Нет, пистолета не видно. Отлично, это гарантирует, что в следующем таком забеге Итана вовсе разорвут на куски. Скрипят зубы.

Ладно. Вдох и медленный выдох. Что там про того деда с сумасшедшим взглядом? Если в деревне был он, то должен быть ещё кто-то — Итан надеется. Вновь опасливо поднимает глаза на крыши. Взгляд цепляется за едва заметный каминный дым где-то на другом краю деревни. Надежда теплится маленьким огоньком на краю сознания.

Осмотревшись ещё раз, Итан осторожно ступает в воду, выбирая самые неглубокие места — сейчас на морозе ещё ноги промочить не хватало. Захудалая деревня, как и в прошлый раз, встречает его гробовой тишиной. Окна разбиты в бо́льшей части домов и зияют тёмными провалами — вот-вот, и откуда-нибудь обязательно выскочит очередная тварь. Нервы на пределе, Итан напоминает себе, что нужно дышать. Грязный снег под ногами неприятно хлюпает.

Итан не знает, что делать дальше. Где Роуз? Мия мертва. В горле вновь застревает горький ком, спазм давит на корень языка. Он через силу сглатывает, отрешённо осматриваясь по сторонам. Итан теряет свою жену уже какой по счёту раз, третий, четвёртый? Душные болота Луизианы болезненно колют сознание, он не хочет об этом вспоминать. Крис. Точно, Крис Рэдфилд, этот ублюдок-вояка, застрелил его жену. Зубы скрипят в густой ненависти, которая тут же обволакивает сознание. Итан выберется отсюда, выживет любой ценой и всадит в Криса две обоймы в отместку. А лучше — с десяток выстрелов из дробовика.

И Роуз. Бедная маленькая Роуз, что же с ней сейчас? Где она? Итан вернёт её, ещё не знает, как, но вернёт, и всё будет, как прежде. Почти. Возможно, уже без Мии.

Мысли о семье придают уверенности. Итан знает, что не один. Да, его никто не спасёт, но он в состоянии выбраться сам из любого дерьма — особенно ради своей семьи, ради дочери. В душе клокочет тёплая ярость, медленно разливающаяся по венам.

Дым из трубы приводит его к закрытым воротам на краю деревни. Никаких тварей не видно, но тот кожей чувствует их присутствие, звериные голодные взгляды из темноты оконных проёмов. Морозный воздух с каждым лёгким порывом приносит удушающий запах гнили. Итан встречает молодую девушку и ворчливого старика, который обзывает его чужаком и винит во всех бедах. В глазах девушки читается неприкрытое отчаяние, и он не может отказать в помощи. Где-то вдали раздаётся звериный вой.

Итан без труда открывает ворота, замечая, что на краю поля уже собрались монстры. Они облизывают грязные пасти, скалятся, утробно рычат. Их человекоподобный внешний вид пугает до дрожи в коленях — кажется, словно они когда-то были людьми. Жмурится и трясёт головой — нет, это абсолютный бред. Такого не бывает. От воспоминаний о Джеке и семье Бейкеров накатывает тошнота, и он с силой захлопывает тяжёлые ворота, прячась за ними от наступающих тварей и воспоминаний.

Видит людей, обычных живых людей, ещё не тронувшихся умом — по крайней мере, не окончательно. Бо́льшая их часть смотрит с неприязнью и ненавистью в глазах, словно он во всём виноват. Итан не даёт себе думать о том, что так, возможно, и есть.

С улицы слышится вой, громкий, яростный и очень голодный. Вдруг в дверь начинает кто-то ломиться, за грязным окном мелькает клыкастая морда.

— Они пришли за нами! — истерично орёт мужчина с бутылкой в руке. — Это всё ты! Ты привёл их сюда!

Показывает на Итана, и тот опешивает. Всем страшно, и ему тоже — но зачем кричать и говорить такие слова? Разве он виноват?

— Ты чужак, ты явно чей-то из лордов! — продолжает срывать голос мужчина с бутылкой, и никто из присутствующих его не останавливает. — Они пришли за тобой! Мы умрём из-за тебя!

Раненый старик, держась за живот и жмурясь от боли, тихо поддакивает истерящему. Остальные молчат, но все взгляды устремлены на Итана, и тот уже чувствует, что будет дальше. Девушка Елена, дочь старика, вот-вот, кажется, заплачет.

