Напряжение взмыло вверх, достигая своего пика:

— Смир-рно! — неожиданно выпалил Маршал, немного неловко осадив себя за сильное желание ударить юнца. Слова гостя он слушал с нарастающим раздражением, на лице его читались многие невысказанные оскорбления и гнев.

Ни секунды не мешкая, Вандес молча вытянулся — руки по швам — с приподнятым подбородком, как на построении на плацу. Он стиснул зубы, напряженно раздув ноздри от раздражения, но годы службы показали, что в такие моменты лучше всего — молчать и слушать.

— Шанс? Плохая шутка, — вернувшись к тому безжизненному тону, Георг не отрывал от гостя тяжелого взгляда. — Ты вздумал смеяться надо мной, паршивец?

Наполеон тяжело медленно втянул носом воздух, нервно сжимая и разжимая пальцы.

— Ты обо всем забыл и теперь, как ни в чем не бывало, приходишь ко мне? — вопрос повис в воздухе. — Отвечать, когда я задаю вопрос!

— Никак нет… — выдохнул драгун.

— Ты, черт возьми, был ефрейтором, я даже ставил тебя себе на замену, потому что тебе доверял, а ты повел себя, как… — мужчина вцепился пальцами в полированную спинку стула - он некоторое время смотрел Леону прямо в светло-серые удивленно распахнутые глаза.

Маршал с грохотом отодвинул стул и сел на него за письменный стол, вытаскивая из стопки желтоватый лист бумаги со специальными красными узорными пометками вверху и внизу страницы и начал что-то быстро писать своим разборчивым некрасивым почерком.

— Неужели Вам никогда не было восемнадцать?

Георг замер, лишь тихо насмешливо хмыкнув, растягивая искромсанные еще когда-то давно губы в раздраженной усмешке, в то время как парень продолжил:

— Сколько Вам? Сорок?

— Сорок три, — он поднял взгляд на Наполеона, стоящего прямо перед его столом. — Вольно.

Юноша выдохнул свободнее и, взволнованно облизнув губы, продолжил:

— Вы обвиняете в случившемся тогда меня? Ведь все было бы иначе, если бы она выжила тогда, не так ли? Вы злитесь на меня не столько за то, что было до этого, сколько за ее смерть, — осторожно подбирая слова, внимательно следя за реакцией мужчины, начал Наполеон, опасаясь просчитаться и сделать только хуже.

— Что ты несешь?

— Я не хочу ворошить прошлое. Однако Вы посчитали, что я обо всем забыл… что меня это не волнует. Готов спорить, из мести, из раздражения или даже ненависти, за спиной Вы не раз называли меня повесой, ругали последними словами. Ведь это так? Я слышал, Вы отзывались обо мне очень негативно, но я не только сейчас Вас в этом не упрекаю, хотя мог бы… скажем так, если бы я был сторонним наблюдателем, то даже поддержал бы, однако сейчас, претерпев из-за этого множество бедствий, не имею никаких внутренних сил этого сделать. Не скрою, Вы добились своего: Ваши меры против меня действительно отравили нашу жизнь. Но я здесь не за этим. Вы видите: я не писал к вам с просьбой, я не приходил сам, я не делал поползновений в Ваш дом с целью вас задобрить, как делают это те господа, толпящиеся у вашего кабинета, дневающие и ночующие под Вашей дверью, чтобы получить от Вас больше, чем они заслуживают.

Де Жоэл молча держал перо, никак не реагируя на сказанное. Он перестал двигаться вообще, его взгляд ещё больше помрачнел, а губы сжались в узкую полоску, но это был не гнев. Гнев не имел ничего общего с тем, что чувствовал этот человек сейчас:

— Гордец.

— Не спорю.

— Говори дальше.

— Вы считаете, что меня зарекомендовали Вам из моего ярого желания тут перед Вами появиться?

— Будто я не знаю Дженивьен. Она не любит просить. Она так редко меня о чем-то просит, что я просто не мог ей отказать, — ухмылка Георга искривилась и приобрела горькую язвительность. Он все еще молча смотрел перед собой, будто его голову занимали какие-то отдаленные мысли, будто сам он сейчас был не здесь, а где-то далеко, куда не долетали слова его гостя.

Дженивьен. Стук сердца снова ощутился в горле.

— Я Вам кое-что принёс. Я решил сделать это, как только узнал, что меня обязали посетить Вашу приемную, — Вандес сунул руку за пазуху и извлек на свет ворох листов.

