В неприятной повисшей в операционной тишине лишь тихо лязгают металлом механизмы стальных пальцев в умелых ладонях Карла. Итан сидит молча, безмолвно, уткнувшись слепым взглядом в кафельный пол под ногами, едва ли умудряясь нормально дышать в попытке унять только начавшую его отпускать паническую тахикардию. Слишком погружён в испуганно скользкие, бессвязно мелькающие мысли — вздрагивает от неожиданного прикосновения к плечу через плотную ткань рубашки, не заметив, как из полутени уже подошёл к нему только что работавший за столом Карл. Сжимается весь тут же, надеясь, наверное, и вовсе раствориться в воздухе. Щёки горят нездоровым огнём, а сердце глухо и тяжело стучит, бьётся о рёбра.
Карл лишь скалится раззадорено, сверкая глазами, открыто насмехается над нелогичным человеческим поведением, непонятным, глупым. Не говорит ничего вовсе, словно не было никаких неправильных порывов и касаний, молча звенит механизмами руки, играясь в воздухе отвёрткой и маленьким гаечным ключом. Паранормальной силой подтягивает к себе металлический стул, садится ровно напротив, словно невзначай касаясь острых колен. Тянется, будто специально, медленным движением к горлу, мажет шершавым пальцем по тонкой чувствительной коже под кадыком, у самого воротника, пуская волну мурашек вдоль позвоночника, с лёгкостью расстёгивает расхлябанные пуговицы. Итан молчит, прожигает хмурым нечитаемым взглядом забитую железными пластинами стену, только дышит глубоко и шумно, из последних сил стараясь не дрожать под случайными горячими прикосновениями ладоней к исчерченной бледными шрамами груди. Не мешает медленно стягивать с повреждённой руки рубашку, оставляя ткань свободно болтаться на другом плече, потому что у Карла на коленях лежит металлический протез, а в воздухе дёргано крутятся инструменты — ему просто нужно поставить механическую руку, ничего больше.
С испугом ощущает в груди что-то, напоминающее фрустрацию. Жмурится, отгоняя странные мысли. Не надо совершать ошибок, Итан. Одну из них ты уже совершил там, на крыше, разве не хватит?
Мажет взглядом по лицу Карла. Во взгляде белёсых глаз, кажется, ничего, кроме профессиональной сосредоточенности: всматривается в штырь, торчащий из стянутых шрамами мышц, ловит ладонью отвёртку и начинает что-то откручивать, отвинчивать, подготавливая основу для новой детали. Шершавые пальцы ведут по изгибам толстых неказистых шрамов, поддерживая обломанную культю, приподнимая так, чтобы было удобнее работать, но касания жгут, несмотря на повреждённую жёсткую кожу, Итан вздрагивает каждый раз и недовольно ведёт плечом.
— Расслабь мышцы, — мягко просит Карл — именно просит, не командует, как это было раньше.
Итан смотрит на него недоумённо, вновь дёргано ведёт плечом, пытаясь понять, что от него хотят — будто так просто «расслабить» руку, которой нет. Вдруг плечо накрывает горячая ладонь, прикосновение аккуратное, но ощутимое, и пальцы начинают разминать и продавливать сведённые спазмом мышцы. Итан рвано выдыхает. Импровизированный массаж оказывается неожиданно приятным и расслабляющим.
Затем Карл подставляет и прикручивает железную руку к штырю, натягивает тонкие стальные трубочки, с тихим щелчком подключая их к резным механизмам ниже локтя — это оказывается немного болезненным, словно острые иглы неожиданно впиваются в определённые места под кожей, но мышцы, намертво облепившие вживлённую сталь, до пугающего послушно цепляются за предложенное и смиренно срастаются с протезом, принимая за своё. Итан привычно разжимает стальные поблёскивающие маслом пальцы, отвечающие движением максимально охотно, пусть и с едва заметной задержкой. Белые глаза напротив, кажется, светятся изнутри нездоровым восторгом.
— Прекрасно, mein wirklich besonderes{?}[(нем.) мой действительно особенный.], — голос тянется и вибрирует глубоко в груди, звучит до того довольно, что Итан вдруг сам чувствует странное удовольствие от того, что смог угодить. — К слову, я в строении здесь особо ничего не менял, только почистил, смазал и повреждённые болты заменил, где они вплавились в механизмы.
