо ища случайно закрытую страницу. Она едва заметно вздрогнула и подняла на него взгляд, когда под его сапогом скрипнули половицы.

— Я вернулся, — Наполеон присел на подлокотник кресла, с улыбкой смотря на нее.

Женщина окинула его взглядом и тихо хмыкнула:

— Удивили, — Джен закусила губу. Волосы она больше не собирала, и они аккуратными прядями лежали на ее плечах, красиво подвиваясь. — Что-то еще? — женщина поднялась на ноги, подходя к книжному шкафу. Прямой, откровенно изучающий взгляд парня ее смущал, но это не было поводом ему об этом сообщать. Как знать, может, он и сам догадается, что к чему.

— Я пока пойду в свою комнату. Давно хотел покопаться в шкафу, может, чего интересного найду. У отца было много диковинных вещей, — Вандес снова обезоруживающе улыбнулся на иронично приподнятую бровь. Он встал и, приблизившись к Джен, коснулся ее щеки пальцами. Парень как-то совсем легко, по-детски прижался губами к ее лбу, все продолжая счастливо улыбаться, но, когда он отстранился, женщина не выдержала и снова притянула его к себе, целуя в губы.

Наполеон удивленно шумно выдохнул, но пылко вжал ее в стеллаж, отвечая на поцелуй и скользя рукой по ее талии вниз, касаясь бедра сквозь платье.

Он не позволял себе этого обычно. Не позволял. Но сейчас не позволить себе этого было просто невозможно…

Когда парень оторвался от ее губ, Дженивьен обвила его шею руками:

— Наполеон, — она прижалась щекой к его груди и прикрыла глаза. — Скажите мне, почему у Вас с сестрой разные фамилии?

Вандес задумался и тихо усмехнулся:

— Если я расскажу Вам, Вы ответите, что это глупо и самонадеянно с моей стороны.

— Какая разница, что я скажу по этому поводу? Это не должно Вас беспокоить, — Джен говорила медленно и совсем тихо.

— Что ж… К тому моменту, когда мне стукнуло шестнадцать, и я понял, что меня все же отправят служить, чему был очень даже рад, я был наслышан о талантах своего отца. Он был великим человеком, сделал многое для этой страны и для наших морских и сухопутных соседей. В Ла Круа его знала каждая собака, а в других городах, особенно тех, что в глубинке, он был чем-то вроде легенды. Я сам слышал, как какая-то женщина в деревне рассказывала своему ребенку сказки о Юге, где велась предыдущая война. Это было забавно, но всё же это означало, что с его фамилией своей жизни у меня не будет, — Наполеон уткнулся носом в волосы Дженивьен, вдыхая их запах (знак внимания, который прижился у них с первых же дней), и та прижалась чуть крепче. — Я не хотел всю жизнь прикрываться его фамилией, потому что она открывала бы передо мной все двери, а я не обладал теми талантами, что обладал Армэль де Брис. Я был другим, хотя мне не раз говорили, что мы с отцом очень похожи в характерах. И все же людям свойственно искать замену тем, кто уходит, тем более таким великим людям. Я хотел прожить свою жизнь: сложную, возможно короткую, но свою. Я не хотел, чтобы меня знали как «сына великого Маршала»… я хотел добиться всего сам, чтобы меня уважали за то, что я умел, а не за то, кто был моим отцом. А умею я немало. Вот так Леон де Брис стал Наполеоном Вандесом, — парень тихо рассмеялся. — Самонадеянно и глупо?

— Самонадеянно и глупо, — Дженивьен отстранилась, она смотрела ему в глаза с каким-то странным, нечитаемым выражением. — Мне нравится, — ее пальцы мягко погладили его шею. — И зачем же Вам такая ворчливая старуха, как я?..

— Вы действительно считаете, что я смогу ответить на этот вопрос?

— Почему бы и нет, мсье Брис? — Джен провела рукой вниз, касаясь его ключиц сквозь рубашку. Парень прикрыл глаза, выдыхая, затем склонился к ее лицу.

— Я не вижу тут ни одной старухи. Это раз, — он губами провел по ее скуле вниз и с усмешкой приник к шее, услышав, как учащается ее дыхание. — Во-вторых…

Наполеон понизил голос и шептал это уже ей на ухо:

— Как знать, возможно, если бы не Ваш упрямый характер, то наши пути бы разошлись, даже не пересекаясь.

Да, мадам д’Онорайн?

========== Куда ведут судейские архивы ==========

Днем того же дня в комнату Наполеона трижды постучали. На пороге оказался Александр. Мужчина, порядком взмокший и взволнованный, устало улыбнулся, оперся о косяк двери и, поглядывая в сторону комнаты Скарлетт, заговорил. Парень некоторое время слушал его, молча смотря тому в светлые глаза, затем, прервав чужую речь, жестом пригласил де Панса внутрь, тихо прикрыв за собой дверь.

Прапорщик буквально настаивал на переносе даты дуэли на день. Настаивал он мягко, но так навязчиво, что, поостывший за прошедшие пару часов, Наполеон, лишь махнул рукой и согласился, уже решив для себя, чему посвятит внезапно свалившееся на его голову лишнее время.

«Хотя, нет, — думал он, — время лишним не бывает. Тем более в таких ситуациях. Быть может, Панса прав был в своей настойчивости, раз так легко смог переменить мнение такого барана, как я?»