Сила опять просыпается, пусть и потихоньку. Раз получилось с медянкой – получится и с кем похуже.

Но у Нерис будет только один шанс.

Берстонцы спали по очереди, и нужно было выгадать время, когда один уже упадет от усталости, а другой еще не до конца проснется. Тогда подойдет любой мелкий хищник с зубами достаточно острыми, чтобы прогрызть толстую кожу. Лучше бы так сдох Ухер. Со Стмеликом Нерис справилась бы один на один – и заодно, в благодарность за хлебный мякиш и доброе слово, оказала бы честь быть убитым лично царицей хаггедской.

Она скосила глаза вниз, где покоился на груди кусок дерева, ради которого пришлось столько выдержать. Ну и ладно. Зато Нерис убедилась, что мать была права, выражая сомнения в целесообразности унии: Берстонь нужно либо захватывать, либо оставить в покое, чтобы она развалила себя изнутри. Наверное, стоило выбрать второе и наблюдать, пожевывая с Гестой корицу, но мать была права еще кое в чем – в этот раз Хаггеде нужна помощь, и кроме берстонцев с их клятым прогрессом попросить о ней некого.

Нерис взывала к Матушке, а земля молчала. Лес окутывал тенями и шепотами, но все они ускользали, как предутренние видения. Лошади ступали друг за другом по узкой тропинке, обеспокоенно пофыркивая в бурелом. Нерис тряслась на крупе рядом с краснорожим, закрыв глаза и вслушиваясь в дыхание чащи.

– О, – вдруг произнес Стмелик, шумно втянув носом воздух, – Хлудая.

– И чего с ней? – донеслось сзади.

– Красиво горит.

Ухер пробурчал незнакомое Нерис ругательство.

– Что там, передовые встретились?

– Ага, – ответил Стмелик и повел мерина по соседней тропинке. – Возьмем-ка давай южнее.

Они пересадили Нерис на круп побольше и поменялись местами. Наверное, седобровый лучше знал эту часть дороги, или, может, Ухеру надоело, что об его спину все время чешут лопатки. По пути домой Нерис заехала бы снова в тот постоялый двор, где была баня и вкусное жаркое, и речка рядом, и они с Мескером еще…

Да пошел он.

Нерис открыла глаза, ожидая увидеть красную берстонскую рожу, но увидела вдруг по-осеннему алые листья деревьев. И ладно бы только листья – иголки молодых елей тоже были измазаны в крови.

Нерис моргнула, нахмурилась и подумала: «Что за?..»

Берстонцы одновременно натянули поводья: Ухер тоже нашелся в багровой мгле.

– Что за хрень?

Листья стали как листья – летние и зеленые. Иголки тоже торчали себе спокойно. Мерин заволновался, начал топтаться на месте, даже пошел задом, повернулся, и Нерис увидела высоко над тропинкой полуистлевший человеческий труп.

Он был очень длинный, кудрявый, темноволосый и висел вверх ногами на толстой дубовой ветке. От тропинки к канаве, высохшей без дождей, кто-то продавил носком узенькую борозду. Нерис знала, зачем – чтобы по ней текла кровь из перерезанного горла. Чего Нерис пока не знала, так это того, за что у смуглых положена подобная казнь.

– Жопа, – подвел черту Ухер.

Стмелик, сглотнув и прочистив горло, обернулся.

– Так Брыль же нам говорил…

– Так я ему не поверил.

Они решили не тратить время на то, чтобы снять с дерева тело чужака – туда еще надо было как-то забраться, а лошади уж очень тревожились.

Следующую часть пути молчание отдавало робостью.

Лес поредел, и Нерис стала замечать в просветах между стволами блеск бегущей воды – а потом и услышала реку, когда почесала ухо. На другом берегу стояла большая деревня, и в этой деревне, судя по столбику дыма, жил работящий кузнец.

Нерис держала мысль о нем в голове до самого привала. У берстонцев должно быть при себе достаточно денег, чтобы заплатить за снятие цепей, но если и их не хватит…

Плевать. Есть же на свете хорошие люди, даже в этой проклятой стране. Кто-нибудь да поможет. А в крайнем случае Нерис поможет себе сама.

Ты только дождись, Басти. Только дождись.

Нерис решила бежать сегодня, прямо с этой поляны, пока они не уехали слишком далеко от деревни. Берстонцы развели костер, по обыкновению сытно поужинали, отжалели даже кусок солонины.

– Не подавись смотри, – усмехнулся Стмелик, угощая Нерис обычной, к счастью, водой.

