Итан, кинув на учёного тяжёлый нечитаемый взгляд, едва сдерживает дрожь в руках.
— Вы его хоть кормите? — хмуро уточняет Крис, с неприязнью смотря на угловатую спину зверя, покрытую свалявшейся в колтуны шерстью.
— Разумеется! — возмущённо восклицает мужчина в халате. — Ну, не то чтобы он ест. С разумными объектами, понимаете ли, тяжело в этом плане.
— Он человек, — слишком резко говорит Итан, исподлобья смотря на испугавшегося такого порыва учёного. — Вы не имеете права держать его в таких условиях.
— Он биологическое оружие, Итан, — отрезает Крис, сложив руки на груди.
Слова бьют больно — и отрезвляют. Как бы ни было тяжело это признать, но Рэдфилд прав. Карл Хайзенберг, лорд безымянной деревни, управляющий металлом и способный перекидываться в волка — не более, чем очередной эксперимент Миранды над очередной жертвой. В человеческом — обычном — мире такого не бывает, это не норма, и подобному существу там, наверху, совсем не место. Не место рядом с Итаном.
И это чертовски несправедливо.
— Он не менял форму с того момента, как его сюда доставили, — задумчиво тянет пугливый учёный. — И очень жаль, это так затормаживает мои исследования…
— Как к нему зайти?
— Вы шутите?! — ужасается тот, кладя руку на сердце. Крис раздражённо закатывает глаза. — Это же опасно!
— Я… — Итан старательно соображает. — Допустим, я знаю, как заставить его перекинуться в человека.
В глазах за стеклом с диоптриями сверкают искры заинтересованности.
Тяжёлая обитая шершавыми белыми пластинами дверь имеет целых три ступени защиты: приложить к магнитному датчику белую карточку, посмотреть в камеру для считывания сетчатки глаза и щёлкнуть в механической замочной скважине обычным литым ключом. Дверь с узким окошком у пола открывается со скрипом, натужно, словно ею очень редко кто пользуется. Острые уши ведёт на разрезавший тишину звук.
За спиной громко хлопает, и Итан остаётся один на один с лежащим у стены волком. В стылом воздухе душной каморки стоит солёный металлический запах старой засохшей крови и мочи, бьёт по рецепторам так резко, что прикрывает нос рукавом и щурится. В горле тут же свербит, тихо закашливается, не сдерживаясь — зверь мгновенно подскакивает, взведённой пружиной отпрыгивая в противоположный угол, прижимает к голове уши и скалит жёлтые острые клыки, рыча. Итан машинально отшатывается назад, упираясь спиной в закрытую дверь — никто не выпустит. Смотрит испуганно в знакомые белёсые глаза.
— Х-Хайзенберг, — хрипло пытается он, в горле пересохло от удушающего запаха и страха, впрыснувшего в кровь адреналин.
А волк смотрит болезненно, загнанно, понимающе. В белых звериных глазах читается простое человеческое отчаяние, и у Итана сжимается всё внутри. Он тянет вперёд руки, делает осторожный шаг. Волк молчит, всё так же оставаясь у стены и прижимая уши, крутит кончиком прижатого грязного хвоста у лап, вздыблена свалявшаяся седая шерсть на загривке. Взгляд недоверчиво мечется от человека к чёрному непрозрачному стеклу.
— Карл… — одними губами шепчет Итан, делая ещё несколько шагов вперёд.
Болезненно худой волк, всё так же в стрессе медленно водя кончиком хвоста, позволяет себя коснуться. Забинтованные пальцы невесомо гладят по грязной шерсти между прижатыми к голове ушами, мягко и знакомо. Зверь успокаивается.
— M-meine… b-besondere{?}[(нем.) мой особенный.], — в хриплом стылом рычании едва ли можно разобрать слова, но Итан понимает. От осознания их смысла по спине пробегают мурашки.
Волк осторожно, недоверчиво тянется к ласковым пальцам, делает неровный шаткий шаг вперёд и утыкается лбом ему в грудь. Итан ведёт по мягким ушам, зарывается пальцами в тёплый слипшийся от грязи подшёрсток — немного мешают вмиг испачкавшиеся бинты. Чувствует, видит, как под ладонью чёрная шкура начинает редеть.
Теперь перед ним на коленях сидит Карл Хайзенберг, голый, кошмарно исхудавший, заляпанный присохшими к коже кровавыми пятнами по всему телу. Под левой ключицей запеклась его тёмная густая кровь — место, куда Итан выстрелил. В белёсых глазах на худом лице с острыми скулами и впалыми обросшими сединой щеками плещется жидкое отчаяние.
— Итан, meine besondere{?}[(нем.) мой особенный.], — хриплый голос дрожит. — Я никогда не напал бы на тебя, ich würde dich niemals angreifen{?}[(нем.) я никогда не напал бы на тебя.], Итан…
— Тише, — шепчет в ответ, мягко водя рукой по грязным седым волосам, свалявшимся в колтуны. — Я знаю.
Он медленно гладит застывшего на коленях Карла по голове, затем опускает забинтованную руку ему на плечо, с серьёзностью во взгляде заглядывает в белёсые глаза.
— Я пришёл попрощаться, — тяжёлая фраза, жёсткий голос.
В протянутой металлической руке, тихо лязгнувшей стальными пальцами — затёртый военный жетон на тонкой крепкой цепочке. Его, тот самый, случайно сорванный с волчьей шеи в последней драке. И маленькая чуть поеденная ржавчиной на резьбе гайка. Кладёт в трясущуюся ладонь осторожно, старательно незаметно для наблюдателей за стеклом — металл приятной подконтрольной вибрацией отдаёт под кожу.
Когда Итан громко хлопает тяжёлой дверью, гайка знакомо левитирует, прыгает послушно в шершавой мозолистой ладони.
