«Слезы? — де Жоэл стер их рукавом, оцарапав переносицу казенными золотыми пуговицами, но даже этого не заметил. Он пошарил рукой по столу в поисках бутылки, но пальцы наткнулись на что-то шуршащее. — Рисунки…»

Георг смял листы и поднес их к лицу. Он сжал сигару зубами, шершавыми пальцами проведя по карандашному наброску. В глазах снова все размылось, как во время дождя, и Маршал стиснул зубы, морщась, словно от боли.

Был уже поздний вечер, а, может, и ночь, Марго уехала еще ранним утром, но какая разница, где она, пусть хоть не возвращается… какая к черту разница, что происходит вокруг, если в душе минус тридцать, если сердце болит. А ведь оно никогда не болело.

— Солнце сегодня было белое, — де Жоэл зло вжал сигару в столешницу. — А небо — серое, — он с безразличием наблюдал, как дрожит его ладонь, и хрипло устало выдохнул, когда пальцы разжались, и листы разлетелись по комнате. — Сейчас звезды холодные, как я, — мужчина опустил руки. — Кажется, идут заморозки. Северный ветер бьет в окно, а, кажется, по голове, — его голос осип, и он прикрыл лицо ладонью, несильно надавливая на закрытые глаза, чтобы хоть немного привести себя в порядок. — Ассоль, скоро ли мы встретимся?..

Поместье пустовало, лишь сторожевой пес завывал где-то у ворот, а сторож чем-то бряцал, делая обход здания.

Георг тихо болезненно зарычал, вплетая пальцы в свои волосы и сильно их сжимая. Слуги придут только утром. Они всегда приходят утром. У них есть семьи, дома их ждут родители, дети.

«А кому нужен я? Кому нужен такой я?»

Он обернулся и столкнулся взглядом с полной луной, заглянувшей в его окно. Свеча уже давно догорела, и комнату заливал голубоватый безвкусный холодный свет, пробиравший, казалось, до самых костей. Маршал неожиданно для себя вздрогнул от резкого шороха. Что-то тихо позвякивало. Чьи-то шаркающие шаги приближались к двери.

Дубовая дверь приоткрылась, в комнату заглянуло бледное морщинистое лицо. Де Жоэл облегченно выдохнул и, покачнувшись, склонился за бутылкой, стоящей на полу.

— Мой Маршал, я проверил Ваше поместье, — старый ключник почтительно поклонился, бряцнув своей связкой. — Все черные ходы закрыты до утра. Я распоряжусь, чтобы Вам сменили свечу?

— Я думал… — Георг прокашлялся. — Я думал, все разошлись, — он усмехнулся.

— Одна из девчонок, помощниц повара, сегодня осталась в комнате для прислуги, — худощавой сухой ладонью ключник указал в сторону коморки. — Я могу попросить ее…

— Мишель, — де Жоэл сделал небольшую паузу, так как земля покосилась, и он чуть, было, не утратил равновесия, — ты думаешь, я не в состоянии принести себе свечу?

— Нет, мой Маршал, — старик склонил голову. — Разрешите идти?

— Иди… — Георг вытащил пробку из бутылки зубами и опрокинул вино в себя.

Ключник, покачав головой, попятился и прикрыл за собой дверь.

За окном шуршали листья. Прошелся сторож, пробежала за ним собака, вспугнув стайку ворон. Где-то завывал сквозняк. Становилось чертовски холодно, как будто была не весна, а поздняя осень. Казалось, еще чуть-чуть, и окна начнут покрываться изморосью.

— Белое солнце… серое небо, — Георг поднял с пола один из портретов и, сделав пару шагов вперед, медленно опустился на колени среди разлетевшихся бумаг. — Звезды холодные… как я.

Его буквально бил озноб. Руки дрожали, а пальцы не слушались. Грудь сдавливало, кончик носа щипало, но не было сил сделать и движения. Маршал бессмысленно смотрел перед собой. Перед распахнутыми глазами плыло, а голова кружилась из-за ударившего в мозг алкоголя.

— Лучше умереть, когда хочешь жить, чем дожить до того момента, когда захочешь умереть, — вслух процитировал он прочитанную когда-то книгу, названия которой не помнил. Он вообще когда-то очень много читал, знал несколько иностранных языков, играл на фортепьяно, читал наизусть целые поэмы и мог часами слушать стихи. — Я любил твои стихи, Ассоль.