— Что это? — будто очнулся Георг. Его взгляд приобрел осознанность и только теперь сфокусировался на стоящем перед ним человеке.

— Это то, зачем, в сущности, приходила ко мне Ваша супруга, — Наполеон протянул ему принесенное, не кладя на стол, дожидаясь, когда тот сам, своей рукой примет бумаги. — Предполагаю, Вы и не слышали об этом от нее самой.

Маршал медленно, недовольно морщась, поднес их к лицу. Сверху лежал чистый лист, испещренный неразборчивыми надписями. Мужчина с пренебрежением отложил его в сторону и, от неожиданности тихо болезненно выдохнув, остановил свой взгляд:

— Это рисунки?..

В комнате снова стало тихо. Но это была не та гнетущая тишина, что звенела в их ушах пару минут назад. Воздух все еще, как после грозы, имел ощутимый запах озона, но был чист и прозрачен. Шуршал тюль, свистел сквозняк под дверью, поскрипывала приоткрытая оконная створка, шла кругами вода в графине на столе.

Наполеон сцепил руки за спиной, наудачу скрещивая пальцы, и едва заметно улыбнулся:

— Это она. Я подумал, Вы хотели бы оставить их себе на память.

Де Жоэл невесомо коснулся пальцами листа:

— Как живая, — уголки его губ снова дрогнули. — Не думал, что когда-нибудь увижу это лицо снова. У меня не было ни одной ее фотографии, когда ее не стало, я остался без всего. Ни единого воспоминания, — Георг шептал, последние слова чуть не потонули в тяжелом хриплом вздохе.

«Как живая…» - прозвучал в голове Вандеса голос Ассоль. Парень мотнул головой, отгоняя призрак прошлого.

— Пожалуй, это большее, что я мог сделать для Вас.

— В каких Вы были отношениях?

Наполеон сокрушенно покачал головой:

— Вы прекрасно все знаете.

— Продолжай.

— Я ничего не знал и не знаю об Ассоль. Для меня она была загадкой. Она никогда не рассказывала о себе, — Вандес задумчиво перевёл взгляд на застывшее в руках Георга перо. — Она как-то этого избегала. Говорила, но не говорила одновременно - она так умела. Сначала я долгое время просто ее рисовал, затем это недоразумение. Мне очень жаль.

— Странно, что я никогда не слышал об этом… — Маршал прикрыл глаза.

— Могу предположить, ее молчание было намеренным.

— Я был виноват перед ней, — снова заходило по бумаге перо. Георг тяжело вздохнул, ставя точку. - Но какая разница теперь? Ее нет, — он поднял взгляд на своего гостя, однако его опустевшие глаза больше не выражали того холодного презрения. Чего бы ни случилось семь лет назад, теперь Ассоль была мертва. Кажется, именно сейчас она умерла окончательно. Все в прошлом. Ему хотелось ненавидеть, но он не мог: де Жоэл, не отдавая себе в этом отчет, испытывал чувство благодарности. Пожалуй, этот жест задел его больное место, и теперь мужчина не мог ничего с собой поделать, он был признателен за это.

Откуда-то послышался частый уверенный приближающийся стук каблуков и шорох. Георг закатил глаза, быстро собрал листы с рисунками в стопку и сунул их в стол.

В тот момент, когда ящик задвинулся, дверь распахнулась, и в комнату вошла Марго:

— Куда это ты ушел от гостей, Георг? Значит, я их развлекай, я их занимай, а ты тут прохлаждаешься… — девушка сплела тонкие пальцы, опустив руки, и остановилась рядом с Наполеоном, с интересом поглядывая на него краем глаза. — Мне казалось, сегодня ты не принимаешь, — она умело использовала возможности своего голоса. В нем полностью отражались ее эмоции, точнее, те, которые она хотела показать другим.

Парень приподнял брови и отвел взгляд, сдержав ухмылку.

«Престарелая куртизанка!» — эхом отдались в голове юноши слова Марго, сейчас так слащаво дувшей нежно-алые губки. Она накрутила на палец прядку. Ее нынешний тон никак не сочетался с тем уверенным громким стуком каблучков, слышимым в коридоре. Опасная женщина.

— У тебя есть ко мне что-то особо важное? — Георг поставил свою размашистую подпись и оставил чернила подсыхать.