— Если тебя отдать им добровольно, матерь Миранда смилуется! — пьяница всматривается в чужие лица, ища поддержку, и находит её. Ехидно улыбается, возможно, предчувствуя спасение своей шкуры.

В окна начинают стучать сильнее, где-то раздаётся звон разбитого стекла. Тяжёлый топот по крыше усиливает ощущение засады. Вой и рычание, кажется, раздаются прямо за спиной. Итан боится дышать — его участь предрешена, такая толпа тварей просто порвёт его на кусочки. А если он останется, его разорвут трусливые и злые люди.

Неожиданно из угла срывается парень с перебинтованным глазом и с ненавистью толкает Итана в стену. Тот не удерживает равновесие, больно ударяясь плечом об острый угол. Адреналин подскакивает, заставляя сердце бешено биться в горле. Итан хаотично осматривается по сторонам, решая, куда бежать от людей, которых он ещё минуту назад принимал за союзников, и взгляд зацепился за висящий на стене дробовик. Он хватает оружие, не замечая того, как раненый старик с грохотом падает на стол, опрокидывая масляную лампу, и вылетает в коридор. За спиной раздаются женские крики, но Итану плевать — раз он чужак, пусть те сами выбираются из своих проблем.

В дверном проёме сбоку мелькает клыкастая пасть, и Итан, не целясь, бьёт деревянным прикладом, попадая твари точно в лоб. Влетает в комнату. Окно, разбито. С разбега прыгает в него, разрезая ладони битым стеклом. Плевать, позже обработает.

Вылетает на улицу, перекидывая дробовик за спину, чтобы освободить руки для бега. Его тут же окружают — и клыкастых тварей не счесть. А дробовик — пуст. И пистолета нет.

«Блядь», — многозначительно мелькает в голове.

Итан пускается наутёк в поле с высокой травой, напоминающей одичавшую пшеницу. Прямо над ухом раздаётся вой, и Итан машинально отскакивает куда-то влево, не оглядываясь. Зубы клацают в метре от него, не более, но Итану плевать — он летит вперёд сломя голову.

Все крыши забиты тварями, их глаза хаотично и голодно блестят. Опять, опять Итан попадает к ним в когтистые лапы. Опять его утащат на совет к тем ненормальным, с высокой женщиной, куклой, горбуном и мужчиной в плаще. Нет, никогда, Итан не дастся так просто. В следующий раз они притащат своим лордам только его остывающий труп.

Поворот, ещё поворот. Он чудом не поскальзывается на хлюпающей грязи и залетает в какой-то ветхий домик, напоминающий нечто среднее между сараем и захламлённой вещами кладовой. Закрывает двери, заваливает их железной стойкой, бегло осматривает порезанную стеклом ладонь — кровь свернулась тёмной коркой, тянет кожу, мешая движению. Итан рвано выдыхает, оглядывается. В сарае темно, окна заколочены досками — повезло же — в углу стоит столик с какими-то инструментами. На нём он находит половинчатую бутылочку антисептика и пачку патронов к дробовику — ещё больше везения. С улицы раздаётся хаотичный звериный вой, их так много, словно целая стая. Не обращает внимания, выливает весь антисептик на руки, шипя от острой боли, сначала на свежие глубокие царапины на правой, потом на остатки пальцев на левой. В глазах пульсирующе темнеет, и мышцы из-за раздражителя начинают сокращаться, подёргиваться — заживает. В дверь начинают ломиться.

Неожиданно резко становится тихо, ужасающе тихо. Ни воя, ни рыка, ничего. Словно Итан вмиг оглох. Он рвано вздыхает, перехватывая из-за спины дробовик. Трясущиеся конечности не слушаются, рука пульсирует острой болью, тремя негнущимися пальцами трудно удержать патрон, чтобы зарядить оружие. Дыхание рваное, поверхностное, на границе сознания маячит паническая атака, что стала неизменной спутницей его жизни ещё после той чертовщины у Бейкеров. Ожидание опасности намного хуже само́й опасности, находящейся перед носом.

Итан прислушивается к окружению до того состояния, когда в полной тишине начинают мерещиться шорохи. Он останавливается перед выходом из сарая, крепко сжимая дробовик. Медленно обводит взглядом потолок, стены, вглядываясь в заколоченные окна. Приглядевшись, понимает, что доски особо его не спасли бы — гвозди проржавели, а дерево вокруг них насквозь гнилое и такое же ветхое, как и вся постройка. Страх застревает комом где-то в глотке, и даже дыхание кажется ему слишком громким в этой мёртвой тишине.