— Так, нужно просто намыть?

— Да. Я займусь ванной, потому что её натереть надо, ты можешь заняться раковиной и туалетом. Пойдёт?

— Ага. — Ваня кивает и принимается.

— Мой всё, — говорю, — и кран, и края.

— Полностью, короче?

— Да. И не смывай сразу, надо немного подержать.

Ванная всегда забирает много сил, потому что нужно протереть это корыто от и до. С виду – совсем немного, но, когда занимаешься этим тщательно, времени уходит много. В этом плане туалет и раковина много не занимают. Поэтому Ваня быстро справляется, потом подключается ко мне – намыливает краны и лейку.

— У тебя всё такое чистое, — говорит, — я так у себя ничего не мою. Я пыль протираю и пол мою. Мне казалось, этого достаточно. Но сейчас мне даже как-то стыдно – ничего не делаю. У тебя даже жёлтых полос нет на унитазе. Ты пользуешься какой-то магией?

— Нет, — отвечаю. — Надо проверить, не подтекает ли у тебя. Если да, то устранить эту проблему, а потом залить… я могу дать тебе средство, его совсем немного надо. Потом, — я тру ванную, — просто поддерживать чистоту.

— Да ты эксперт, — говорит он. — Вот что значит, держать дом на своих плечах.

Да, вот что это значит. Только я этого не хотел.

Вместе мы управляемся быстрее. Ваня немного вспотел, я тоже. Говорю, что пока это можно оставить. Он может пойти на кухню, закрыть окно и включить кондиционер. Ваня отказывается, говорит, что легко простывает. Я решаю пока что помыть пол. На кухне Ваня поднимает стулья, чтобы они не мешали. Сам перебегает с места на место, чтобы не мешать. Озорливо улыбается. Смотрит на меня и улыбается.

Я никогда не думал, что могу у кого-то вызвать улыбку, кроме матери. Да и её улыбка – это какая-то фальшивка. Я не думаю, что она настоящая. Почему она это делает, не знаю. Но улыбается она не от счастья и радости.

Когда я заканчиваю с полами, мы всё смываем и протираем. Всё блестит и сверкает. Но я не считаю, что оно того стоит. Я бы хотел, как Ваня, обо всём этом не думать, и позволить всему заржаветь. Из тазика мы расставляем всё по местам, Ваня запомнил, что и где стояло. Тряпки я промываю. В комнате ставлю сушилку и развешиваю их там.

С Ваней возвращаемся на кухню. Чистим овощи, готовим зажарку. Снимаем пену с бульона. Я достаю сковородку и подсолнечное масло. И дальше всё по рецепту.

— Твоя мама так долго спит, — говорит Ваня. — Она просыпается?

— Сама – очень редко. Я даже не помню, когда это было в последний раз. Мне кажется, — я мешаю овощи, — она будет спать, пока не умрёт, если я её не подниму.

— Жесть… не представляю, как это вообще возможно. Есть же всякие дела, которые надо делать. Есть же то, что ей нравится делать, почему бы не делать хотя бы это? Ради этого вставать?

— Мне в больнице говорили, что у неё такое состояние, при котором всё это не имеет значения. Вот ты радуешься, например, тому, что готовишь кофе, тебе это нравится, ты этим… увлечён, а когда ты в таком состоянии – для тебя это не имеет значения. Какое там кофе? Тебе бы с кровати хотя бы встать. И то, если получится. Здесь не до кофе. Даже не до того, чтобы поесть. Просто вот так.

— Жуть какая. Наверное, это очень тяжело.

Уже не поймёшь, как это для матери. Тяжело или легко. Она просто пребывает в этом. И всё. Не уверен, что она задумывается о тяжело и легко.

— А как её зовут? Ты мне, кажется, не говорил.

— Маргарита.

— Маргарита… Львовна, получается?

— Да.

— Всё равно это так странно, что у вас Львы три поколения подряд. Звучит так абсурдно, будто твоя мама намеренно искала мужчину с именем Лев.

— Может быть. Я её об этом не спрашивал.

— Если так, то зачем ей это надо было? Хотела создать династию Львов? Ещё страннее, — Ваня задумывается об этом.

Я скидываю нарезанную капусту и картошку в бульон.

Зачем ей это надо было? Наверное, так получилось случайно. Повезло наткнуться на Льва. Так же как и Ване, повезло наткнуться на меня. Повезло ли?

Я смотрю на него, он сидит, прижавшись к спинке стула и оттянув футболку. Обмахивается рукой, прикрыв глаза. Будто чувствует мой взгляд и открывает их.

