Ваня приходит до появления поезда, отдаёт термос.

— Попробуй, — говорит, — я сам попробовал, вроде ничего вышло. Если тебе захочется добавить туда сахара, ты скажи, я буду добавлять. Интересно и так, и так.

Наливаю себе уже в поезде. Пробую. Холодный. И вкус другой. Не такой концентрированный. И цвет бледный.

— Молоко? — спрашиваю.

— О, ты понял, — улыбается он, — как тебе? Могу побольше добавлять, или меньше. Или вообще не добавлять.

— Мне нравится… и так, и так, — и горячий, и холодный – оба приятны.

— Тогда буду экспериментировать, — довольно говорит он. — Как твоя мама сегодня?

Поезд шипит.

— Лучше, — говорю, — перестала лезть. Сама ест.

— Ого, это прогресс, — Ваня радуется так, будто это произошло с ним. Он, действительно, подключается к чужим проблемам. Разве… для него это не проблема?

Я закручиваю термос и убираю его в сумку.

— А тебе… — начинаю. — Не тяжело?

— А что – не тяжело?

— Не тяжело включаться в чужие проблемы? Тебе с этого ничего не будет. Наверное, даже станет хуже.

— А-а, ты об этом, — Ваня прижимается к спинке, я смотрю на него, — тяжело, наверное? Не знаю. Я так привык и по-другому не могу. От того, что я включаюсь, я могу что-то сделать для человека. Или попытаться. Это может его порадовать, если поможет, вообще шик, но я обычно на большой результат не надеюсь. Просто… это же нормально – помогать другим? Так должно быть. Помогать и ничего не ждать в ответ. Если что-то дадут – круто, если нет – ладно, я сделал это для спокойствия своей души. Вот как-то так.

— Понятно, — говорю и понимаю, что лучше ничего Ване не говорить. Он будет слишком волноваться. Не хочу этого. Мне его присутствие и так помогает, не стоит взваливать на него ещё больше.

В отличие от меня, он может жить в спокойствии, и я хочу, чтобы так продолжалось.

Прижимаю свою ногу к его, кладу между ними сумку, а под неё прячу руку. Ваня протягивает свою. Переплетает пальцы. Мы продолжаем смотреть «Клинок».

Комментарий к 12.

Неожиданно зажало в тиски желание рисовать и я накидала скетчи (больше линий богу линий) персонажей - представленные образы моё их ощущение.

Лев - https://vk.com/albums163430652?z=photo163430652_457255159%2Fphotos163430652 (очень в тему пришлась фикбуковская обложка)

Маргарита Львовна - https://vk.com/albums163430652?z=photo163430652_457255160%2Fphotos163430652

Ваня - https://vk.com/albums163430652?z=photo163430652_457255161%2Fphotos163430652

========== 13. ==========

Комментарий к 13.

Закончила в рекордные сроки лайн, буду рада, если оцените ✨.

Лев - https://vk.com/photo163430652_457255181

Маргарита Львовна - https://vk.com/photo163430652_457255182

Ваня - https://vk.com/photo163430652_457255180

Мать не утихает. Беснуется. Я продолжаю спать на полу. Утром начинаю кашлять. Нос заложен. Прибавляю пару градусов на кондиционере. Больничный не беру – на него нет времени, и брать ради такой мелочи не стоит. Но концентрация внимания уменьшается. Ставится тяжело следить за матерью и за собой одновременно. На её закидоны у меня просто не хватает сил. И это бесит. Я говорю ей отстать, но она не слушает. Продолжает выёживаться и проявлять какую-то силу духа, которой у неё не было уже сто лет. У меня постоянно напряжено лицо, я постоянно повышаю голос, я постоянно дёргаюсь и жду, когда опять придётся дёрнуться, чтобы она оставила меня в покое на несколько минут. Я тру лицо и дышу. После душа снова потею и это выводит сильнее. В чём тогда смысл? Зачем я это делаю?

Мать трогает, и я взрываюсь:

— Ты тупая? Я же сказал, сказал уже дохрена раз, ты глухая?! — ору на неё

Мать в шоке. Раскрыла свои выпученные глаза до такого состояния, что, кажется, они выпадут. Прямо в серые мешки под ними.

— Не трогай меня. У тебя на это права нет, только… — чуть не говорю про Ваню. Воздерживаюсь. Смотрю на неё и злюсь.

Она складывает руки на груди.

