– Да, галинорец приехал ещё вчера, – ответила мать, и счастье на её лице сменилось неприязнью.

Отец сошёлся в объятиях с крепким высокорослым воином, пышная чёрная борода которого была заплетена в две косы. Они уселись за стол в большом зале.

– Проклятье, Ингвар! Известия о несчастье полстраны всколыхнули, – сказал галинорец. – Как узнал, я сразу заспешил домой.

Мать потянула Ингрид к очагу.

– Торвальда больше нет, но дочь твоя жива! – вновь донеслись до Ингрид обрывки фраз Лютого. – Ты справишься с потерями!

Мать сунула в руки Ингрид кружки с хмельным мёдом и блюдо с запечённым мясом, повелев подать отцу.

– Здравствуй, Ри! – шумно вздохнул Лютый, раздув ноздри, и оглядел Ингрид с ног до головы.

Встретив его насмешливый взгляд, она задрожала и опустила глаза, сглотнув. «Лучше я пойду на алтарь к богам, чем попрошусь к нему в воины».

Лютый вызывал у неё бешеный страх. Он пришёл к ним в дом несколько лет назад: огромный, меднокожий и испещрённый шрамами. Он искал убежища от набульского царя и не знал ни слова по-рисски. А теперь сделался отцу самым близким соратником, взял в жёны дочь вана Колбьорна и слыл лучшим воином Нордхейма.

– Здравствуй, Лютый, – тихо ответила она на приветствие, поставила на стол блюда и спешно попятилась к матери.

Сев на скамью возле горящей чаши, Ингрид прислушалась к разговору.

– Как прошла ваша охота? – спросил отец у соратника.

– Десять варгов, – ответил Лютый. – Но ни одной шкуры не привёз. Спешил к тебе.

– А мы убили тролля, – довольно произнёс отец. – И теперь мне нужна большая жертва, чтобы умилостивить богов.

– Воин? – кивнул воевода.

Ингвар помолчал, а затем рассмеялся.

– Нет, друг, боги слишком многих призвали в эту зиму! Нет…

Ласково проведя по шерсти, пальцы потрепали гриву. Длинный нож блеснул в свете факелов и вошёл в беззащитное горло, рассекая жилы и вены. Лошадиная кровь полилась на каменный алтарь. Ван Ингвар не выпускал головы коня и сердечно говорил с ним до самого конца, пока тот не затих. Ван наполнил кувшин жертвенной кровью и подал его соратникам.

Тошнота, подступившая к горлу, заставила Ингрид отвернуться. Она знала, как отец холил этого коня, и не могла поверить, что он решился отдать богам своего любимца.

Ингрид протиснулась сквозь толпу и, очутившись на краю двора, увидела черностволые дубы, что росли у крепостной стены. Самый толстый, которому было лет двести, посадил давний предок, Верховный ван Эйрик, в честь рождения сына. Другой дуб, что был заметно поменьше, посадил уже его внук, Верховный ван Эйнар, в честь рождения своего сына Ингвара. Ингвар тоже посадил дуб, но от него остался теперь только пенёк. Семь лет молодой дубок рос в земле, а потом первенец Ингвара умер – и дерево было срублено.

Ингрид обошла покрытый снегом пень кругом и от злости ударила его ногой.

«Ты всего лишь прах, ты даже не стал мужчиной, не стал волком, как тебе удалось украсть сердце нашего отца?»

Пока все были заняты церемонией, Ингрид вошла в пустующий зал и увидела Лютого на скамье за главным столом. Он веровал в своих богов и не принимал участия в рисских обрядах. Ингрид тяжело вздохнула, сознавая, что настало время для разговора.

Она приблизилась и села рядом. Воевода отставил кубок и покосился на неё с привычным презрением.

– Чего тебе? – буркнул он, сверкнув чернотой глаз.

– Возьми меня в свой отряд.

Лютый поперхнулся и принялся стучать себе по груди.

– Я не ослышался? – он поглядел на Ингрид с искренним недоумением.

– Я владею оружием, Торвальд учил меня, – затараторила Ингрид. – И я выносливая. Я не буду мешаться под ногами. Тирно нужны воины для охраны шахт, пошли меня!

Ингрид всё говорила, а Лютый всё глядел на неё: на её неумолкающий рот, на грудь, стянутую шнуровкой платья, и на изгиб шеи.

Заметив, куда он смотрит, Ингрид раскраснелась и замолкла. Руки её от волнения сомкнулись в кулаки. Глаза пронзительно смотрели на воеводу. Ингрид заметила первое серебро на его висках и возрадовалась, что он не всегда будет несокрушим – старость уже пришла к нему на порог.