— Что-то не так? — спрашивает.

— Тебя устраивает, что всё… вот так?

— Так – это как? — Он наклоняет голову. Завитки колышатся. Немного отрасли с нашего знакомства.

— Вот так… что я столько с матерью вожусь, что мы видимся только в метро, что я… не скучаю по тебе.

— Да как… знаешь, иногда и этого достаточно. Тем более в метро мы каждый день видимся. Может, мне бы хотелось немного больше проводить с тобой времени, но я понимаю твою ситуацию. Я же не могу сказать, чтобы ты бросил свою маму. Мне кажется, я вполне в состоянии подстроиться под тебя. Если не смогу, я скажу об этом. Не буду на себя давить. Тем более сегодня – мы проводим день вместе и даже не в метро, круто же? — Он широко улыбается. — Мне приятно, что я могу узнать тебя поближе, узнать, как ты живёшь за пределами метро, что делаешь и как… Мне это нравится. Мне… этого достаточно.

— А если не будет достаточно?

— Тогда что-нибудь придумаем. Не верю, что есть такие ситуации, в которых мы бы не смогли договориться.

Он оптимистичен. Чуть ли не до крайности.

Или это я слишком пессимистичен?

Вываливаю зажарку в суп. Мешаю. И не могу перестать думать. От этого начинает болеть голова, начиная с шеи. Я прикладываю руку и разминаю её. Не помогает.

Накрываю кастрюлю крышкой и мою сковороду. Когда заканчиваю, сажусь к Ване.

— Устал? — спрашивает он.

— Да. Есть хочу.

— Поешь сейчас или… — Он смотрит на окно, где на подоконнике стоит фарш. — Сможешь подождать? Я бы по-быстрому приготовил. Там вообще почти готовить не надо. Я уже дома делал, даже тридцати минут не надо.

Мне интересно, как он готовит.

— Подожду.

Ваня встаёт, берёт фарш.

— Тебе помочь? — спрашиваю.

— Сиди, отдыхай. Только скажи, где у тебя что стоит, и я справлюсь.

Называю всё, что ему нужно. Он достаёт это и принимается готовить. Сначала ставит сковороду, даёт ей просохнуть. В это время солит и перчит фарш, потом перемешивает. Добавляет масло на сковороду и лепит котлеты – готовые тут же выкладывает. Потом берёт булочки и разрезает их. Прожаренные котлеты с положенным ранее сыром откладывает и поджаривает хлеб. Мама тоже поджаривала его для бутербродов…

Ваня делает всё легко и быстро, что полчаса проходят незаметно. А мне всё это напоминает то время, когда мать ещё могла готовить и готовила, а я наблюдал за ней. Она говорила, что за такое шоу мне нужно будет заплатить – помочь помыть посуду. И я всегда мыл – это не было для меня наказанием.

Ваня нарезает овощи, складывает бургер, добавляет соусы и подаёт на стол. Получилось шесть крупных штук.

— Можно есть, — говорит он и моет руки.

Мы едим. Получилось действительно вкусно. Я ем с аппетитом, не замечаю, как проталкиваю в себя две штуки.

Ваня смеётся.

— Ты бы жевал иногда, а то так и подавиться недолго!

Я всегда так ем, будто еда может от меня убежать.

— Я специально побольше приготовил, угости потом маму, надеюсь, она не против такого.

— Мне кажется, она вообще не против чего, — понимаю, что звучу коряво. — То есть ей без разницы, что есть.

— Иногда это хорошо – можно что угодно давать, и человек это съест, но так же… это печально, будто у человека нет своего вкуса, своих предпочтений. Мне кажется, так быть не должно. Лучше, когда ты можешь сказать, что тебе не нравится, или хотя бы что тебе нравится. Это, наверное, о многом говорит. Как думаешь? — Ваня пододвигает стул ко мне, трогает коленом моё колено и смотрит сосредоточенно.

— Я… наверное, ничего. Я сам как мать. Уже давно не испытывал радость от еды. Ем, чтобы не умереть с голоду. Но сегодня… — Я смотрю на Ваню, его лицо близко. — Мне, правда, понравилось. И кофе твоё мне нравится.

— Значит, что-то ты да чувствуешь, — Ваня прижимается к моему плечу. — Я рад. Правда, рад. Что для тебя это что-то значит. Не просто так. А ещё говорят, что еда сближает, и есть в компании приятнее, чем одному.