Итан зарывается живыми пальцами в спутанные седые волосы, чуть болезненно сгребая их в охапку, мажет щекой по жёсткой колючей щетине, делая рваный вдох в отчаянной попытке унять захлёстывающие с головой пугающе сильные эмоции. Карл гортанно рычит над ухом, сжимает в ладони член, большим пальцем чуть болезненно проезжаясь по открытой головке. Ведёт жёсткими и шершавыми, как наждачка, губами по раскрытой шее, кусает и метит тонкую бледную кожу, свободной рукой гладит напряжённую спину, проезжаясь по выступающим рёбрам и острому хребту. Неожиданно ныряет вниз.
— Кар-рл… — хрипит было Итан, пытаясь остановить, но произнесённое имя несдержанно переходит в тихий отчаянный стон.
Карл скалится в невозможно довольной улыбке, по-собственнически проезжается шершавыми ладонями по раскрытым худым бёдрам и берёт, заглатывает ещё глубже. Итан не знает, куда себя деть: болезненный жар кипит под кожей, вот-вот — и свернётся кровь в вспухших венах. Закидывает назад голову, ударяясь затылком о ржавую железную пластину, закусывает губу чуть ли не до крови в попытке сдержать рвущийся из груди новый стон, только дышит через нос шумно и загнанно. Живые пальцы запутались в длинных волосах, зарывается ими глубже, аккуратно скребёт ногтями по коже, пытаясь поделиться хоть частью того удовольствия, что сейчас разрывает его изнутри.
Обжигающий жар рта исчезает с мокрым шлепком, Карл доводит его до разрядки быстрым движением горячей ладони — Итану не нужно много. Острые плечи бьёт крупная дрожь, сводя спазмом усталые мышцы, скручивая в спираль расплавленные невыносимым жаром внутренности. Мгновение, и его накрывает тёплая волна мягкого удовольствия. Он расслабляется, повисает на покатых плечах, бездумно проезжаясь губами по изгибу солёной шеи, чувствуя наполняющую всё тело приятную тяжесть. В панике мелькавшие в голове мысли сейчас загустели и тянутся сладкой липкой патокой, едва ли получается о чём-либо думать.
Горячая рука на спине проезжается от поясницы вверх вдоль торчащих острых позвонков, шершавые пальцы зарываются в белобрысые волосы на затылке. Карл обжигает тёплым влажным выдохом ухо, заставляя Итана машинально поёжиться, неряшливым движением вытирает ладонь о край простыни с кушетки и, отстранившись, деловито ловит механическую кисть, начавшую вдруг странно прощёлкивать шестернёй в основании большого пальца. Словно прямо сейчас и вовсе ничего не произошло.
Итан вдруг недоумённо хмурится, елозя на кушетке и с трудом застёгивая дрожащей от перенапряжения рукой пуговицу на штанах.
— Ты нацист? — голос звучит сипло и сдавленно.
Карл, не ожидавший такого вопроса, замирает, удивлённо подняв брови, смотрит в ответ пристально, а затем вдруг взрывается хриплым хохотом.
— Это правда то, что сейчас тебя интересует? — отсмеявшись, наконец уточняет Карл, утирая тыльной стороной ладони выступившую влагу с глаз.
— Нет, но… — Итан тушуется, отводит взгляд, чувствуя, как отчаянно горят щёки. В его мыслях сейчас такой сумбур, что он едва ли справится найти ещё хоть какую-то тему для диалога. Он скорее будет вновь и вновь прокручивать в голове только что произошедшее и молиться, чтобы прямо сейчас земля разверзлась и поглотила его с головой.
— Когда случается война, у простого солдата не спрашивают мнения о сторонах, ему просто дают в зубы автомат и грозят расстрелом в случае невыполнения приказов, — по-простому жмёт плечами Карл, чересчур сосредоточенно ковыряясь отвёрткой в механизме ладони, поправляя выскочившие из пазов стержни. — Так что да, я воевал, пусть и политика партии казалась мне бредом вшивой собаки.
Он подбирается весь мгновенно и теперь кажется отрешённым, притихшим. Итан закусывает губу, понимая, что сказал глупость, мгновенно оттолкнувшую Карла от него. Понимая, что хочет ещё раз увидеть взгляд белых сверкающих глаз, переполненных искренним обожанием, выплёскивающимся через край.
Тянется прохладной живой ладонью вперёд и накрывает шершавые пальцы на стальном запястье, заставляя те безмолвно замереть. Ведёт выше по горячей коже, тянет осторожно на себя. Рука держит за тыльную сторону предплечья, и Карл, отпуская наконец протез, берёт его точно так же, рука к руке, смотрит тяжёлым глубоким взглядом глаза в глаза. Итан, боясь дышать, медленно скользит обратно к покрытой мозолями ладони, подводит её к своему лицу, касается носом узловатых суставов пальцев: пропитанная насквозь табаком кожа пахнет терпкой горечью. Приятной, знакомой, той самой горечью. Замечает, как пульсирует выпирающий шрам каду на груди, спрятанный под тканью армейской майки: быстро и тяжело. И несдержанно, испуганно вздрагивает, мазнув взглядом по характерной выпуклости в штанах, упирающейся в широкий ремень.
