Цветы оставляю, захожу в булочную. Беру пару заварных пирожных и пончики орео – это кажется тем, что Ваня ест. Но лишь кажется. На деле это может оказаться не так. С пакетом иду до него. Нахожу нужную парадную, звоню в домофон, перед этим попутав кнопки. Ваня только спрашивает: «Лев?», я говорю: «Да», и он открывает дверь. Поднимаюсь на одиннадцатый этаж. Ищу его квартиру. Он щёлкает замком, открывает и зовёт меня рукой. На лице улыбка.

— Привет, — говорит он и запускает внутрь.

Я захожу. Он закрывает дверь, щёлкает замком, потом обнимает со спины.

— Я так рад тебе, — говорит и трётся щекой о моё плечо.

— Я тоже, — говорю.

Ваня распускает руки и обходит меня.

— Ты что-то взял? — спрашивает.

— Да. Пирожные, — протягиваю ему пакет. Он берёт.

— Спасибо, — заглядывает внутрь, — класс. Это из булочной у метро? Я как-то там ошивался каждый день, как раз такие пончики брал. Я вообще все пончики у них брал и все пирожные перепробовал. Жесть просто. Хорошее было время. — Он смеётся. — Извини, у меня тапочек нет, но я прибрался, так что всё чисто.

Я киваю и снимаю кроссовки. Ставлю рядом с Ваниными – его стоят коряво, я почему-то ставлю свои ровно.

— Хочешь есть? — спрашивает. — Можно кофе выпить. Или чаю. Я маффины купил. Шоколадные. Пипец их обожаю. Я думаю, тебе понравятся.

— Маффины?

— Кексы.

Думаю. Хочу ли я есть. Голода не ощущаю.

— Наверное… после?.. — говорю и понимаю, что сам предлагаю сначала секс, а потом всё остальное.

Смотрю на Ваню и чувствую, что глаза у меня округлились. Напряглись. Смотрю в пол.

Ваня берёт меня за руку.

— Если хочешь прямо сейчас, то я готов, — говорит. — А если нет, то ничего страшного.

Не знаю, готов ли я. Не чувствую. То, что я чувствую, – это что-то неопределённое и давящее. Ваня проводит меня за руку в комнату. У него маленькая студия, в которой всё кажется современным и дорогим. Он отпускает меня, пакет ставит на стол, где стоит пара анимешных фигурок с цветастыми персонажами, а потом разворачивается ко мне. Я боюсь на него смотреть. Почему-то боюсь.

— Ты как? — спрашивает.

— Не знаю, — кладу руку на шею. — Я… не знаю, что делать. И… вообще, ничего не понимаю.

— Просто если ты не хочешь, я тебя заставлять не буду. Это слишком. Я и перебиться могу. Секс – это не то, к чему я стремлюсь. — Так и говорит.

— Я просто не знаю, что нужно делать. Как сделать тебе… приятно. Хорошо.

— Ты можешь не беспокоиться об этом, — говорит. — Как получится. Попробуем, я скажу, как лучше, если что. Согласен?

Ваня подходит и снова берёт за руки. За обе руки. Чуть поднимает их и сжимает. Я поднимаю глаза. Он спокоен. Идёт в сторону кровати, ведёт меня за собой. Я понимаю, вижу, что у меня дрожат руки. Вслед за этим замечаю, что трясутся и колени. Я сглатываю. Я… переживаю? Из-за этого? Похоже на то.

— Ложись, — говорит, предлагает, не приказывает.

Если бы я говорил это матери, я бы говорил это бесчувственно – потому что мне без разницы, как она отреагирует, слова остаются словами, но Ваня так ко мне не относился, он был мягок и аккуратен.

Я не знаю, как пристроиться на кровати, поэтому сажусь. Немного продвигаюсь внутрь и ложусь. Ваня садится сверху. Наклоняется ко мне, смотрит в глаза и целует. Это я знаю. Это я понимаю. Отвечаю Ване, кладу свои трясущиеся руки на его плечи, пытаюсь гладить. Слышу только своё сбитое дыхание – дышу часто и неровно. То закрываю глаза, то открываю их. Наверное, слишком нервничаю.

— Хочешь, — говорит, — я буду сверху?

Я немного не понимаю.

— Сверху – то есть… будешь активом?

— Нет, — Ваня встряхивает плечами и улыбается, — так подставлять я тебя не буду. Я имею в виду в позе наездника. Вот так, как мы сейчас.

Он об этом.

Он опять хочет сделать приятно мне. Хочет осчастливить меня. А мне предлагает ничего не делать.

— Нет, — говорю, — я… мы же можем сделать это в обычной позе?