Он улегся спать первым. Это чуть-чуть нарушало план, но Нерис больше волновалась о звере. Сперва она долго искала в лесу хоть кого-нибудь подходящего, а когда услышала наконец возбужденное гуканье хорька, задумалась: что, если отравы в теле еще достаточно, чтобы инстинкт оказался сильнее ее воли?

Она ведь посылает этого зверя на смерть. Даже если удастся разгрызть Стмелику вену, краснорожий наверняка тут же сломает хорьку хребет. Надо успеть до того набросить Ухеру цепь на шею. Хорошо бы еще глаза выклевать, но это уж как получится. Пока что с птицами сложно – они дальше от земли. И ведут себя странно: дрозд вот сидит на ветке и пялится в костер.

«Да уж, было бы проще, – подумала Нерис. – Но чиститься будем потом».

Кузнец удивится, наверное, когда она попросит пожевать остывших углей.

Нерис закрыла глаза, легла, поджав ноги, и стала ждать. Она умела быть терпеливой, когда очень нужно, но в этот раз умение не пригодилось. Ухер вскоре толкнул товарища и уронил голову на чепрак. Стмелик широко зевнул. Нерис открыла глаза.

Шерстка блеснула в свете маленького костра. Раздался отрывистый крик. Нерис села. Рот наполнился кровью. Ноги отяжелели, но Нерис разогнула их и переставила. Перед ней вырос пуще прежнего побагровевший Ухер.

– Ах ты сука подлая, – досадливо цыкнул из-за его спины Стмелик.

Он остался жив. Значит, зверь промахнулся. Значит, оковы и два мужика.

Нерис сделала шаг назад. Ухер пошел навстречу. Она присела и нырнула ему под руку, потянувшись к ножу на поясе, но вместо подножки берстонцу, не рассчитав длину цепи, устроила ее сама себе.

Краснорожий сгреб Нерис за воротник, захватив шнурок с амулетом на шее, и она начала задыхаться. Они топтались по кругу, пихая один другого, и потушили ногами костер. Стмелик продолжал шипеть от боли. Вскрикнула ночная птица. Нерис закашлялась, когда Ухер ослабил хватку, и оказалась на земле.

– Нравятся тебе угли?! – взревел он прямо над ухом и впился пятерней в волосы. – Вот тебе!

Берстонец подтащил Нерис к кострищу, и она успела подумать: «Если он сожжет мне лицо, Басти испугается, когда увидит».

Ухер давил на плечи, тянул за волосы, трещал рвущийся рукав или воротник. Нерис открыла рот, но задушила крик в горле. Пока она держится, а если проиграет, то хоть перетрет зубами головешки и выплюнет искры говнюку в глаза.

– Ты скажешь, – прошипел тот. – Ты, зараза, все скажешь.

В воздухе хлопнули крылья. Берстонцы невпопад выругались. Нерис смотрела на тлеющее кострище и чувствовала, как жар обжигает кожу, но так и не вжалась в него лицом. Это ее обрадовало. Басти могла в таком случае, после долгой разлуки, вовсе ее не узнать.

Так или иначе, она обязана добраться до Хаггеды живой. Ее ребенок где-то там, среди войны и хаоса, а Нерис стала матерью раньше, чем царицей.

Поэтому она сказала то, что берстонцы хотели услышать. Сыновей владыки убили, их все равно не вернуть.

Так кто же это с ними сделал?

Это были мы, хаггедское царское семейство. Не в полном составе, конечно, но какая кому разница.

Зачем мы это сделали?

Нам не нужна была свадьба. Мы не намерены ждать еще много лет, чтобы по праву взять берстонскую землю. Мы – новое поколение, и мы хотим новой войны.

А кто помогал нам?

Псарь и главный ловчий.

Наверное, потому что они колдуны?

Нерис придержала вопрос до поры до времени. Ухер отобрал у седобрового мелкий бурдюк и, плевав на возражения, заставил ее выпить почти все.

«Если у тебя есть дети, – подумала Нерис, – они скоро станут сиротами».

Ее разбудил гвалт и громкое конское ржание – то были не мерин с кобылой, к которым она привыкла. Хотя и они нашлись тут же: Нерис ухватилась за стремя, чтобы устоять на ногах, когда краснорожий мешком стащил ее на землю. Это был почти самый край мелкого оврага, на дне которого плескалась грязная вода. Нерис плюнула вниз, избавившись от мерзкой горечи во рту, и поплелась туда, куда ее толкали.