Можно было бы расслабиться и прожить безбедно какое-то время (как сделал мой брат Павел). Но «начать свое дело» – эта идея уже не отпускала. Как проглядывавшая сквозь туман мечта «иметь свой печатный станок».

И я делаю первый шаг – нанимаю юриста, который должен зарегистрировать юридическое лицо. Как назвать фирму? Мучительный выбор. От названия зависит успех начинания. Жена предлагает слово «Любавич». Логика понятна – начальный капитал я заработал благодаря деревне Любавичи. И название красивое. Но холодок пробегает по телу. Для кого-то слово «любавич», хотя совершенно славянское этимологически, может ассоциироваться с еврейской общиной. В советские годы бытовой антисемитизм расцвел пышным цветом и даже меня, полукровку, частично задел. В начале девяностых он пошел на спад, но еще присутствовал. Да и по телевизору в тот год часто муссировалось судебное разбирательство, где американские любавические хасиды требовали от Российского государства вернуть им библиотеку, которую собирал их ребе. Не слишком ли вызывающе? Не оттолкнет ли заказчиков? Не лучше ли подобрать более нейтральный бренд? Но замечено, что жена придумывает счастливые названия-имена-клички. И я уже чувствую смелость в коленках, меня несет в открытые воды. Себе удивляюсь – куда исчезла врожденная осторожность? «Любавич» так «Любавич». Забегая вперед, скажу, что фобии не подтвердились: мало кто связал типографию с движением хасидов, и антисемитских выпадов не встретилось. А название действительно оказалось фартовым.

Когда юрист зарегистрировал юридическое лицо, я открыл расчетный счет в «Астробанке» (уже появились коммерческие банки, с которыми легко заключались договоры на обслуживание). Что делать и как – я знал: бизнес-модель наработана в предыдущий период «дружбы» с «Таксой». Надо начинать с поиска заказов. Как? И опять его величество случай.

Я еду на завод «Арсенал» получить трудовую книжку, которая осталась лежать в редакции. Мой пропуск на завод аннулировали. Нонна по телефону говорит, что вынесет мне книжку через пару минут. Я жду в помещении проходной. Середина рабочего дня, будничная суета – люди снуют туда-сюда через вертушку, кто-то с кем-то встречается, разговаривает. Вдруг в проходную входит старый знакомый по инженерному прошлому Слава. Мы с ним работали в разных отделах, общались не часто, но как молодые специалисты пересекались в одной компании. Почему-то возникает картинка – Слава становится отличным продавцом в моей только родившейся фирме. Откуда это видение? С ходу приглашаю на работу.

– Честно говорю, в штате у меня ноль человек. Ты будешь первый. Моя фирма не «Арсенал», который существует со времен Петра Первого, я ее зарегистрировал неделю назад, – вдохновляю его и заодно себя, – но перспективы грандиозные. Через пару лет мы будем ездить на белых мерседесах!

– А что делать надо? – интересуется он.

– Искать заказы на черно-белые бланки.

– Как это?

– Бродить по улицам, заходить в разные учреждения, предлагать услуги.

– А кто будет печатать эти бланки?

– Типография «Любавич».

– Красивое название. Мне нравится. А какие условия? Оклад?

– Никаких окладов. Процент с продаж.

– А я не разбираюсь в издательском деле.

– Во-первых, не издательском, а типографском, во-вторых, я научу.

– Никогда этим не занимался. Но что-то делать надо – так дальше, как на «Арсенале», жить нельзя.

Работа в то время на госпредприятии – действительно беспросветный мрак. Зарплату задерживали, выплачивали частями, инфляция пожирала ее каждый день. Идешь утром на работу – пачка масла в магазине стоит триста рублей, а возвращаешься домой – уже ценник переделали на триста тридцать. Уровень жизни рухнул. Слава страдал больше многих: жил один, питался рисом, который скопился в кухонном шкафчике за годы, когда крупа продавалась по талонам. Без хлеба, масла, не говоря уже о кетчупе. На завтрак, на обед и на ужин. В долг никто не давал.

Слава перешел работать ко мне в «Любавич» через неделю. После первой же зарплаты в моей фирме (двадцать тысяч рублей вместо полутора на «Арсенале») – он побежал в магазин за бутылкой кетчупа за тысячу рублей. Приправа к ужину – символ возврата к нормальной жизни.