Поглаживающее касание целомудренно ведёт по шее, словно открытая честная похвала, награда за успешную работу, хотя едва ли то, как послушно принимает мутировавшее тело сталь, зависит от сознательного выбора — Итан открыто подставляется под руку прежде, чем успевает достаточно это обдумать. Его тело — оно хочет. Хочет нежности мягких возбуждающих касаний, хочет похвалы за всё вытерпленное и пережитое, хочет получить желанное удовольствие от хорошей разрядки, которой его лишили уже очень давно в условиях с треском расходившейся по швам семейной жизни. Тело устало от боли и постоянных ран, теперь оно хочет урвать заслуженный кусок удовольствия. Самый обычный тактильный голод, разбуженный, раззадоренный случайной близостью с тем, кто способен удовлетворить.
Шершавая ладонь с наслаждением обводит выступающие острые ключицы, давит чуть болезненно на нездорово выпирающие косточки. Итан недовольно жмурится, опускает послушно работающую механическую руку на кушетку, упираясь — и словно невзначай открываясь сильнее. Большой палец проезжается по ключичной впадинке, неторопливо изучая узор тонких бледных шрамов на груди, застарелых, оставленных спрятанными в болотах Далви кошмарами, и свежих, полученных на память о безымянной деревне, затерянной где-то в румынской глуши.
— Знаешь, — тихим хриплым полушёпотом тянет Карл, проезжаясь ладонью ниже, аккуратно задевая напряжённый от холода и горячего возбуждения сосок, заставляя Итана не раскрывая глаз подавиться вздохом. Пересчитывает пальцами выпирающие рёбра, пуская по бледной коже россыпь мурашек. — Раньше весь Вермахт, не затыкаясь, шептался о том, что фюрер хотел создать сверхчеловека, — Итан, нахмурившись, пытается вслушаться в тихие свистящие слова, но смысл слишком легко ускользает от него, утекает сквозь пальцы, заглушаемый отчаянно сильным стуком крови в ушах и тяжёлым рваным дыханием. — Синтетического солдата, который завоюет для него мир, — горячая ладонь скользит ниже, медленно обводит плоский впалый живот, короткие ногти неожиданно царапают тонкую кожу, заставляя вздрогнуть, пуская волну мурашек по хребту. — Я в успех этой идеи не верил никогда, даже после того, как смог сделать своего Штурма — человеческое тело слишком слабое и уязвимое, оно не способно достичь эффективности машины, — пальцы, словно в подтверждение слов, прочерчивают линию вдоль тонких шершавых на ощупь шрамов, обводят маленькую впадинку пупка, опускаясь непозволительно низко, к самой кромке болезненно жмущих джинсов. — Но ты…
Нестерпимо горячая ладонь накрывает выпуклую ширинку, заставляя испуганно замереть, подавившись вздохом, широко раскрыть глаза — и застыть. Белёсый затуманенный взгляд напротив горит непередаваемо чувственным: коктейль из обжигающего звериного возбуждения, чистого искрящегося удовольствия и настоящего искреннего восхищения открывшейся взору картиной.
— Ты, Итан, способен положить весь мир к своим ногам.
Ему напрочь срывает крышу — отчаянно стонет куда-то в горько-солёную шею, уткнувшись носом в горячую кожу. Удовольствие, до болезненного сильное, прошибает вдоль позвоночника: от обжигающих пальцев, мягко и требовательно массирующих член сквозь плотную потрёпанную ткань, от неприкрытого откровенного обожания в сверкающих возбуждением глазах. Карл нависает над ним тяжёлой чёрной тенью, вклинив одну ногу между колен, заставляя развести их и откинуться назад, на стенку, обжёгшую металлическим холодом выпирающие лопатки. Кантер на цепочке оглушающе громко звенит, трётся между телами, ударяясь об острое плечо. Сильная нетерпеливая рука едва ли справляется с пуговицей, вжикает ширинка, и Итан вновь давится воздухом, рвано вдыхая через приоткрытый рот, машинально, бездумно подаваясь вперёд, навстречу жёсткой ласке. Горячая ладонь, ныряя под плотную ткань, касается бархатной кожи, нетерпеливо, словно заигрывая, обводит выпуклый рельеф вен.
Итан, не выдержав, проезжается широким жестом по напряжённой спине, сгребая пальцами в кулак тонкую ткань армейской майки, обжигает влажным тяжёлым дыханием кожу у основания шеи. Сконцентрировавшийся в паху жар, кажется, вот-вот взорвёт ему голову, как и всё происходящее, ощущаемое не иначе, чем дурным странным сном. Джинсы слишком заметно мешают, и Карл, нетерпеливо по-звериному рыкнув ему в ухо, резким движением подхватывает Итана под колени, рывком стягивая жёсткую ткань и подтягивая его к себе по кушетке вместе с застиранной простынёй, с одной стороны краем упавшей на пол. От этого собственнического агрессивного движения перехватывает дыхание и сердце испуганно заходится в глотке. Неожиданно хочется ещё.
