— Потому что он запретил. А то, что ты не позволяла трахнуть себя — было мне только на руку. Я искренне надеялась, что так будет и дальше. Что устанет таскаться за тобой и, наконец, обратит на меня внимание не только в момент секса, а и вообще. Знаешь, — прошла на кухню, по-хозяйски поставив на плиту чайник, — я даже восхищалась тобой. Твоему умению противостоять его напору. По-своему обрадовалась, когда между тобой и Денисом проскочила искра. Вот, думаю, подфартило. И делать ничего не придется. А потом… — поставила перед безучастной сестрой чашку, всыпала растворимый кофе, на автомате добавила сахар, — Антон заявился ко мне и сказал, что нашу связь нужно прекратить, мол, любит он тебя до одури и прочая ересь. Ну я возьми и ляпни, что ты с Денисом спишь. На зло сказала, понимаешь? Не будучи уверенной, но, блин, Ксюх, я видела, как он смотрел на тебя, как крушил всё в квартире, избивая Санька. Это было ведь не просто так. Я и ухватилась за эту идею, лишь бы удержать Антона.

— Помогло?

Посмотрели друг на друга. Дашка грустно усмехнулась.

— Нет. Я и парня потеряла, и сестру.

Повисла долгая пауза. Дашка обжигала губы горячим кофе, попутно затягиваясь непонятно откуда нарисовавшейся сигаретой, а Ксюша смотрела в окно, чувствуя себя героиней одноименной антиутопии. Её использовали в прямом смысле слова, а она сидит на кухне мрази и слушает душевные излияния презираемой доселе родственницы.

Хмыкнула, подавшись смешком. Потом ещё раз. И зашлась громким истерическим смехом, прикрыв лицо руками. Это ж надо так… С*кааа…

И как теперь быть? Как смотреть Денису в глаза? Сама виновата. Сама-а-а… Смех перешел в плач.

Дашка отставила чашку, соскочила со стула, пытаясь приобнять, но Ксюша выставила вперед руку, отказываясь от ненужного утешения.

— Ксюх, забей, слышишь? Подумаешь, вставил. Но могло быть и хуже. Сама же спровоцировала. Сама, Ксюх… Дала бы раньше, глядишь, и ничего бы не было. Но я же понимаю, ты у нас правильная, да? Только по любви. Так гнать его надо было, не кормить обещаниями, раз не любила. Он, конечно, с*ка редкостная, никто не спорит, но и ты, Ксюх… ты тоже… по-своему стерва.

Аврахова слушала её слова, борясь с внутренним отвращением ко всему. И к себе в первую очередь. В жизни ведь как, умный учится на ошибках других, а дурак — на своих. Паршивей всего было то, что сестра была права. Ей никто не мешал заглянуть в себя ещё месяц назад и ответить честно, не обманываясь. Кем был для неё Антон? Ради чего? Как якорь он был, который не давал отбиться от берега. Зато сейчас потащил на самое дно.

И как бы не хотелось в этот момент послать Дашку, плюнув в лицо накопившейся во рту слюной, сдержалась. Проще всего послать, обрубать удерживающие канаты и понестись в открытое море. Отплатить болью на боль, горечью на горечь, ненавистью на ненависть. А что в итоге? В итоге все проигравшие. Все…

— Хочешь, верь, хочешь, нет, но я тебя сейчас прекрасно понимаю. — По воспаленным глазам, потекшей туше, на которую Иванова не обращала внимания, было видно, что её мысли сделали временной скачёк, оставив в ненавистной квартире только оболочку. Дашка подошла к окну и, не смотря на разыгравшуюся за окном непогоду, распахнула его настежь. Высунулась наполовину, свисая с пятнадцатого этажа, а когда подалась назад — в глазах отобразилась глубокое разочарование. — Меня изнасиловали в четырнадцать, — потянулась к оставленной на столешнице сигарете и с жадностью затянулась. Обхватывающие фильтр пальцы слегка подрагивали. — Мамкин хахаль, когда её не было дома. И главное, тварь, так завернул потом, что я в один миг оказалась виноватой. Мать так и сказала: «Надо было меньше п*зд*й сверкать». Ма-а-ать, представляешь? Ни о каком заявлении не могло быть и речи. Да я и не думала тогда об этом. Больше всего боялась, что не оправдала мамкиных надежд. Думала, а ведь под конец, понравилось. Даже кайфонула. Да и дядь Паша потом гостинцы привозил, заботился, лишь бы я не заявила на него. Потом… этих самых дядь Паш было дохренища. Вот только я уже была не той наивной дурочкой. Для себя решила ещё в пятнадцать: богатый парень, папик, не важно, если кто и будет меня иметь, то только за хорошие деньги.