Карл, выдернув свою руку из прохладной ладони, рваным движением отстраняется и широким шагом уходит в полутень, быстро сгребая со стола свой плащ. Словно… сбегая. Всё металлическое мгновенное заёрзало, задвигалось на столе, выстраиваясь в некое подобие порядка — Итан почувствовал протезами влияние паранормальной силы, тянущей куда-то против воли.
— Меня некоторое время не будет на фабрике, не ищи, — хрипло бросает через плечо, вжикая колёсиком вернувшейся ему зажигалки на проверку.
— Карл… — тихо зовёт его Итан, перебивая, но тот словно не слышит.
— Можешь пошататься по этажам, я всех солдат деактивировал и собрал в цеху, — продолжает говорить он, щёлкая крышкой зажигалки и немного нервно перекладывая с места на место разбросанные по столу инструменты. — Вдруг найдёшь что ценное.
— Карл! — получается чуть громче, чем следовало.
— Да что!?
Он резко оборачивается, держа в руках длинный плащ, весь металл в воздухе мгновенно застывает. Белёсый агрессивно сверкающий из полутьмы взгляд мажет по вздрогнувшему съёжившемуся на кушетке Итану, полуголому, с висящей на одном плече чужой широкой рубашкой, в не до конца застёгнутых съехавших джинсах с изодранной штаниной, открывающей сверкающий сталью протез, и тут же смягчается. Медленно шумно вздыхает.
— Что, mein Untergang{?}[(нем.) мой закат/моя погибель.]? — говорит уже куда мягче.
Итан хмурится и поджимает губы. Он хочет спросить слишком о многом прямо сейчас. Что их ждёт дальше? Что будет завтра, в полнолуние? Куда он вдруг уходит? В конце концов, что вообще, чёрт возьми, только что в этой комнате произошло?
— Твои… — выходит сипло, и приходится откашляться в кулак, прежде чем продолжить, — твои раны. На спине. Тебе не нужно снять швы?
Белый ясный взгляд сверкает неприкрытым отчаянным удивлением.
— Раны? — делает вид, что пытается вспомнить. — А, нет. Я справился. Всё нормально.
И скрывается в темноте соседней лаборатории, хлопая дверью.
Комментарий к X
1 — (нем.) такой замёрзший.
2 — (нем.) мой особенный.
3 — (нем.) кусок льда.
4 — (нем.) Золушка (сказка древняя и имеет корни, уходящие в немецкий фольклор).
5 — (нем.) мой действительно особенный.
6 — (нем.) мой закат/моя погибель.
========== XI ==========
Комментарий к XI
Финал, однако, оказался чуть дальше, чем мы думали.
В матовом гранёном стекле играют жёлтые блики лампы накаливания, переливы скачут, вьются, поверни колбу под свет одним боком или другим. Плавающий внутри силуэт не разглядеть, как бы Итан ни пытался, ни всматривался в отблески света и тени, закусив губу и старательно удерживая паническую дрожь под рёбрами. Концентрация на предмете в руках умиротворяет, отгоняет на задворки жужжащий в голове рой, позволяет отбросить все насущные вопросы и на короткий миг забыть о проблемах, премерзко скребущих под кожей нестерпимым зудом — так и хочется разодрать виски отросшими и погрызенными от нервов ногтями.
Четыре колбы. Вот они, на столе под лампой, целые — относительно, одной из них всё-таки пришлось пережить желчь Моро — и собранные с колоссальным отцовским трудом. Всё ещё не верится, что из этого придётся каким-то волшебным образом собрать дочь, но одна из поставленных целей достигнута, и осознание этого дарит надежду на то, что всё поправимо, в той или иной степени. Итан не знает, получится ли что-то ещё дальше — вне этой чахлой забытой деревни, вне нескончаемой боли и по-звериному диких и бешеных попыток урвать ещё час-два своей жизни, не верит скорее, что получит ещё один шанс на жизнь человеческую, с ипотекой на дом и проблемами на уровне оплаты ежемесячных счетов. Эта простая человечья жизнь столько раз рассыпалась и утекала сквозь пальцы, оставляя рабочим костяком лишь паранормальщину и сбежавший из подземных лабораторий ужас, вновь и вновь забирая то, что ценно. Мию — уже сколько раз, и всё-таки заглушенным контрольным в голову — навсегда. Теперь Роуз…