Де Жоэл поднял взгляд на дверь и осторожно, придержавшись за стул, поднялся, схватил бутылку и, пошатываясь, вышел в коридор, сворачивая к гостиной и холлу. Вокруг стояла мертвая тишина. Пустота, захватившая особняк, находила свое отражение в его душе. Тикали часы, скрипели половицы под его ногами, но было тихо, как в могильнике.

Мужчина придерживался за стену, слыша, как сердце стучит где-то в районе горла. Из его глаз как-то совершенно незаметно потекли непрошеные слезы. Всякое бывает, тем более под таким количеством алкоголя.

В просторный холл после того раута снова вернули черный блестящий рояль.

Георг, чуть не расплескав вино, раздвинул шторы и распахнул окно, впуская в и без того холодную залу продрогший весенний воздух. Он остановился. Луна будто преследовала его. Она заглянула в окно из-за черных морозных туч и окатила мужчину своим светом.

Маршал на нетвердых ногах подошел к музыкальному инструменту, грузно опустился на стул, отставил бутылку на пол. В тишине звук откинутой крышки звучал громче ружейного выстрела. Георг почти нежно погладил пальцами клавиши и, задумавшись, принялся играть без нот, вспоминая заученную еще в юности композицию.

Музыка разливалась по пустому холлу, благодаря чудесной акустике приумножавшему звук. Она разливалась светом по полу, стенам, утекала в другие комнаты, выплескивалась из окон, забиралась по лестнице на второй этаж, на третий и выше… пропитывала особняк с его пустой тишиной насквозь. Всё окружающее губкой впитывало печальную мелодию.

Где-то на улице сторож остановился и закурил самокрутку, прикрыв глаза, прислушиваясь. Собака повела носом и уставилась на открытое окно, из которого звучала печальная музыка. Где-то в траве пробежала кошка и запрыгнула на крышу беседки.

Тюль раздуло, листья за окнами громко зашумели. Сквозь шум послышался чей-то тихий смех…

Де Жоэл резко захлопнул крышку рояля, ошалело смотря перед собой.

Большие часы пробили три раза. Каждый удар гулом отдавался в опустошенной голове.

Смех. Чей-то смех.

Он снова опрокинул в себя вино и отбросил пустую бутылку в сторону — она покатилась по полу и ударилась о стену.

— Белое солнце… — краем глаза Георг заметил что-то белоснежное, мелькнувшее на лестнице. — Серое небо, — выдохнул он, резко повернувшись к лестнице. — А звезды…

Смутно знакомый звук шагов уводил куда-то наверх. Звонкий смех снова слился с шумом листьев.

«Играй…»

Шепот звучал в голове. Он не доносился ни откуда, просто звучал сам собой.

«Играй для меня…»

Маршал провел пальцами по крышке рояля и медленно ее поднял, не ощущая рук, но продолжил играть, теперь сбиваясь, промахиваясь мимо клавиш. Пальцы дрожали еще сильнее, звуки стали ненатуральными, фальшивыми. Не выдержав, он снова с грохотом захлопнул крышку и резко вскочил, опрокидывая стул:

— Я так больше не могу! — его голос сорвался на крик.

Вокруг звенела тишина. Но в голове все еще звучала та самая «Лунная соната», которую он играл пару минут назад, и раздавался чей-то такой знакомый смех.

На лестнице что-то зашуршало — мелькнул белый подол платья и скрылся за поворотом.

Георг сорвался с места и быстро взбежал на второй этаж. Он нервно озирался, хватаясь за стены и заглядывая в темные пустые комнаты, ощущая, как все вокруг сминается, словно скомканная исписанная нотная бумага.

Третий этаж.

Заброшенный четвертый…

В конце заваленного антиквариатом и мусором коридора на секунду мелькнул знакомый тонкий силуэт, но тут же растворился в пятне света. Де Жоэл дошел до этого места и остановился в холодном свете луны, с внутренней дрожью осознавая, что еще пару минут назад она светила с другой стороны особняка. Он потерянно замер, завороженно смотря на большой белый диск, злорадствующий на черном небе. Перед ним была лестница, что вела на крышу. Мужчина медленно, как во сне, поднялся по ней, сам не понимая, зачем он это делает.

«Иди сюда…»

Наверху было холодно: стегал ледяной ветер, и падали мелкие мушки снега. Чего только ни бывает в конце весны…