Дашка не обращала внимания на остывший кофе. Сейчас её мысли были далеко.

— …а когда на первом курсе влюбилась в Антона — всё вылетело из головы. И заданные установки, и развод богатеньких лошар на деньги. Только ему хотелось принадлежать, только с ним хотелось быть. Из кожи вон лезла, и завлекла всё-таки. Видела бы ты меня. Земли не касалась от счастья. Только, недолго цепляла короной за облака. Через месяц он обменял меня на первокурсницу. Потом ещё на одну… менял их и менял. Не останавливаясь на каждой не белее двух дней, пока не нарисовалась ты… Ксюх, даже не вздумай писать заявление — всё равно ничего не докажешь. Только опозоришься на весь универ.

Ксюша странно посмотрела. Губы дернулись в кривой усмешке. Что ей весь универ. Как быть с Денисом? Вот где уравнение со звездочкой.

Раздавленной и полностью опустошенной вышла из дому. Жаль, Антон практически сразу ответил на телефонный звонок, иначе бы её фантазии не было границ. Сейчас искренне жалела, что не довела начатое до конца и Антон уехал на слегка покоцаной тачке. Знала бы, что всё так обернется — расхреначила бы её в пух и прах.

Дашка шла рядом. Поравнявшись с аптекой, попросила подождать на улице, а когда вернулась, протянула упаковку «Эскапела» и бутылку минералку.

— Выпей. Это противозачаточные. Отлично работают. Да не бойся, — усмехнулась невесело, — проверено на себе.

Ксюша запила таблетку и выбросила пустую упаковку в стоявшую неподалеку урну. Повисло неловкое молчание. Дашка была тем человеком, на которого в плане поддержки подумала бы в последнюю очередь. А ведь могла и уйти, стоило Антону открыть дверь.

— Ладно, мне пора, — она виновато улыбнулась. — Не бойся, я никому не скажу, — произнесла на прощанье, довольно нервно поправляя на шее шарф.

Не то, чтобы Ксюша ей верила, но и выхода у неё не было. Унижаться и упрашивать точно не собиралась. Если у сестры сталось хоть немного совести, она будет молчать и так.

Дальше их пути разошлись. Ксюша пошла на остановку, а Дашка нырнула в многолюдное метро.

Погода вторила настроению. И на без того серые, неприветливые здания налетел шальной ветер. Рвал подолы курток, норовил сорвать одинокие, сиротливые листья и гнал клубившиеся чёрные тучи.

Ксюша была полностью разбитой. Как там говорил Денис? Он на распутье? Она тоже застыла на нем.

Из головы не шли слова Антона.

Как быть? Признаться или молчать? Подставить или уберечь? Быть вместе или отказаться?

Почва уходила из-под ног. Уплывала, проваливаясь в огромное ущелье, а она цепляла за неё из последних сил. Где и когда она допустила ошибку? Где дала слабину? Когда подыграла Антону или когда не дала объясниться Денису? Наверное, везде. Нужно было с самого начала не соглашаться на проживание у тётки, стоять на своем до последнего.

Стоило обнулить свою жизнь. До того момента, как приехала в город, вышла из автобуса и ступила на припорошенный пылью перрон.

Решение, которое приняла, далось тяжелее всего, но почему-то была уверенна, что это самое правильнее решение за всю её сознательную жизнь.

Наконец общежитие погрузилось в относительную тишину.

Алка тихо сопела над курсовой, склонившись над столом и закрывала собой свет от настольной лампы. Лизка — полностью ушла в просмотр фильма на ноутбуке, а Ксюша… лежала на кровати, повернувшись лицом к стене, притворяясь глубоко спящей.

Удобная позиция. Никто тебя не трогает, никто не мешает. Есть время подумать, осмыслить произошедшее, ещё раз оценить принятое решение.

Вздрагивала от каждого шороха, каждого звука. Всё ждала от Дениса звонка, гневной тирады, вопросов, но он молчал.