— Извини? — лопочет. — Я не хотела, я же ничего… — опускает стыдливо глаза. — Я так по тебе скучаю, — говорит она, — когда ты уходишь… я ничего не могу сделать. Я жду и жду, а тебя до вечера нет…

— У меня работа, — объясняю ей, — ты забыла, что на тебе кредит висит? Ипотека на эту тупую квартиру? Я вообще могу с этим не помогать, и сама разбирайся как хочешь. Тебе это надо?

Мать мотает головой.

— Тогда не жалуйся, у меня и так ни на что – ни на что, понимаешь? – нет времени, из-за тебя. Оно всё на тебя уходит, только представь. У меня ничего, вообще ничего из-за тебя. Даже на Ваню… — говорю. Как есть. — Поэтому не мешай, — заканчиваю и одеваюсь.

При Ване стараюсь вести себя как обычно, но не получается. Бодрюсь перед ним, улыбаюсь, но даже я понимаю, что выходит ужасно. Что он видит. Видит и поэтому спрашивает. Я вру, что матери стало хуже – хуже, как это становилось обычно. О себе ничего не говорю. Посмотреть на него не могу. Жмусь как мать. Кусаю губы изнутри и туплю взгляд. Ваня всё понимает и не лезет. В поезде я только ложусь на его плечо и засыпаю. Он прикладывает свою голову и гладит меня по волосам.

На работе лезут мысли о матери. Я путаюсь. Во всём и везде: в документах, инструкциях, лабиринтах. Только и остаётся что пытаться успокоиться и дышать. Но это не помогает.

Домой возвращаюсь раздражённый, всё кидаю на пороге. Пуговицы на рубашке бесят, поэтому я расстёгиваю только пару у горла и снимаю её через верх. Иду в душ. Там поливаю себя из лейки холодной водой и бью кулаком о кафель. Пытаюсь понять, как же мне успокоиться. Как взять себя в руки. Как завтра не быть таким. Как не сходить с ума от всего этого. Я роняю лейку и продолжаю бить кафель. Костяшки начинают болеть, но я не останавливаюсь. Жмурю глаза и бью. Представляю, как бью мать. И от этого почему-то злюсь больше. Крепче стискиваю пальцы и бью сильнее. Удар приходится на воображаемое лицо. Из носа идёт кровь. Синяя кожа краснеет. Она в непонятках смотрит на меня и говорит: «Лёвонька». Я беру её за волосы и бью по щеке. Она умоляет меня, а я бью и бью, пытаюсь не слышать её. Она уже не похожа на себя, всё лицо опухло, а я продолжаю, от этого мне становится капельку легче. Я глубоко вдыхаю и долго выдыхаю. Голова начинает кружиться. Из-за насморка воздуха недостаточно. Я отпускаю её, она валится на пол, а глаза… не знаю, какие у неё могут быть глаза.

Прижимаюсь к кафелю боком и трогаю руку. Болит. Саднит. Я смотрю на неё. Костяшки содраны. Кровоточат.

Это всё несерьёзно. Как говорил Ваня. Это несерьёзно.

Я кладу руки на предплечья и растираю себя. Стало холодно.

Когда выхожу из ванной, понимаю, что потратил лишнее время. Что сегодня лягу спать позже. Что всё это я затянул сам.

Сил нет. Понимания происходящего тоже нет.

За ужином мать не лезет. Только поглядывает, но ничего не говорит – даже по имени не зовёт. И мне хорошо. Я снова ложусь спать на полу. К жёсткости уже привык, но что-то не даёт спать. Что-то вызывает дискомфорт. И когда я думаю об этом, я слышу, как мать сползает с дивана.

— Спи давай, — говорю ей, плотнее закутываясь.

Она не отвечает. Слышу, как она идёт, ступает по линолеуму и, когда откидываю одеяло, вижу, как она стоит надо мной. Стоит, смотрит верху вниз, лицо всё такое непонятное, непривычное потом переступает через меня и садится, её халат шуршит. Я не успеваю среагировать, а её лицо уже напротив моего, а её дыхание упирается мне точно в губы.

Я отталкиваю её до того, как что-то происходит. Но слишком сильно. Она ударяется о стенку. Я не понимаю, что мне нужно делать, проверять, как она, или орать за то, что должно было произойти.

Она что-то мычит, говорит: «Больно», и трёт рукой затылок.

Это помогает мне определиться:

— Ты совсем того? — говорю. — С ума сошла?! Даже не думай подходить ко мне. — Я вскакиваю, забираю одеяло, подушку, вспоминаю о телефоне – и его, и ухожу в ванную.