Лютый фыркнул и отвернулся, вновь взявшись за кубок.

– Правду говорят, дети быстро растут, – проговорил он. – Меня не было в Нордхейме всего два месяца, а ты уже из сопливки девкой сделалась.

– Я хочу быть воином, а не девкой! Так ты возьмёшь меня в соратники?

– Нет, никогда, – усмехнулся он.

Глаза Ингрид расширились от возмущения.

– Место женщины у котла, – добил её Лютый, указав в сторону главного очага, где жёны готовили пищу. – Иди лучше к ним просись, а то ведь толку от тебя никакого нет.

Заметив мужа с дочерью вана, Вейга, жена Лютого, приблизилась к столу.

– Здравствуй, Ингрид! – произнесла она, передавая мужу младенца. – Мы все так волновались за тебя. О чём вы так горячо беседуете?

– Да так, ни о чём, – отмахнулась Ингрид, глядя на то, как воевода бережно усаживает сына на колени.

– Вот именно, совершенно ни о чём, – повторил Лютый.

Вейга, улыбнувшись, поцеловала мужа в щёку, и Ингрид заметила, как тотчас разожглись у воеводы глаза. Видно, будучи в походе, он сильно тосковал по жене. Лютый игриво прикусил Вейге ухо, и молодая женщина засмеялась. Смущённая видом любовных ласк, Ингрид поспешила подняться, раздавленная неудачей.

«Боги! Я найду способ однажды утереть ему нос! – вознегодовала она. – Однажды я буду пировать со всеми отцовыми соратниками за одним столом, и они будут мне кланяться!»

Отворив тяжёлые двери, в зал вошёл ван Ингвар в окружении воинов. Все они расселись за столами. Ингрид увидела, как лицо отца скривилось от боли, когда он сел в кресло. Старая неизлечимая рана всё сильнее терзала его спину.

Отец поднёс ко рту кубок, рука его дрогнула, и кубок опрокинулся. Тёплая жертвенная кровь, наполнявшая его, расплескалась на чёрную замшевую рубаху, которую жена так старательно украсила золотой вышивкой.

Сигги, сидевшая подле Ингвара, попыталась помочь мужу, но он рассмеялся над своей болью и оттолкнул её руку.

– Оставь! Гривна тоже хочет выпить, – усмехнулся он, стирая рубиновые капли с висевшего на груди золотого обруча – знака Верховного вана.

Ингрид следила, как отец играл кубком и скользил задумчивым взглядом по бурлящему залу. Звон браслетов на руке отца привлёк её внимание, и она с любопытством, точно в детстве, принялась их рассматривать. Браслета было два, и ни один не уступал по ценности другому. Риссы носили их по числу жён, живы они были или нет, – браслеты надевали однажды на свадьбу и уходили с ними на погребальный костёр.

Подумав о первой жене своего отца, Ингрид сжала подол платья так, что пальцы её побелели.

«Он любил её сильнее моей матери! Может, потому сынка своего Эйнара любит больше, чем меня?»

В воздухе разносился запах жареного и копчёного мяса, жирной похлёбки и хмеля. Сытная пища, тепло и хмельной мёд разгорячили людей. Зал зашумел голосами и звоном кубков. Раздались топот и взвизгивания детей.

К Лютому подбежала темноволосая девочка лет трёх в нарядном платье. Он отложил в сторону телячью ножку и взял её на колени.

– Сольви, дочка, какая ты сегодня красивая! – гордо проговорил он и поднял кубок. – Пусть Торвальд на небесах скачет на твоём жеребце, Ингвар! И пирует со своими сыновьями!

– Выпьем! – кивнул ван и встретил кубок Лютого своим кубком. – За моего брата Токи и его сыновей: могучих Ульфа и Грома. Они погибли под лавиной, спущенной хитрым троллем, и теперь их души пируют не с нами, но с богами! Мой род обнищал. Эльнира, жена брата моего, – обратился он к женщине с влажными глазами, сидевшей за столом. – Ты всегда найдёшь в моём доме защиту и помощь для себя и своих девочек!

– Выпьем! – воскликнули соратники.

Ингрид тоже подняла кубок и опустошила его одним махом, не желая ни в чём уступать воинам отца.

Пир длился долго. Сначала все ели, а потом пили. Много. И много говорили. А когда гомон унялся, одна из жён взяла лиру и затянула скорбную песнь в память о погибших. От надрывных звуков её голоса у Ингрид на глазах выступили слёзы. Она вспомнила Рейвана.