Грудь вздымалась непривычно легко. Боль в висках, которую у Дженивьен всегда вызывали тугие прически, прошла, и в голове стало ясно и спокойно. Она сняла стягивавший горло воротник, покрывавший плечи и запрокинула голову назад, отчего волосы упали на спину. Ее острые плечи, чуть приоткрытые, бледные, контрастировали с чёрными одеждами и снова поправленным чужим темно-зеленым камзолом, помогавшим сохранять тепло. Ее кожа была похожа на тонкий гладкий фарфор: даже губы, помада для которых осталась лишь воспоминанием, были блеклого розового цвета, тонкими и практически неподвижными.

Глаза Дженивьен — большие, с тяжелыми веками, обрамленными темными ресницами, были почти черного цвета. Она смотрела устало и спокойно, в размышлениях впав в глубокую задумчивость.

Руки Джен скользнули к корсету, и она, вытащив обрезки атласных шлевок, сняла его и небрежно откинула в сторону, осматривая чёрную ткань платья, только по случайности не задетую ножом.

«Как-то непривычно. Непонятно, — женщина вздохнула и задумчиво опустила голову, припоминая ночной разговор с Наполеоном. — Не могу поверить. Не может такого быть, чтобы этот мальчишка был тем самым…»

Ее губы тронула лёгкая, едва заметная улыбка. Женщина почти нежно погладила пальцами своё запястье, снова прокручивая в голове ночной разговор:

«Или может?»

Наполеон появился неожиданно: в один прыжок, игнорируя приставную лестницу, спустился со второго этажа, приземляясь на ноги. Он, уже набрав в лёгкие воздух, чтобы пожелать Дженивьен доброго утра, молча замер без движения, изумленно смотря на свою спутницу.

Запоздало спохватившись, Джен подняла на него растерянный взгляд:

— Доброго утра, — кратко поприветствовала его она, тут же быстро опустив глаза долу, не зная, как реагировать на чужое внезапное появление.

Быстро придя в себя, Вандес молча подошёл и с улыбкой протянул ей руку, помогая подняться. Дженивьен казалась ещё более хрупкой, чем обычно. Туго затянутые назад переплетенные пряди придавали ее внешности строгость и своеобразную женскую суровость, более всего свойственную обычно вдовам; прямая осанка и поднятая голова — величие. Но теперь не было и этого.

Туфли, сбившие ей ноги, были небрежно отставлены, и Джен уже смотрела на Наполеона снизу-вверх из-под непослушных темно-каштановых волос, падавших на ее худое бледное лицо с насыщенными синяками под глазами, дополненными растершейся тушью.

Между ее бровей пролегла небольшая морщинка. Дженивьен нервировала повисшая тишина. Ею овладевало смутное беспокойство. Женщина выдернула свою руку из чужой горячей ладони. Она ощутила на себе буквально пронизывающий любопытный взгляд и, сделав для себя нелестные выводы, проговорила:

— Что же Вы молчите? Вы же пожалели о Вашем поступке, не так ли? — ее голос осип и звучал тихо, но даже так в нем можно было прочитать смешанную с раздражением горечь. Она говорила упрямо, раздосадованно обнимая себя за худые острые плечи.

Леон, заинтересовавшийся чужой речью, не перебивал, и женщина продолжила:

— Знаете, есть недосягаемые и неприступные люди-звезды, люди-загадки. Ими восхищаются, ничего о них не зная, а видя их безразличие к себе, любят их лишь больше. Мне хотелось быть такой, но Вы… Вы все испортили, — женщина поджала губы. — Сейчас Вы разочарованы? Скажите мне в лицо, чтобы я не гадала, а знала это наверняка.

Решившись на то, что после этой почти пламенной речи, она примет любой поворот судьбы, даже самый неприятный, женщина вздрогнула всем телом, когда Наполеон заботливо вытащил из ее волос сухую траву, и снова несмело подняла взгляд на его лицо. Где-то глубоко в душе она стыдилась своих слов, почему-то заранее зная, что будет вспоминать их, забавляясь своей недоверчивостью.

Он бережно притянул ее к себе, заключая в объятья это подрагивающее от сквозняка и напряжения такое одинокое и желающее защиты существо, тут же вцепившееся в его рубашку и уткнувшееся носом в его плечо.