Но это я перескочил на месяц вперед, до первой зарплаты еще надо было поработать. Сначала получить от меня вводный инструктаж.

Первый рабочий день. Утром Слава приходит ко мне на квартиру.

– Вот смотри. Это формат А4, – показываю я лист писчей бумаги. – Половина этого листика – формат А5. Двойной – формат А3.

– Ты забыл, что я работал инженером, – это мне известно, – перебивает он.

– Отлично! Мне же проще, – продолжаю я учебу новой профессии. – Напечатать бланк форматом А4 стоит один рубль. Если односторонний. Если печать с двух сторон – два рубля.

– При печати с двух сторон бумага используется только один раз. Надо это как-то учесть. Разве не так? – Слава показывает сообразительность.

– Не надо умничать, – парирую я. – Будь проще. Рубль за одну сторону, два рубля – за две. Понятно?

– А от тиража зависит?

– Считай, что не зависит. Меньше тысячи экземпляров в работу не берем. Все! Теоретический инструктаж закончил.

– И все?! Можно начинать работать? Так просто?!

– Да, для выхода на линию достаточно, – в шутку провожу аналогию с трудом водителя троллейбуса.

– А как искать заказы на этой линии?

– А теперь практический мастер-класс. Пошли!

Мы садимся в «копейку» и едем в центр города. Пару слов надо сказать про трудягу-«жигуленка». Он – часть моего счастливого детства. Отец купил его в 1974 году. Редкого горчичного цвета, с сиденьями из яркого красного кожзаменителя. В семидесятые – восьмидесятые мы с родителями ездили в автопутешествия по стране. А в девяностых я взял «копейку» в свои руки: она стала первым средством производства – на ней я ездил по делам, развозил продукцию заказчикам, бумагу – в типографии. Можно сказать, «жигули» – капитал, который в мое дело вложили родители. Папа, правда, брюзжал: «Смотри, аккуратнее: наша семья больше никогда не купит новую машину». А я эксплуатировал «трудягу» в хвост и гриву: «старушка» выдержала четырехсоткилограммовые перевозки, стала мощным подспорьем в первые годы. Жаль, что ее потом угнали какие-то наркоманы.

И вот мы со Славой подъезжаем к Эрмитажу, паркуемся, идем вдоль Миллионной улицы. Я присматриваюсь к вывескам на стенах зданий. О! Архив. Это интересно.

Мы заходим, спрашиваем на вахте: «Кто у вас занимается снабжением полиграфической продукцией?» Коммивояжеры стали вызывать всеобщее раздражение позже – нас не выпроваживают сразу, а показывают на нужный кабинет, стучимся-входим.

– Мы представляем типографию «Любавич», предлагаем услуги по печати бланков, – я вручаю визитку и бодро задаю дежурные вопросы. – Вам что-нибудь нужно? Вы что-нибудь заказываете?

Наш собеседник, толстоморденький сотрудник в лиловом пиджаке, недоуменно рассматривает нас, визитку, рукой предлагает присесть.

– Да, у нас есть потребность в бланках, но… вы точно типография? – недоверчиво смотрит нам в глаза. – У вас есть свое производство? Или вы посредники?

– У нас печатные станки Ромайоры, – вру я, не моргнув глазом.

– А какие у вас цены?

– Самые гуманные в городе.

Завязывается разговор. С первого раза лиловый пиджак ничего не заказывает, но контакт и обещания получаем.

Выходим, следуем дальше по Миллионной. Следующее здание – спорткомитет, следующее – какой-то фонд. Везде сюжет наших разговоров примерно похож. Меняется только комплекция собеседников и цвет пиджаков. После третьей конторы Слава готов уже сам продавать.

– Скажи, – обратился он ко мне после очередного клиента, – а чего мы врем, что у нас станки?

– Им очень важно, что мы не исчезнем с их предоплатой. А раз у нас станки, значит, серьезные люди, нам есть что терять. А что ты предлагаешь написать в визитке? Универсалы-посредники?

– Полиграфические услуги, например.

– То есть «незнамо кто».