Ваня понимает, о какой позе идёт речь, и кивает. Кивает с пониманием. И больше не задаёт вопросов. Мы опять целуемся. Ваня кладёт руки под мою рубашку, трогает там, потом расстёгивает пуговицы, не отрываясь от меня. Я повторяю за ним – тоже шарю руками под его майкой, глажу всячески, стараюсь быть мягким. Ваня спускает с меня рубашку, смотрит на тело и смотрит… грустно, а потом прикрывает глаза, расстёгивает мои джинсы. Я снимаю с него майку. Он трёт рукой мой член сквозь трусы. Я возбудился. С Ваней это происходит просто.

Я приподнимаюсь, трогаю его за плечи и пытаюсь уложить. Он понимает мои движения. Меняемся местами, я стаскиваю с него шорты и трусы, на нём – на его руке, остаётся только красный браслет. У него тоже стоит. Он лезет рукой под подушку и достаёт тюбик. Говорит, что это смазка. Просит добавить побольше. Я заминаюсь. Достаю из кармана джинсов коробку презервативов. Не подумав, положил туда. Открываю, беру один, остальное откладываю. Раскрываю, упаковку убираю к коробке и натягиваю на себя. Сразу не получается. Руки до сих пор трясутся. А Ваня смотрит. Просит пододвинуться и сам одевает. У него это получается сразу. Я сглатываю. Отодвигаюсь, Ваня расставляет ноги, а я пристраиваюсь между ними. Дышу через рот. Беру тюбик, открываю и выдавливаю. Не понимаю, что значит «побольше», но растираю по члену, надеюсь, что достаточно. Тюбик оставляю рядом на всякий случай, если Ваня попросит добавить.

Приставляю член к нему, смотрю в глаза. Ваня кивает, шепчет: «Давай», и я вхожу – пытаюсь втиснуться, хотя не уверен, что получится. Идёт туго. Ваня говорит, что готовился, так что всё должно получиться. Не понимаю, что он под этим подразумевает, но верю – раз он так говорит. Поступаю в него медленно, обхватывает со всех сторон, давит, потом становится как-то легче. Будто я понимаю, как оно работает – хотя в голове пустота. Ваня говорит чувствовать, отдаться ощущениям, сам дышит глубоко и не сводит с меня глаз. Его грудь сильно поднимается и опускается, мать никогда так не дышит. Я начинаю двигаться, медленно, чтобы не навредить Ване, чтобы начать чувствовать, понимать, разбирать. И это действительно помогает. Я чувствую – вижу, что Ваню всё устраивает, что он прикрывает глаза, облизывает губы, изредка вздыхает громче, чем дышит обычно, поэтому я немного ускоряюсь – по спине бегут мурашки, мне хорошо. Свободно и хорошо. Чувствую, что меня именно сейчас ничего не обременяет, именно сейчас я волен делать, что хочу, именно сейчас я понимаю, что мне это нравится. Дрожь перетекает в какое-то плавленое удовольствие, которое разрастается от рук и ног в тело и копится внизу живота. Там приятно стягивает. Ваня приятно сжимает. Его тело вздымается и опускается, он стискивает губы и хватается пальцами за покрывало.

И именно сейчас я вспоминаю о его фетише. Об удушении. Вот, что ему нравится. Я тяну руку к его шее, кладу на кожу. Она горячая. Ваня открывает глаза, смотрит на меня своими карими глазами, улыбается уголком рта и говорит: «Сожми». Его глаза щурятся, от них тянутся маленькие морщинки, и я сжимаю. Несильно. Потому что не знаю, как сильно могу себе позволить.

И впрямь, одновременно мягко и твёрдо. Кадык упирается в ладонь, гортань чувствуется отчётливо, наверное, потому что Ваня запрокинул голову. Я давлю немного сильнее. Почему-то представляю мать, как душу её – как могу себе это позволить. И это освобождает меня от всего. Я смотрю на Ваню – напоминаю себе, что это он, не она. Он дышит тяжелее, хватает воздух ртом, сокращается внутри. Добавляю ещё немного силы. Чувствую его пульс под рукой, и чем дальше, тем он отчётливее вбивается в мою руку, тем больше это приносит наслаждения мне и Ване. Его лицо краснеет, и я отпускаю. Он делает пару глубоких вдохов всей грудью, а потом говорит: «Ещё». Я не могу этому противится и снова его душу. Замечаю, что я не двигаюсь. Не могу двигаться, потому что поглощён этим происходящим в настоящий момент времени актом – актом того, что я так давно хотел сделать. И он меня полностью удовлетворяет.