— Люди-звезды? Вы сами-то верите в подобные глупости? Иллюзия не способна дать живое тепло. Люди бывают разными, но в человеке меня интересует в первую очередь человечность.

— Вы мне врете, — женщина мотнула головой. — Вы же не думали, что я в это все поверю?

— Скажу больше: я даже на это не рассчитывал, — Вандес аккуратно пригладил ее волосы, а другой рукой оправил примятое от сна платье, оправляя на ее плечах свой камзол и невольно отмечая болезненную худобу своей спутницы. — Надеюсь, Скарлетт уже проснулась, и мы ее не потревожим. Вам хорошо спалось?

— Лучше, чем обычно, — женщина мягко отстранилась, поджимая тонкие губы.

Наполеон, было, отошел, но, взглянув через плечо на Джен, осторожно спросил:

— А что бывает обычно? — ему невольно вспомнилась дневная сцена у особняка Маршала. Это воспоминание раздражало и пугало одновременно. Ему даже думалось, что лучше бы его и не было, однако, кажется, та самая сцена и поразила его до глубины души. Именно она, должно быть, и вызвала в нем те чувства, ранее казавшиеся лишь посторонними случайными мыслями.

— Зачем Вы предложили мне уйти? — тяжёлый взгляд Дженивьен потускнел.

— А почему Вы на это согласились? — парень слабо улыбнулся.

Женщина поежилась:

— Я не знаю. Наверное, из-за надежды, — она криво усмехнулась, смотря перед собой.

Тихо скрипнула входная дверь, болтающаяся на петлях. Наступила тишина.

— Я знаю, Вас интересует де Жоэл. После смерти Ассоль у него произошёл разлад в голове, он обозлился на весь мир, решил, что доверится лишь мне, но я не смогла этого перенести, не смогла оправдать ожиданий, сдалась. Наверное, именно поэтому я сейчас здесь.

Леон молча отвернулся, оправляя рубашку, невольно воссоздавая в голове образ своей спутницы. Слишком открытая и беззащитная, а Георг не был похож на того, кто будет давать из-за этого поблажки. Хотя Ассоль, конечно, производила впечатление не внушительнее, однако она почему-то казалась Вандесу сильнее.

— И это страшно, когда твой единственный друг безжалостно причиняет тебе боль всеми возможными способами, не беспокоясь о твоих чувствах… — Дженивьен сцепила руки в замок. Ее бархатистый голос затих.

— Пойдемте, — Наполеон тронул ее за локоть. — Я скоро познакомлю Вас с моей сестрой. Подождем Теодора на улице. Уже почти полдень.

Джен сдержанно кивнула и, потупив взгляд, последовала за своим спутником, настойчиво увлекающим ее за собой.

***

— Тут так ничего не изменилось… — Наполеон задумчиво оглядел невысокие уютные здания, крытые красной черепицей. На периферии этого маленького городка — можно сказать, деревни — дома стояли поодаль друг от друга и имели при себе небольшие участки, на которых многие разбивали сады. Усадьба, в которой жила Скарлетт, находилась в паре минут ходьбы от центра города — небольшой площади, на которой каждые выходные по традиции устраивали шумные празднества.

— Как ты думаешь, она будет рада меня видеть? — Теодор передернул плечами, окидывая взглядом преобразившийся с ночи пейзаж. Теперь все выглядело жизнерадостно и ярко. Весна уже входила в свои права: холод сменился нежным ветерком, пахло цветами и свежей землей.

— Ну конечно же, нет, Теодор, — Вандес насмешливо пихнул того кулаком в плечо. — Зачем ты ей сдался. Сейчас дойдем и отправим тебя обратно в город…

— Не шути так, — д’Этруфэ нахмурил брови, этим показывая, что сам он шутки не оценил, а на такие темы юморить не собирается.

— Ну, Тео, ну ты же и без моих увещеваний прекрасно знаешь, как она к тебе относится, — парень широко улыбнулся.

Джен молча вслушивалась в этот разговор, идя чуть поодаль от своих спутников, задумчиво смотря себе под ноги. Атмосфера вокруг: дружелюбное, близкое, почти родственное отношение — это все не укладывалось в ее голове. Происходящее настолько выходило за рамки привычных вещей, что казалось лишь приятным сном, хотя Дженивьен прекрасно знала, что приятным снам совершенно неоткуда браться в ее воспаленном уставшем сознании, утратившем всякую чувствительность ко всему прекрасному.